Нелюбовь

15.3.

Я забегаю в дом, закрываю дверь, наваливаюсь на нее спиной и медленно сползаю на пол. Мое сердце мучительно бьется в груди, дыхания не хватает, а ладони становятся мокрыми, и я чувствую это, когда прижимаю их к щекам.

Что это было? Зачем он это сказал? Почему сейчас?

Я только смирилась с тем, что мне пора отпустить Никиту и начать жить свою жизнь. Только почувствовала облегчение от чувств, которые ранили меня сильнее ножа каждый раз, когда я смотрела на него. Я ощущала слабость и вину за то, что отпустила человека, которого любила всем сердцем – но не потому, что любовь прошла, а потому что он так захотел. Он выбрал другую. Он меня даже не замечал!

И у меня так хорошо все было со Стасом… Я окунулась в новые отношения, словно в прохладные морские волны и позволила им нести меня по течению. Я едва позволила себе быть счастливой без Высоцкого, а теперь что? У меня голова кругом. Я громко смеюсь, а получаются рыдания. Такими темпами во мне скоро совсем не останется слез.

– Люблю. По-настоящему. Только тебя. – Эти слова звенят в мыслях, проигрываясь, как заевшая пластинка снова и снова.

Но я не хочу их слышать! Не хочу!

Глубоко вдыхаю и осторожно медленно выдыхаю, заставляя себя успокоиться.

Мне хочется прибить Высоцкого за то, что он сделал это со мной. В этот момент я ненавижу его также сильно, как и люблю. Ну, зачем он все испортил? Как мне теперь быть?

Броситься к нему в объятия мне хочется также сильно, как и забыть его навсегда…

Я плачу. Плачу очень долго, надрывно, как не плакала даже из-за известия об отце. Как никогда не плакала от обиды из-за предательства матери. Я плачу, пока не чувствую, что от полного опустошения во мне больше не осталось сил ни на что. А затем встаю и, пошатываясь, плетусь в ванную, где принимаю горячий душ.

Нужно думать о папе, об учебе, о Стасе – о чем угодно.

Но в голове только это имя. Только эти глаза. Этот голос.

– Ненавижу тебя, Высоцкий! – Ору я стенам, вырубая горячую воду. Теперь на меня из лейки душа обрушивается ледяной поток. – За что ты со мной так?!

Мои зубы стучат, кожа горит, но я делаю себе еще больнее – терплю, пока не начинают от холода отниматься ноги. Затем выключаю воду, закутываюсь в пушистый халат и выбираюсь из ванной.

– Пошел ты. Пошел ты! – Злюсь я, пиная тапочки, которые никак не хотят надеваться на ноги. – Пошел! Ты!

Я спускаюсь и вместо того, чтобы набрать номер Стаса, звоню Тае и рассказываю ей все.

– Пошел он! – Взвизгивает она.

Я ложусь на постель и отворачиваюсь к стене. Плевать, что мокрые волосы пропитывают подушку влагой насквозь. Я вообще больше ничего не чувствую. Я – робот. Я – камень. Пустая оболочка, оставшаяся от человека.

– У тебя только все начало получаться со Стасом! – Продолжает возмущаться подруга. – Он что, совсем там охренел?! Думает, скажет, что любит, и ты упадешь к нему в объятия?!

Я молчу, вспоминая о том, как сильно еще недавно мне этого хотелось.

– И что теперь?

– Не знаю.

– То есть, ты еще будешь думать? Будешь выбирать из них?

– А разве не для этого мы все это делали? Одежда, прическа, макияж? Разве не для того, чтобы Высоцкий прозрел?

– Да, но… – Вздыхает Тая. – Блин, у тебя сейчас такой парень! Внимательный, веселый, а какой сексуальный!

– И мы с ним совсем мало знаем друг друга.

– Вот! Ты уже начала сомневаться! – Злится она. – Сраный Высоцкий!

– Да никакой он не сраный. – Беспомощно пищу я.

– Ой, точно. Любимый, нежный и родной! Такой хороший, что все пятки стер, пока за Матвеевой бегал!

– А вдруг он действительно все понял?

– Когда его поезд уже ушел? – Язвит Тая. – Ту-ту-у!

– Я не защищаю его. – Пытаюсь оправдываться я. – Просто пойми, я бредила этим парнем еще до того, как осознала, что это настоящее взрослое чувство. Каждый день вместе – с утра до вечера, и так много лет: да мы почти срослись с ним! Я и Он это целая эра! От такого нелегко отказаться. К тому же, я еще не знаю, стоит ли Стас этого.

– Неважно, стоит ли того Стас. Вы с Никитой всегда можете остаться друзьями, неловкость пройдет. Важно другое: как сильно ты любишь его, чтобы дать ему шанс. – Тая шумно выдыхает. – Ты готова дать ему шанс, детка?

– Я… я не знаю. – Честно отвечаю я.

Мои пальцы выводят узоры на старых обоях.

– Ты сомневаешься, и это уже плохо. Тебе нужно время. Никите оно, кстати, тоже будет полезно: заодно, проверит свои чувства.

– А что, если и мои чувства ненастоящие? Что, если это просто привязанность с детства? Что если, это не любовь, а привычка?

– Нелюбовь… хм. – Задумывается подруга. – Ален, я не знаю. Любовь бывает разная. Больная, одержимая, горячая, холодная, страстная. Думаю, дружба-любовь тоже бывает, и в этом нет ничего плохого. Вы уже все знаете друг о друге, потому что не притворялись, а все время были собой. Вы доверяете друг другу, и вам комфортно вместе, а еще у вас общие интересы, и Никите не придется ревновать тебя к музыке и к ребятам из группы. У вас общие цели и планы. Думаю, вы даже мечтаете об одном и том же. Это прикольно.

– Тая, ты что, мне сейчас рекламируешь Высоцкого? Ты минуту назад его ругала.

– Нет, он меня, конечно, бесит, тут я свои слова назад не беру, но, черт его дери, как же мне нравится смотреть на вас, когда вы вместе! И, блин, дал бы Боженька ему хоть чуть больше ума, чем другим парням, вы бы были идеальной парой!

– Ты меня еще только больше запутала.

– Выбирай Стаса. – Восклицает Тая.

– А как же Никита?

– Тогда Никиту!

– Ну, спасибо. Теперь я вообще не хочу никого выбирать, хочу закрыться дома и вечность никуда не выходить.

– Прости, Ален. – Виновато говорит она. – Закрываться не надо. Тебе сейчас нужна поддержка друзей.

– А от Высоцкого я буду держаться подальше. – Решаю я.

– И каким же образом? Если у вас репетиции каждый день!

– Значит, буду делать вид, будто никакого разговора не было, и ни в чем он мне не признавался. А как еще? Мне нечего ему ответить!

– Ты ему не веришь?

– Не знаю. Я в шоке. Даже мой шок в шоке. – Вздыхаю я. – Это вообще! Пипец!

– Ясно.

– Как я вообще пойду с ним завтра в школу? Я не готова смотреть Высоцкому в глаза, а если… если он начнет опять этот разговор… мой мозг просто взорвется!

– Да уж. Так себе ситуация. – Тая цокает языком. – Ну, ты можешь попросить Стаса увезти тебя на учебу утром.

– То есть, Никита будет стоять и смотреть, как Кощеев увозит меня в школу? А я помашу ему белым платочком?

– Да, действительно стремно как-то. Хочешь, я прибегу к тебе в семь утра? Сейчас уже поздно, предки не отпустят к тебе.

– Ладно, не надо, как-нибудь справлюсь. – Говорю я.

И мы болтаем еще около получаса. Из-за этого у меня получается позвонить Стасу очень поздно, но, судя по голосу, он рад меня слышать, и даже несмотря на то, что сильно устал после тренировки, мы с ним разговариваем почти до двух ночи. Я все-таки рассказываю ему про отца, и Стас делится со мной историями, услышанными им от знакомых и увиденными по ТВ, которые очень похожи на то, что случилось с папой, и закончившимися благополучно. Его слова заставляют меня поверить в то, что все будет хорошо.

Я засыпаю с тяжелым сердцем, но с улыбкой. И бремя выбора становится еще тяжелее. Два хороших парня, две совершенно разных истории, два разных вида чувств и ощущений – и почему я вообще должна что-то решать?

А на следующее утро я просыпаюсь опухшей. Приходится помассировать лицо кубиком льда из морозилки и нанести легкий макияж. Из-за вчерашних событий рюкзак в школу я не собрала, и с утра впопыхах это становится почти непосильной задачей: постоянно сверяясь с дневником, я кидаю внутрь тетрадки, пособия и учебники и все равно остаются сомнения, взяла ли все нужное или что-то забыла. Очень трудно думать об учебе, когда от происходящих в жизни событий кругом идет голова.

Я открываю дверь и вздрагиваю, неожиданно наткнувшись на Никиту.

«Он что, тут с вечера стоял?» Но Никита в другой одежде, с собой у него рюкзак. Он моргает от солнечных лучей, которыми раскрашено это осеннее южное утро.

– Мур. – Нервно говорит он, нависая надо мной сверху.

Мое сердце пускается в дикую пляску.

– Привет. – Выдыхаю я, чуть разом не растеряв всю решительность, и чувствую, как щеки начинает заливать румянцем.

– Леля, я…

– Нет. – Резко отрезаю я. – Мы не будем говорить о том, что произошло вчера.

Осторожно сдвигаю его в сторону, выхожу и запираю дверь.

– Но я хотел…

– Возможно, нам не стоит видеться некоторое время.

– Это сколько? – Удивляется он.

– Не знаю. – Пожав плечами, отвечаю я.

– А репетиции?

Мне стоит больших усилий поднять на него взгляд и посмотреть в глаза.

– Я буду благодарна, если ты будешь вести себя, как обычно.

– Я знаю, что дурак и полез к тебе в самое неподходящее…

– Никита, пожалуйста. – Мой голос звучит надрывно. – Не делай хуже.

– Понял. – Теряется Высоцкий. Его лицо заметно бледнеет. – А что насчет школы? Туда ты со мной тоже больше не ходишь?

– Можешь взять машину, я пойду пешком.

– Тогда я с тобой.

– Тогда я на автобусе. – Вцепившись в лямки рюкзака, нервно бросаю я ему.

В глазах Никиты непонимание. Похоже, он шокирован, и я тут же чувствую вину за свою резкость.

– Можно, хотя бы, сегодня отвезти тебя на занятия? – Аккуратно спрашивает он. – Иначе ты опоздаешь.

Я сглатываю. Переминаюсь с ноги на ногу, смотрю на экран смартфона. Он прав. «Черт, да что я делаю?!»

– Ладно. – Отвечаю ему едва слышно.

Мы идем в гараж, садимся в машину, и дальше происходит самая странная поездка за всю мою жизнь. Мы молчим и смотрим в разные стороны, а наши сердца – в этом я уверена, как ни в чем другом – кричат друг на друга, выясняя отношения и обмениваясь невысказанными обидами, обливаясь кровью и вырываясь из груди. По крайней мере, так это и чувствуется.

Но вслух мы не произносим ни слова.

Я выбираюсь из машины с чувством тяжести от так и не состоявшегося разговора, но с облегчением, что больше не нужно быть так близко к Никите и молчать. Что у него на душе в этот момент, я даже гадать не хочу: боюсь, что узнаю, и у меня лопнет голова.