После возвращения из школы я прибралась дома, сделала уроки и приготовила ужин. Надежды на то, что папа вернется сегодня со службы домой, было мало: обычно он уходил на сутки или двое. К тому же, ему в любой момент могли дать особое задание, и тогда весточку о нем пришлось бы выспрашивать по телефону у коменданта аэродрома. Но я на всякий случай приготовила жаркое и даже удивилась, когда вдруг услышала шум двери, играя на гитаре в своей комнате.
– Пап? – Убрав руки со струн, кричу я. – Это ты?
Внизу тихо. Отложив инструмент, я выхожу из спальни и медленно спускаюсь вниз, пытаясь вспомнить, закрыла ли дверь на замок, придя из школы.
– Пап?
– Да? – Наконец, отзывается он.
Я нахожу его в гостиной: папа сидит на диване, и на его лице такое выражение, будто вся тяжесть мира сейчас легла ему на плечи.
– Что-то случилось? – Спрашиваю я осторожно.
Возможно, он не в духе из-за пикапа. Наверное, не следовало брать его без разрешения.
– Иди ко мне. – Вдруг устало улыбается он.
Я подхожу и сажусь, папа обнимает меня за плечи.
– Тяжелый день? – Спрашиваю у него.
– Не тяжелее остальных. – Вздыхает отец.
– Понятно.
Я не пытаюсь разузнать детали, да ему и нельзя рассказывать.
Иногда, когда человек очень устал, помогает просто посидеть рядом с тем, кто ему близок, с тем, кто может обнять просто так и поделиться теплом, кто выслушает или помолчит немного. Я включаю телевизор, и мы сидим в обнимку перед экраном около получаса. Моя голова покоится на его плече, и, кажется, будто опять кроме нас двоих не существует никого в целом мире. Так спокойно и хорошо.
– Аленыш, мне нужно сказать тебе что-то. – Вдруг произносит папа негромко.
Я глубоко вдыхаю папин запах, и мое сердце сжимается в предчувствии чего-то недоброго.
– Говори. – Поднимаю на него взгляд.
– Я был сейчас у Высоцких.
– Зачем? – Я выпрямляюсь, убираю волосы с лица.
Его лицо выглядит серым, глаза потухшими.
– Договорился с Мариной, чтобы они присматривали за тобой. Мне… нужно будет уехать, но ты не переживай, это всего на три месяца.
– А нельзя отказаться? – Сначала не догадываюсь, о чем речь, я.
– Ты ведь знаешь, что нет, таковы правила.
– Ну, ладно… – Я задумчиво опускаю взгляд, и тут же сердце бьет меня в ребра. Я уставляюсь на отца. – Боже, нет, только не в зону боевых действий, папа!
– Прости. – Его губы дрожат. – Это мой долг, ты же знаешь.
Я отстраняюсь от него, хватаюсь руками за голову.
– Нет, погоди. Я же несовершеннолетняя, кроме тебя у меня больше никого нет! Неужели нельзя отказаться? – Смотрю на него с надеждой. – Пожаловаться? Возмутиться?! Так же нельзя!
– Я должен, дочь. – Беспомощно говорит он.
Мой большой, сильный папа растерянно жмет плечами. И я перестаю дышать, осознав, что он все уже решил. Он не боится. Его ждут его боевые товарищи, и ни у кого из них нет сомнений в том, что они должны туда отправиться. Вся их жизнь посвящена этому. Отдать свой долг Родине для них честь. И все, что держит сейчас на земле моего отца, это ответственность за меня и любовь ко мне.
– Ох, папа. – Я бросаюсь ему на грудь и крепко обнимаю.
Не знаю, как буду без него. Не представляю, как справлюсь. Но говорить сейчас ему о своих переживаниях и сомнениях не решаюсь – это причинит ему еще большую боль. Так поступить я не могу.
– Всего три месяца, и я буду дома. – Вздыхает он.
– Хорошо. – Шмыгаю носом я.
Мне хочется впитать в себя запах его летной формы, запомнить силу его рук, тембр голоса. Мы всегда знали, что однажды это может случиться, и вот оно происходит. Я буду сильной – для него. Я буду молиться, надеяться и ждать. И папа вернется ко мне живой и здоровый, по-другому и быть не может.
– Я постараюсь звонить каждые два дня, или как будет связь.
– Хорошо. – Обнимаю его еще крепче.
– Обещают, что будет возможность делать видео-звонки.
– Хорошо.
– Да не трясись ты так, Аленыш.
– Ага.
Его сильные руки гладят меня по спине, вытирают слезы, а я словно падаю в какую-то яму, отказываясь верить в то, что завтра все изменится. Это не простая командировка. Каждый вылет может стоить летчикам жизни. Каждый вылет может стать последним.
– Папа, только не геройствуй, пожалуйста. – Прошу я, глядя в его доброе и мужественное лицо сквозь мутную пелену слез.
– Ты же знаешь, что я не могу. – Улыбается он. – Сделаю все, что потребуется, если будет нужно.
– Тогда постарайся выжить, ладно? И вернись домой.
– А других вариантов и нет.
Мы еще долго разговариваем, затем ужинаем вместе, собираем его вещи, даже смеемся. Все как всегда – обычный вечер. Но в груди так щемит, что не получается нормально вдохнуть.
Я понимаю отца. Понимаю, почему он выбрал эту профессию, разделяю его убеждения и идеалы. И я, наконец-то, понимаю всю тяжесть ожидания – когда он там, где земля пахнет порохом и тленом, а ты тут и ничем не можешь ему помочь. Единственное, чего до сих пор понять не получается, так это то, почему моей матери это когда-то было настолько в тягость, что она бросила все и сбежала? Неужели, после этого ей было легко?
– Поставила будильник на шесть. – Говорю ему, целуя перед сном. – Провожу тебя перед школой.
– Хорошо. – Папа целует меня в макушку. – Сладких снов, котик.
Подарив ему улыбку, я отправляюсь в свою спальню. Вхожу, сажусь на постель и смотрю в темноту. Все эти проблемы с учебой, с завоеванием Никиты и его влюбленностью в Полину кажутся теперь сущей ерундой. Интересно, я вообще смогу вернуться к нормальной жизни до возвращения отца?
Мои мысли прерывает шорох за окном. Что-то скрипит, затем раздается глухой стук, и вдруг я вижу силуэт на фоне ночного пейзажа. Высоцкий!
– Блин, Никита! – Шепчу я, открывая створку окна. – Эта шпалера уже вся сгнила, как ты забрался?
– Мур. – Он вваливается внутрь головой вниз. Встает и отряхивает колени. – Я сто раз это делал.
– Тише, – напоминаю я. – Если папа тебя тут застанет, ты отправишься домой тем же путем, что и пришел.
– Уже поздно, поэтому я и не рискнул пойти через дверь. – Шепчет в ответ Никита. Его лицо в полутьме кажется особенно уютным и родным. – Ты не отвечала на звонки.
– Да… – Я обернулась. Телефон остался на тумбочке. – Была внизу с папой, он…
– Знаю. – Мягко говорит Высоцкий. – Потому и пришел. – Он протягивает руки и заключает меня в объятия. – Чтобы поддержать тебя.
– Никит, я не хочу его отпускать, мне страшно. – Пищу я ему в грудь.
У меня опять бегут слезы.
– Все будет хорошо. – Его руки стискивают меня крепче. – Вот увидишь.
– Я верю, но все равно переживаю.
– Не бойся, я здесь, с тобой. – Обещает он. – И никуда не денусь.
Мы ложимся на кровать, и я кладу голову ему на грудь. Никита гладит мои плечи, волосы, спину. Его ровное дыхание успокаивает.
– Я всегда буду с тобой. – Звучат в тишине его слова.
Пусть так и будет. И с этой мыслью через какое-то время я засыпаю.