Нелюбовь

18.1.

Уже третий день Алена добирается до школы пешком. Не знаю, во сколько она выходит из дома, но, когда я прихожу в класс, она уже там: смотрит в окно, рисует что-то на полях тетради, тихо шепчется с Таей. Мы сдержанно здороваемся и больше в течение дня не разговариваем. В нашем чате тоже тихо, и переписки стали короткими:

– Есть новости насчет папы?

– Нет.

– Скажешь, если будут.

– Ок.

Радует одно: Кощеев точно больше не подвозит ее до школы по утрам. Хотя, на переменах они видятся. Я пару раз замечал их в столовой и у спортзала – болтали, обнимались, и его руки лежали на ее спине или талии. Не думаю, что Аленка сделала выбор в его пользу. Мне хочется надеяться, что это не так, и что она просто взяла время подумать и держит его на расстоянии.

Ее слова о том, что она любила меня, ударили в самое сердце. А то, с каким пылом Алена отвечала на мои поцелуи под дождем, не оставляет сомнений: эти чувства еще живы, и у меня есть реальный шанс завоевать ее. Вспоминая тот ливень, я невольно улыбаюсь. Наверное, все мои друзья успели в первый раз поцеловаться с девчонками годам к четырнадцати, а к шестнадцати среди них уже не оставалось почти никого, кто бы ни лишился девственности.

Потому они и смеялись, что я никуда не тороплюсь в этом плане. А мне совсем не было стремно. Теперь понимаю, что неосознанно откладывал этот шаг. Мне не хотелось опыта ради опыта. Я ждал ее. И клянусь, это того стоило. Целоваться с Аленой – самое приятное, что я когда-либо делал в жизни, и смириться с тем, что у меня не будет возможности делать это каждый день, я теперь никак не могу.

– Что насчет репетиции? – Спрашивает Семенов, встретив меня в коридоре на перемене. – Давно уже не собирались.

– Да, надо бы собраться. – Измученно улыбаюсь я.

– На Осенинах выступаем? Все в силе?

Черт. Об этом-то я совсем и забыл.

– Думаю, да.

Кирилл что-то замечает в выражении моего лица, потому что пялится недоверчиво.

– Ты еще не говорил с Аленой?

– Не-а. Ей… нужно время оправиться. – Пожав плечами, отвечаю я. – Да и Леха пропал, куда мы теперь без басиста?

– Думаешь, он вообще откажется играть? – Озвучивает мои опасения Семенов. – В школе говорят, Ксюшка из-за него… – Он виновато осекается.

– Я найду его и попробую уговорить. – Заверяю его.

– Ладно. – Кирилл проводит рукой по собранным в хвост волосам и понимающе кивает. – Напишешь, если все получится.

– Хорошо.

Я провожаю его взглядом.

– Ну, и правильно делает, что не приходит. – Раздается за спиной голос Дениса. – У меня руки так и чешутся начистить ему рожу.

Я оборачиваюсь.

– Ты про Дрыгу?

Он кивает.

– Перессался, вот и не идет. – Говорит Денис и гневно стискивает зубы.

– Значит, винит себя. – Предполагаю я. – Думаю, ему тоже сейчас непросто.

– И правильно. – Морщится друг. – Ты видел и слышал, как он себя с ней вел. Это его вина.

– Леха ее к этому не подталкивал. У Ксюши был выбор. – Подумав, произношу я. – Она совершила ошибку, которую уже не исправить. И ему тоже сейчас плохо, я уверен в этом.

– То есть, я должен его пожалеть? – Хмыкает Денис.

– Его – нет, он справится. А вот родителей Ксюши жалко, ей нужно было в первую очередь подумать о них.

– Значит, по-твоему, это Ксюха во всем виновата? – Разочарованно оглядывает он меня.

– Никто не виноват. – Я хлопаю его по плечу. – И ты тоже.

– Чего? – Его брови поднимаются на лоб.

– Вижу ведь, что мучаешься. – Тепло говорю я. – Ксюшка нравилась тебе.

– Да, но… – Теряется Денис.

– Если избить и затравить всей школой Леху, ее все равно не вернуть. Нужно жить дальше. Даже, если не очень получается.

Он молчит, опустив взгляд. Затем медленно поднимает на меня глаза.

– Я должен был сказать ей.

– Да. Возможно. – Соглашаюсь я. – Но уже ничего не вернешь. Мы все должны простить себя, что не догадались, что не успели.

Денис смотрит куда-то в сторону.

– А ты сказал Алене?

– О чем? – Я следую за его взглядом и вижу их с Таей, идущих в столовую.

– Что любишь ее, баран. – Усмехается Денис.

– Да.

Он присвистывает.

– А она?

Мы оба не отводим от них взгляда.

– Ответила, что тоже любила, но уже поздно.

– Из-за Кощея?

– Думаю, да.

– А вот ни черта не поздно. Пошел он! – Поправив лямки рюкзака, бросает Денис. – Я уже не смогу сказать Ксюше, что хочу встречаться с ней. А ты все еще можешь говорить это Лелику хоть каждый день. – Он поворачивается ко мне. – Блин, Высоцкий, ну, не тупи. Этот Кощеев ее совсем не знает, он напором берет. А вы с ней… вы же как… ну… Мери Джейн и Питер Паркер! Как Ромео и Джульетта! Лея и Хан Соло! Бэби и Джонни – смотрел «Грязные танцы»?

– Аленка заставила. – Признаюсь я.

– Вот! – Он бьет меня в плечо. – Как Эдвард и Белла!

– Тебе нужно завязывать с девчачьими фильмами. – Серьезно предупреждаю его.

– Как Ноа и Элли из «Дневника памяти»!

– Хватит. – Я оглядываюсь, проверяя, не слышит ли нас кто.

– Как Джек и Роуз… – Не успевает договорить Денис, потому что я закрываю ему рот ладонью.

– Не позорь меня. – Смеюсь я. – Умоляю.

– Я серьезно. – Говорит друг, едва я убираю руку. Его лицо снова становится печальным. – То, что случилось с Ксюшей, ужасно. Но это заставило нас всех понять, что завтра может и не быть. Нужно жить сегодня.

– Высоцкий! – Грубый директорский бас заставляет нас прервать разговор.

Я оборачиваюсь и вижу Олега Борисовича.

– Ко мне в кабинет! – Командует он.

Разворачивается на пятках и чешет по коридору.

– А что я сделал? – Бормочу я.

– Иди. – Подталкивает меня Денис.

– Ладно, договорим на геометрии. – Бросаю я ему и отправляюсь за Фельдманом.

– Садись. – Указывает он на стул, когда мы входим в его приемную.

Я опускаюсь на стул и жду, пока он займет место за своим столом. Разглядываю картины на стенах, дипломы в рамочках, цветы на подоконнике.

– Ты уже решил, куда будешь поступать? – Гремит его голос.

– Чего? – Удивляюсь я, переводя на него взгляд. – Поступать… э…

– Ты что, не знаешь, где хочешь учиться после окончания школы? – Директор сводит брови на переносице и складывает руки в замок.

Он явно слегка раздражен, и это разжигает во мне интерес.

– Ну, я не думал.

Олег Борисович быстро моргает, словно сбит с толку моим ответом, затем угрожающе наклоняется на стол.

– Начало выпускного года, Никита.

Я прочищаю горло. Мне неуютно под его пронзительным взглядом, и это еще очень мягко говоря.

– А в чем дело? – Осторожно интересуюсь я. – Вы теперь лично проводите беседы с учениками по поводу того, куда они собираются поступать? Или у нашей школы такие хреновые показатели, что это нужно срочно исправлять?

– Следи-ка за языком. – Мрачнеет Фельдман. – Похоже, Марина совсем ничему тебя не научила!

– Вы тоже следите. – Мои плечи напрягаются. – Я не позволю вам склонять имя моей матери в ваших тупых разговорах.

Кажется, он теряет дар речи. Его лицо краснеет, ноздри раздуваются от возмущения.

– Так. Хорошо. – Он, все-таки, берет себя в руки и шумно выдыхает. – Начнем сначала. Ты решил, куда будешь поступать?

Я молчу и хмурюсь. Смерив его долгим презрительным взглядом, небрежно пожимаю плечами.

– Скорее всего, в наш местный универ.

– Специальность?

– А какая разница? Все равно диплом будет просто валяться. Это больше для мамы, лично мне он не нужен: я решил заниматься музыкой.

С лицом директора происходят странные вещи: кажется, его слегка перекосило от гнева или каких-то неясных мне эмоций.

– Так не пойдет. – Сухо говорит он. Достает из ящика какую-то брошюру и протягивает мне. – Вот тут я отметил вузы в столице и в других крупных городах, куда ты должен будешь отправить документы. Над портфолио и оценками мы поработаем, а к экзаменам придется серьезно подготовиться – нужен хороший балл, чтобы пройти по конкурсу.

Теперь пришла моя очередь моргать, не понимая, какого черта вообще происходит.

– И не смотри так. – Сурово произносит Фельдман. – Музыкой можно заниматься в свободное время. Достойное образование, которое обеспечит будущее – вот первейший приоритет!

– Давайте-ка, я сам как-нибудь разберусь со своими приоритетами, ладно? – С неловкой усмешкой замечаю я.

И тут его ладонь с размаху ложится на стол. Хлоп!

Этот агрессивный жест заставляет меня уставиться на его волосатые пальцы. Затем я медленно поднимаю взгляд на его лицо. Олег Борисович выглядит так, будто из последних сил старается не взорваться.

– А что даст тебе эта твоя музыка? – Брезгливо произносит он. – Это же смешно! Кто вообще вложил тебе в голову эту абсурдную мысль?

– А вам какая разница?! – Выпаливаю я, поднимаясь со стула. – Спросили – я ответил! Помахали брошюркой – спасибо! А лекций я у вас не просил. С чего вообще директор у нас теперь интересуется…

Я застываю, глядя на него. У меня пересыхает в горле, голова начинает кружиться.

– Она тебе так и не сказала… – Оттягивая узел галстука, вздыхает Фельдман.

– О чем? – Вглядываясь в его лицо, спрашиваю я, хотя и так уже знаю ответ. – Ой, нет… Твою мать…

– Впредь не смей выражаться подобным образом. Я запрещаю тебе. – Он жестом призывает меня вернуться на место. – Сядь!

– Не могу поверить… – Мотая головой, я медленно пячусь к двери. – Нет. Только не вы.

– Никита, сядь! – Рявкает он.

– Да пошел ты!

– Вернись и сядь на место, я сказал.

– Ты мне никто, чтобы приказывать. Никто! – Бросаю я и выхожу за дверь.