Нелюбовь

5.3

– Как тебе эти? – Никита перебирает джинсы на стенде.

Мы в мужском отделе торгового центра. В ранний час тут почти никого, и в этом лабиринте из стоек, витрин и полок мы, как в городе свободном от людей, предоставлены самим себе.

– Скучно! – Откликаюсь я, роясь в ряду с рубашками.

– А такие? – Он показывает широкую модель с заниженной посадкой.

– Уже интереснее.

– Эти? – Высоцкий рывком срывает с полки джинсы фасона «баллон» из линялого денима.

– Прикольные. – Одобряю я.

Он сгребает сразу пять пар и скрывается в примерочной. Я подаю ему за шторку несколько рубашек в расслабленном стиле и пару рваных футболок, а сама сажусь на подиум, предназначенный для выкладки новых коллекций, предварительно сдвинув одежду к краю.

– Это что, «Muse» играет? – Интересуется Никита, копошась за шторкой, когда я включаю песню на телефоне.

– Да, детка, ты будешь дефилировать под музыку! – Отзываюсь я, прибавляя громкости.

Играет композиция «Plug in baby», она динамичная и экспрессивная. И у меня не получается удержаться от смеха, когда с первыми словами песни Никита появляется из примерочной и начинает, забавно двигаясь, подпевать солисту.

Я чуть не валюсь с подиума, хохоча. Одежда на нем, конечно, сидит идеально и смотрится красиво, но это последнее, о чем думаю в этот момент. Высоцкий танцует, вытягивая ноты и играя на воображаемой гитаре, и у меня не получается усидеть на месте – я присоединяюсь к нему, подпевая и прыгая, словно обезьянка.

Мы устраиваем настоящую вакханалию в магазине, и не удивительно, что тут же получаем замечание от девушки-консультанта. Ей приходится дождаться, пока трек не доиграет до конца, и наше импровизированное выступление не закончится. Когда это происходит, она выдыхает с облегчением. Тот факт, что Никита решает купить ту пару джинсов, что прошла проверку дикими танцами у примерочной, радует ее еще больше.

А мы безостановочно хохочем, расплачиваясь и покидая магазин. Бежим по улице за автобусом, запрыгиваем в него на ходу и смеемся оттого, что сами не знаем, куда он нас везет.

– Куда сядем? – Оглядывает полупустой салон Высоцкий.

Взрослые смотрят на нас с укором: слишком много шума от двух подростков.

– Постоим? – Предлагаю я.

– Давай.

Мы отступаем в заднюю часть автобуса, хватаемся за поручни и приникаем взглядом к окну.

– Помнишь, как в детстве? – Спрашиваю я.

– Да. – Улыбается Никита. – Всегда ездили в хвосте, чтобы подпрыгивать на кочках.

– Сейчас подвеска у автобусов намного мягче. Не попрыгаешь.

– Зато дороги не везде новые. – Подмигивает он. – Иди сюда. – Берет меня за плечи, ставит лицом к себе. – Не бойся, я тебя поймаю.

– Отпустить поручень? – Недоверчиво переспрашиваю я.

– Да.

– А если тряхнет?

– Еще как. В том и смысл. – Хитро ухмыляется он.

Но я решаю довериться. Опускаю руки и пытаюсь сохранять равновесие. Автобус в это время слегка покачивает, и улыбка медленно захватывает мое лицо.

– Еще немного. – Произносит Никита, глядя мне в глаза. – Сейчас-сейчас. Вот!

Я смеюсь, и в следующее мгновение автобус подпрыгивает на кочке – плюх! Пол на мгновение уходит у меня из-под ног, а затем снова касается ступней. Дух захватывает! Мои коленки подкашиваются, и меня поводит в сторону, но Никита вовремя подхватывает меня за талию. Мы смеемся, я прижимаюсь к нему и вижу, как остальные пассажиры смотрят на нас, как на ненормальных. Наверное, думают, что мы пьяные.

– Наша остановка! – Говорит Высоцкий, утягивая меня за собой, едва автобус останавливается.

– Мы что, не оплатили проезд? – Спрашиваю я, спрыгнув со ступеньки вслед за ним.

– Никогда не было, и вот опять. – Усмехается он. – Конечно, нет! Всего одна остановка, Лель!

Он машет рукой пассажирам, наблюдающим за нами в окна, и увлекает меня за собой в сторону парка.

– А помнишь, как ты разбила мне нос? – Вдруг вспоминает Никита, когда мы сидим на скамейке и уплетаем хот-доги.

Наши ноги на сиденье, задницы – на спинке скамьи. Мы тотально и безудержно нарушаем сегодня все правила и запреты.

– Когда мы играли в баскетбол? – Уточняю я, слизывая с края кетчуп, горчицу и майонез.

– Предполагалось, что это будет баскетбол. – Замечает он. – Но ты почему-то решила, что мы играем в регби!

– Ты выше и сильнее, я просто боролась за мяч! – Хихикаю я.

– Локтями? – Таращится на меня Никита. – Да ты двинула мне так, будто я был грабителем, который собирался отобрать у тебя кошелек с последними деньгами!

– Ну, прости. – Хрюкаю я со смеху.

– Прости! – Откусив хот-дог, стонет он. – Да сколько я дрался с парнями, но никто из них никогда не разбивал мне нос! Помнишь, сколько крови было?

– Да-а. – Довольно мычу я. – Ты в крови, вся моя одежда в крови, все руки в крови – твои и мои. А-ха-ха!

– Тебе и тогда было смешно.

– Еще бы! Ты выглядел так жалко! – Толкаю его в бок.

– А родители как перепугались. – Вспоминает Никита.

И мы хохочем. Все-таки, как хорошо, когда есть, что вспомнить. У нас обоих неполные семьи, нет рядом бабушек и дедушек, но у нас двоих в трудные минуты всегда были мы. И это бесценно.

– Погоди. – Он наклоняется, стирает каплю кетчупа с моего подбородка салфеткой и улыбается.

Мое сердце пропускает сразу несколько ударов.

– Спасибо. – Смущенно говорю я и отвожу взгляд.

А потом мы идем гулять по парку. Кормим уток, стреляем по мишеням в тире и пьем клубничные милкшейки на берегу пруда, пытаясь время от времени сталкивать туда друг друга по очереди. Я, как обычно, побеждаю – Никита валится к самой кромке, нечаянно наступает в воду, и один его кроссовок промокает. Но наказания судьбы не приходится долго ждать: когда мы идем по аллее, проезжающая мимо поливальная машина окатывает нас обоих с головой.

Наверное, так и выглядят моменты счастья. Короткие, как вспышки. Яркие. Ты чувствуешь запахи, помнишь ощущения и видишь улыбку того, кто рядом. Время останавливается на секунду, чтобы ты мог лучше запечатлеть в памяти этот чудесный миг, а затем продолжает свой бег. И кроме маленького местечка в твоем сердце нигде больше не остается напоминаний о том, что когда-то все это с кем-то могло произойти.

– В музей? – Кивает на большое старинное здание справа Никита.

– Ненавижу музеи, ты же знаешь. – Морщусь я.

– Пару кадров? – Он разворачивает меня к фото-будке.

– Вот это с удовольствием.

Мы забегаем внутрь, оплачиваем снимки, втискиваемся вдвоем в узкое кресло и начинаем так усиленно корчиться, как будто от этого зависит, примут ли нас обоих в цирковое училище на клоунское отделение. И только последний снимок, где мы, отсмеявшись, смотрим друг на друга, получается более-менее приличным. Всеми остальными можно пугать малолетних детей, обещая кару небесную за недоеденную тарелку с манной кашей.

– Надо же, не заметила, как полдня прошло. – Говорю я, убрав фотографии в рюкзак и бросив взгляд на часы. – Наши, наверное, уже освободились с занятий.

– И это еще не последний пункт нашей культурной программы. – Подмигивает Никита.

– Куда ты меня ведешь? – Настораживаюсь я.

– Увидишь. – Загадочно отвечает он.

Кружит каким-то переулками, тянет за собой через подворотни, увитые зеленью и цветами, а затем выводит меня к небольшой арке у старой площади.

– Где мы? Что… – Я замираю у витрины, на которой вижу блестящий Gibson – тот, о котором давно мечтала.

– Красное дерево, – шепчет Никита, положив мне руку на плечо, – брендовые звукосниматели и фурнитура, идеальный баланс звука. Синди будет ревновать.

– Синди с ума сойдет… – С придыханием говорю я, касаясь пальцами стекла витрины. – Она влюбится в него, как только увидит.

– У них будет лучший дуэт. – Заверяет Высоцкий. – Ну, что? Хочешь подержать его в руках?

– Да. – Отвечаю я с улыбкой.

Он открывает мне дверь, мы входим, и Никита просит у продавца показать инструмент. Я дрожу, когда мне дают гитару, и мои пальцы впервые касаются ее тугих струн.

– Неужели, я могу себе его позволить?

– Да. – Кивает он. – Я уже был тут на днях и сделал заказ. Gibson привезли сегодня утром специально для тебя. А твой отец все оплатил.

– Вот это да, – только и могу произнести я.

Пальцы гладят блестящий корпус, а сердце замирает в груди. Вот, оказывается, что ты чувствуешь, когда сбывается мечта.