Непримиримые 1

Часть 2 Глава 40 (Детские обиды, заскоки выливаются в неприятности… впрочем… как всегда — да по рукам дать некому)

Ира

Последнее время моим друзьям не до меня и не до проекта. Антон и Нютка погрязают в любви… интуитивно понимаю, кто из них с кем. Ксения, куда уж она денется, тоже.

Я большей степенью предоставлена сама себе. Не, не жалуюсь, привыкла быть одна, просто странно…

У меня появляется свободное время и шальная мысль, от которой, может быть, кто-нибудь из друзей и отговорил бы, но так как никого поблизости нет… Вот и покупаю новую «аудишку». Из автосалона сразу пригоняю в топовую мастерскую, которую мне порекомендовали в знающих кругах, где даю четкие указания прокачать малышку. Нет, я не любительница пустых красочностей. Нужно было чуток подправить авто для гонок, ну и огонька для пафоса добавить, чтобы атмосферно смотреться.

Это обошлось в кругленькую сумму. Признаться, сбережения на счете были еще со дня смерти мамы. Она завещала некоторую сумму, ну и я подкопить успела кое-что. Точнее, упорно собирала на квартиру, но… слабость у меня… Кто-то любит шмотки, обувь, сумочки, продукты… А я обожаю «колеса». Скейты, велики, мотики, тачки…

Вот и сейчас — сорвалась и купила. У-у-у, ударил бы кто по рукам!

Моя девочка — настоящая леди на вид, но должна говорить, как истинная королева. Дорогая и прокаченная. Миниатюрная, компактная, маневренная и чертовски горячая девчонка!

Ксения так и визжит в экстазе, когда приходит ко мне в гости. Она бегает вокруг, бросается на мою малышку, целует — даже в краску вгоняет, обтираясь об нее, словно грязная, развратная мойщица машин. Только без пены и полуголых сисек. В итоге уговаривает на ней проехаться по городу.

Ломаюсь недолго: сама хочу проверить красоту и мощь. И, как часто бывает в огромном городе, на очередном светофоре пересекаемся с наглыми парнями на такой же тачке, только глубокого синего цвета и рисунком в виде ягуара в движении.

За рулем сидит мелированный голубоглазый мажор, как понимаю, главный красава и кошель этой компашки. Криво ухмыляется, подмигивает, но взгляд пустой… Не люблю с такими парнями связываться; игнорю. Вот только ребят это лишь подстегивает. Они чуть ли не всем скопом в окошки лезут.

Сразу же начинается свист, улюлюканье. Они борзо ржут, отпускают плоские шутки, щедро забрасывают пошлыми предложениями, мол, таким ножкам самое место на плечах нормальных мужиков, видимо, имея в виду себя, ну и хвастливо подначивают потягаться мощами «девочек».

Ксения входит в какую-то неописуемую ярость, даже через меня перегибается, показывая неприличные жесты и изрыгая грязь, которой никак не ожидаю от нее услышать. За что похабщина из уст парней тотчас сменяется откровенными угрозами. Один даже порывается выскочить из авто, чтобы с нами разделаться на месте, но в итоге они с полминуты любуются респектабельным задним бампером моей «ашечки». Причем, поглядывая в зеркало заднего вида, даже вижу жалкую попытку нас догнать. Ну, хорошо, не жалкую — даже отмечаю, что мажорчик лихо управляется со своим агрегатом, но, увы для парней, мне больше везет на мигающие светофоры, пустые места в рядах, да и прокачка оказывается достойной. Плюс свое дело сыгрывают несколько нарушенных ПДД с возможными последствиями вплоть до лишения прав!

Надо сказать, что у Ксении нет предела восторгу. Она взахлеб тарахтит, что теперь мы будем каждую неделю куда-нибудь на ней выезжать. Ну так, просто покрасоваться… А я, закрывая гараж и желая спокойной ночи моим любимым «друзьям», лишь жалею, что нечасто буду светиться на машине. Мотик в большом городе, куда удобнее.

Игнат

Наутро еду в универ, где и становлюсь свидетелем душещипательной сцены с соседом в главной роли!

Сергей Николаевич с улыбочкой типичного интеллигента в каком-то поколении, стоя на крыльце главного корпуса, умилительно общается с доцентом кафедры химии Ольгой Григорьевной Водопьяновой, которой всего ничего — двадцать пять лет миновало. Миниатюрная, близорукая, голубоглазая блондиночка, с нескладными на вид конечностями, робко прижимающая огромную папку к едва уловимой по очертаниям груди, кроликом смотрит в рот Королькову, который, точно удав, гипнотизирует жертву. Умную, ничего не могу сказать, но довольно слабую, как преподаватель, зато очень лояльно принимающую зачеты и экзамены.

Су***, как же я ненавижу выметать тошнотворный мусор воспоминаний из задворок сознания! И рад бы забыть, да и вроде все отлично с этим было, пока опять не появился на горизонте Корольков. Интеллигентность, сдержанность, воспитанность, а на деле — показуха чистой воды! Он пафосный, лицемерный му*’*, который красиво стелет, да падать больно…

Бл**, вот почему я его ненавижу!

Я могу быть каким угодно гадом, подонком, циником, но никогда не пудрю девчатам голову. Не клянусь в любви… Не сыплю обещаний. А этот тип не чурается заведомо лживых слов. Играет своим внешним видом, деланной сдержанностью, воспитанием…

Интересный типаж, такого я до этого момента еще не встречал. А знаю много разношерстных персон, умело играющих в «соблазнение». Но таких аналогов, как Сергей Николаевич, в природе не существует — мужик- уникум!

Похититель женских сердец с налетом интеллигентности. Обольститель в очках. Лицедей с чемоданом научных разработок. Профессор-искуситель с легким оттенком романтичности. Тихоня, успевающий все и сразу. Дон Жуан с мозгами гения.

Внешняя спокойность, вежливость, порядочность вкупе с поразительной любвеобильностью поражает. Тотчас вспоминается умное изречение: «Лучше быть человеком, громко ругающимся матом, чем тихой, воспитанной тварью».

Так вот, я никогда не слышал, чтобы Сергей Николаевич грубо выразился. Плохо ли, хорошо ли, тяжело ли, легко ли — ни одного грубого слова!

И вот этот замечательный по всем статьям человек смог моей матери мозг задурить, когда только приехал к нам в поселок. Не хочу ее полностью оправдывать — тоже повела себя мерзко и грязно, неподобающе статусу замужней женщины, но любовь… Да, готов списать глупые поступки на пресловутое чувство.

Так нет же… Этот му*** своей умирающей жене не только с моей матерью наставлял рога — он и ее ближайшую подругу каким-то образом в постель уложил!

Весь из себя страдающий — конечно, ему же хуже — не он умирает, не он дочь и мать теряет. Ищущий утешения — преимущественно на женской груди. Жаждущий понимания — желательно в теплой, уютной постели, на ранее озвученной груди.

Бл***, возможно, все случилось спонтанно, кто их разберет. Бывает накал чувств, оголенные эмоции, нужен выход… Но зачем продолжать?! Зачем опошлять… На кой хер извращать ситуацию?!!

В любой другой момент я бы даже оценил мастерство мужика разводить баб на перепих. Особенно сейчас, с высоты моего опыта и знаний по этой части. Возможно, мы бы даже могли подружиться по-соседски, как мужик мужика — видит издалека, но он! Тронул! Мою! Мать!!!

Смешал с дерьмом, при этом утверждая, что все прекрасно!

С Галиной Расимовной матушка дружила долгие годы. Милая, очаровательная женщина чуть за сорок, полновата, особенно в бедрах. Муж в вечных командировках, ребенок один и давно в военном училище… В общем, она считала, что помогает скрасить унылые будни закостенелого писателя. Эдакий человек-праздник!

Жила… живет и по сей день, недалеко от нас, и раньше была частым гостем. Поддерживала маму, когда наступал очередной кризис в отношениях с батей — этого, кстати, ей тоже не могу простить: ее советы обычно приводили к выбитым дверям и лому посуды.

А потом… я нечаянно увидел, — в тот момент бегал, это полезно, — как Сергей Николаевич из ее дома выходит. Опять же, ничего криминального, может, по делу захаживал… Так нет же, момент прощания меня дара речи лишил! Сосед уже было отворачивался, как Галина Расимовна впилась в него далеко не невинным поцелуем, который стремительно углублялся и явно нравился обоим…

Я сбежал. Не мог на подобное смотреть!

И это после того, как я Сергея Николаевича застал с матерью в спальне родителей, а он наедине, при полном интиме шептал ей, что любит!

Ну а затем с еще одной красоткой — в один из тех редких дней, когда Сергей Николаевич вспоминал о существовании Ирки и заявлялся домой. Вел себя мужчина исключительно положительно, дочь по голове гладил, мол, какая умница, вся в меня! Дневник проверял, выслушивал отчет бабушки и дедушки о том, какая у него примерная доченька растет… Об этом бабушка маме рассказывала по-соседски и не скрывая гордости, а мама как бы мимоходом — мне… Ну и в моем воспаленном мозгу опять шлак застревал.

Ненавижу, когда мне ставят кого-то в пример! Ненавижу, когда хвалятся сомнительными результатами! Ненавижу, когда навязывают человека, с которым не хочу общаться!

Я плевался, матерился, глупости творил, Ирку подзадоривал, а Сергей Николаевич с чувством выполненного долга, с важным видом ехал в город — по делам! Где я его однажды и застал сидящим в кафе с женщиной до тридцати. Ухоженной, яркой, дорогой… И опять же, можно предположить что угодно, но то, как он держал ее за руки, как поглаживал щеку, волосы заправлял за ухо, какими глазами смотрела она на него… Пикапер высшего уровня! И как у этого му*** так ладно все выходило?! И наука, и секс с любой, какую заприметит…

Я тогда хоть и молод совсем был, но уже понял, что сосед — урод, каких поискать. И почему бабы на таких молятся? У него небось и семей несколько… Вот бы сыщиков нанять, да грязь вывалить на всеобщее обозрение! А то в поселке почему-то только скелеты из шкафа моих родителей особым спросом пользовались, а все остальные — чисты, как агнцы небесные! С советами лезли, убеждая, что знают, как надо жить!

К этому я попривык со временем, но бывало накатывало — зло сжимал кулаки и скрипел зубами. Зачем идиотам доказывать то, что они и без меня прекрасно знали: их рыльца тоже в пушку.

А сотрясать впустую воздух — кому от этого легче будет? Мне-то ладно. Уехал в город, и поминайте, как знали, а мамке здесь жить… вот и молчал. Молчал, молчал, да на Сергея Николаевича смотрел. Смотрел, да злился.

На него, на мать, на соседей, на Ирку. Ненавижу столь откровенного лицемерия. Повсеместного, прям обострение всеобщее. Они все разыгрывали жизнь, которой не жили.

Особенно соседи — идеальная по всем понятиям, показательная семья. Милые, дружные бабушка и дедушка, чья дочь тяжело больна. Их, кстати, очень уважаю и преклоняюсь — единственные, пожалуй, кто в грязи ни руки, ни ноги не полоскали. Воспитанные в старых традициях, и так же, как и я, усердно молчащие, хотя им даже больнее должно было быть, ведь зятек чуть ли не на могиле их дочери других трахал.

Ирочка — умничка и просто красавица, которой восхищались все и мне в пример ставили. С детства! С момента приезда! Вот какая молодец — науки хорошо тянет. Слушается, ни слова поперек не скажет! Спокойная, рассудительная. Помощница, каких поискать. Уважительная, добропорядочная! Положительная во всем, аж до скрипа зубов! Ух ты, и спортом занимается. Настоящая леди — не плачет, а ведь мама умерла. Ты смотри, воспитанная, не гулящая… Скоро и парни пойдут строем вокруг дома ее ходить… Эх, лишь бы в плохие руки не попала…

И, конечно, сам Сергей Николаевич, никогда не повышающий голоса. Обходительный, вежливый, готовый прийти на помощь… всем, особенно женской половине населения. Ловко разыгрывающий роль добропорядочного, несчастного мужа, чья жена умерла от рака. Но не опускающего руки, а воспитывающего единственную дочь, как и подобает вдовцу.

Бл*” сплюнуть бы смачно весь этот сироп мозгоотравляющий!

Не картинка — а греза. Словно подложная обложка книги, за которой скрывается обычный порножурнал среднего уровня.

Не любил Сергей Николаевич Ирку. Бросал — уезжал. Да, вероятно — со своими проектами, но думаю, на самом деле не брал, чтобы не мешала. Ему так удобнее. Его устраивала такая жизнь… Тут баба, там баба. Отличная работа, неплохие деньги, золотой мозг, прилежная дочь…

Идеальная картинка, которую посмел нарушить я.

Помню, в тот день мое терпение закончилось, а до этого колебалось точно маятник, ведь немногим раньше я вернулся с кладбища, где следил за Ирой. Она на могилу к матери ходила, в годовщину смерти, а папаша забыл, ну или не хотел… не знаю. Вот соседка и пошла… одна. Уже из дома выходила, как бабушка ее окликнула. Она думала с дедом к внучке присоединиться, но Ирка попросила побыть одной.

Я скучал: уроки сделаны, друзья заняты… Поплелся следом. Проследил; не то чтобы нужно было, но тянуло… Впервые видел, как Королек плачет… Вот правда, сколько бы ей гадости ни делал, она никогда не рыдала, а тут в голос. А что взбесило, она отца не винила, не корила — она вообще не знала, что он за му”*! Безоговорочно верила в занятость… Оптимистичная дура!

Помню, стиснул голову, точнее, заткнул уши, чтобы не слышать рыданий Ирки, но с упрямством душевнобольного мазохиста ждал, когда она уйдет. Королек ушла… а я к бате заглянул. Могилка ухоженная… Постоял немного и домой двинулся, смешно ли… Но Сергей Николаевич был в этот раз даже не моей матерью занят.

Так получилось, что я его снова в городе встретил. Мы с пацанами погонять на великах в парке собирались, а встречались возле ТЦ.

Он приехал на машине. Припарковался. Мне бы и не было до него дела, если бы… Он был не один — с ним была красотка из кафе. Проследить за ними не составило труда. Гнусно, но я это сделал. Остановился возле Ювелирного и несколько минут созерцал, как эта тварь вместе с очередной легковерной кольцо выбирала.

Вот тогда я и сорвался. Наговорил ему кучу всего… что на душе скопилось, и пригрозил. Что не только мамке, но и Ирке все расскажу… Мужик тогда побагровел, но от скандала ловко ушел. Позорно бежал в командировку, даже не попытавшись сражаться «за любовь», а через несколько месяцев и дочь забрал.

Этого я не ожидал. Сначала скрутило меня нехило, а потом ничего, попривык — отпустило. Единственное — мамины слезы… Я тогда и их сполна огреб — до сих пор ненавижу женские причитания, но убеждал себя: «Ничего. Поплачет, зато потом успокоится, а эта гнида не посмеет сделать матери больнее, чем уже есть!».

Что ж, мудила вернулся и опять за прежнее взялся! Коварные сети интеллигента-романтика расставляет. Видимо, я что-то не так объяснил, и ведь, тварь такая, историю душещипательную матери наплел, она и растаяла.

Эх, мамка, поменьше романы писать надо, а больше настоящих мужчин узнавать. Это в женских писульках — все красавцы, моногамны и богаты, готовые любимых на руках носить, да все невзгоды на свои плечи взваливать, оставляя слабому полу трудное и непомерно тяжелое — деток рожать, да хозяйство вести.

Навыдумывала, образ Королькова идеализировала — и вот, мечта жизни, а не мужчина.

Что ж, пора этим мечтам крылья обрезать, да очки розовые сдернуть!

Быстро поднимаюсь по лестнице универа и останавливаюсь напротив Королькова:

— Здрасти!

— Здравствуй! — рваным дуэтом отзывается парочка. Сосед бросает на меня косой взгляд, продолжая отвечать Ольге Григорьевне, но когда понимает, что я никуда не спешу, заканчивает речь:

— Ольга Григорьевна, — великодушным жестом касается плеча Водопьяновой, — ваша работа интересна, но продолжим в другой раз. Я очень спешу.

— Да-да, конечно, — краска смущения на лице и шее. Ольга Григорьевна вежливо с нами прощается и быстро ретируется.

— Игнат, — кивает заметно помрачневший мужчина.

— Разговор есть, — поясняю, как только проходит толпа студентов, с некоторыми из которых здороваюсь, знакомые все же.

Корольков бросает взгляд на ручные часы. Черт! Редкая особь, носящая часы! Статус обязывает, и все такое…

— У меня мало времени. В департамент нужно…

— Так некогда, что минут двадцать с Водопьяновой языками чесали?

Сосед заметно бледнеет:

— Мы всего лишь обсуждали некоторые организационные и научные вопросы, и было невежливо отправлять девушку… — бормочет какие-то отмазки Корольков. Реально ненавижу мужиков, кто блеет, точно бесполое существо.

— Ас мамой моей вежливо? — тихо рокочу, но палку перегибать не собираюсь. Мне слухи еще и о разборках с преподами не нужны.

— Такие вопросы не решаются на улице! — тихим тоном отрезает Сергей Николаевич, затравленно посматривая по сторонам, но наткнувшись на мой свирепый взгляд, синхронно мне подступающему, шагает назад. Я выше и крупнее, поэтому гад чувствует, как я над ним довлею. Это хорошо. Меня надо бояться!

— Так я предложил поговорить, — напоминаю резонно.

— Только если быстро, — сдает позиции и поправляет очки Корольков.

Спускаемся в молчании, за пределы универа выходим тоже молча. Как и по обоюдному молчанию оба садимся в машину соседа.

— Я просил мою мать не трогать! — начинаю ровно, устав от бессмысленного сидения.

— Игнат, не веди себя, как обиженный мальчик. Я люблю Амалию! — ворчит Корольков.

— Мгм, — киваю зло. — Я тоже так умею любить. Я вообще многих так люблю.

— Разговор не о тебе, а о моих чувствах по отношению к твоей матери, и ее, между прочим, чувствах ко мне.

— В ее-то верю, а вот в ваши — нет, — уставляюсь на соседа, пиля уничтожающим взглядом. — Пару месяцев в городе, и уже опять ловко сети раскинули, и мать мою уложили, и Водопьянова дышит через раз, в рот глядит. Даже боюсь представить, сколько у вас таких жертв!

— Что за глупости ты несешь? — недоумевает Сергей Николаевич, покрывшись красными пятнами. — У меня отношения только с Амалией.

— Если и так, то надолго ли? — морщусь. Раздражает глупая болтовня.

— Хочу жениться.

Обухом по голове, даже глохну на миг. Таращусь на соседа:

— Во как? Так приперло, что даже жениться?

— Пять лет назад я струсил, — жует слова Сергей Николаевич, старательно изображая, «что держит ситуацию под контролем». — Ты меня тогда напугал, внезапно налетел, грозился, кулаками махал… Я поддался минутной слабости и уехал, хотя долго переваривал случившееся и не мог понять, почему же ты меня так возненавидел?

— Потому что по жизни не люблю муд’”, которым вы являетесь!

— И по какому такому критерию, простите, му… — заминка, мужик явно наткнулся на слово, которое ну никак не мог произвести — то ли проблемы с физиологией и язык не слушался, то ли с психологическим барьером «ругаться неприлично!» — му… — опять, словно теленок, «мукает» Корольков, вызывая откровенное чувство брезгливого недоумения. — В общем, — интеллигентно сдается, мотнув головой, — что за критерии такие, по которым ты меня в список своих врагов включил?

— Есть такой, — хмыкаю ровно. — Негласные правила не муд*** — Не убей, не прелюбодействуй, не укради и т. д. — цинично улыбаюсь, зная, что метко в цель попадаю.

Корольков несколько минут молчит.

— Я знаю, что поступал неправильно. Уже извинился, но не перед тобой — тебе я ничего не должен, а перед твоей матерью. Мы с ней уладили разногласия и решили попробовать сначала.

— Да пох на слабость матери, я-то знаю ваш типаж — такие никогда не останавливаются! — начинаю опять заводиться.

— Не понимаю, о чем ты, — самое странное, что Сергей Николаевич реально выглядит озадаченным. — Да, я не так брутален, как ты, Игнат, не так красив, но…

— Я про ваш кобелизм! — рявкаю, устав от нелепых игр.

— Кобе… чего? — выпучивает глаза мужик.

— Да хватит святую невинность разыгрывать! — взрываюсь и ладонями припечатываю панель с бардачком.

Сергей Николаевич вздрагивает, и мы опять умолкаем.

Только порыв крушить усмиряется, сглатываю сухость:

— Мне плевать, скольких баб вы еб**, дело ваше, но если встречаетесь с моей матерью — должна быть только она!

— Так я вроде и… — нервно косится Корольков.

— Только она! — вторю с рычанием, вновь упирая в соседа злобный взгляд. — Ни Маши, ни Глаши. Мать и так натерпелась, наревелась. Не хочу снова видеть, как она страдает!

— Я ее люблю, — бормочет невнятно сосед.

Меня аж перекашивает:

— Я вас умоляю, — брезгливо встряхиваю головой. — Жену вы тоже глубоко и нежно любили. Помню-помню…

Перевожу дыхание, смотря в лобовое. Кошусь на хмурого Сергея Николаевича.

— Короче, — отрезаю, потому что пора уже заканчивать разговор, — когда любят… — не могу закончить фразу, самому тошно. — Увижу с другой, я… не прощу мамкиных слез. Поверьте, вам со мной лучше не враждовать, я рычаги мести быстро нахожу, — это уже добавляю, глядя глаза в глаза. Мы оба понимаем, о чем говорю.

Слушать блеянье соседа нет больше ни желания, ни сил. Покидаю авто, и как раз вовремя. Лаборатория требует моего посещения, о чем настойчиво возвещает телефон.

После универа тренировка, а когда вновь натыкаюсь на мать и соседа — зверею. И пусть только говорят, и пусть на разных территориях. Но стоят близко друг к другу! Мама смущенно улыбается, глаза светятся. А этот урод павлином выглядит: самодовольно ухмыляется, взглядом обшаривает лицо моей мамы, ладонью касается плеча, ведет пальцами по руке…

Взять бы, да выбить всю уверенность из его морды!

— Игнат, — паникует матушка, только натыкается на мой взгляд. — Ты рано. Торопливо прощается с любовником.

— Кажется, наоборот, опоздал, — окатываю холодным пренебрежением соседа.

— Игнат, — укоряет мама взглядом, кладет на плечо руку: — пойдем, я там вкусненького приготовила, — улыбается примирительно.

— Спасибо, нет аппетита, — поправив сумку, шагаю к дому.

Вещи — в стиралку, принимаю душ, чуть успокаиваюсь. Спускаюсь в зал, иду на кухню — стол уже накрыт. Мама, и правда, постаралась на славу. Но сидит расстроенная, одинокая, жалкая.

— Спасибо, — бурчу, садясь. Накладываю рыбу, гарнир. Мы некоторое время общаемся на нейтральные темы, а потом мама все же заикается:

— Сына, нам правда нужно поговорить.

— На тему?

— Мы с Сергеем думаем жить вместе…

— Так вот почему ты стараешься, — аппетит резко пропадает, встаю. Мама подрывается следом.

— Игнат…

— И, — настораживаюсь, — я вашей идиллии буду мешать?

— Нет, — смущается мама, но видно, что не договаривает. Закрадывается недоброе предчувствие. — Просто, мы… я… — мямлит, разглядывая стол. — Твоя комната…

Предчувствие укрепляется:

— Только не говори, что он тебя за пару месяцев обрюхатить успел! — фраза слетает быстрее, чем эта мысль вообще мелькает в бестолковой башке.

Щеку ошпаривает, словно кипятком. Но даже головой не мотаю, не пытаюсь увернуться — просто холодно смотрю в расширенные от ужаса глаза мамы. Она сама в шоке, что опять это сделала, но гнев и обиду уже не усмирить:

— Второй раз, когда ты на меня руку поднимаешь, — чеканю ледяным тоном.

— Не делай этого больше.

— Игнат…

С грохотом задвигаю стул и поднимаюсь к себе.

Долго смотрю на окна соседки, гнев до сих пор не утихает.

Мать и сосед?! Неужели я угадал, и мама беременна?

Какой-то абсурд! Ей сколько лет? А ему… А мне и Ирке…

Су’**, это, конечно, не критический возраст, некоторые далеко за сорок рожают. Но это же! Моя! Мать!

Бл’**, чего накручиваю, мама же не сказала в лоб.

Всматриваюсь в окна Королька. Свет горит приглушенно, темный силуэт не мелькает, но Ирка точно в комнате.

Мы можем породниться. Сводные брат и сестра.

Издевка судьбы? Хотя, с чем черт не шутит…

Несколько секунд перевариваю мысль, даже губами дегустирую, а потом сжимаю яростно кулаки.

Бл’**, неправда! Мне неприятна сама мысль, что это возможно! В этой ситуации, в этом контексте раздражает абсолютно все — и мысль, что наши родители спят, что собираются расписаться, что Ирка станет сестрой, а что сильнее всего — аморально спать с сестрой, пусть и сводной. А это точно случится — в голове жужжит все назойливее: «Хочу девчонку, а через нее не только отомстить любовнику мамки, но и наконец успокоить собственное либидо — Ирка такая же как все! Трахну — успокоюсь!»

Как назло, звонит Славка:

— Привет, братан, — звучит бодро и до трясучки довольно.

— И тебе, — продолжаю сверлить глазами соседский дом, точнее, окна второго этажа.

— Че-то Артем не отзывается, — скулит в трубу друг.

— Может, занят. У него сейчас много дел, — бурчу ровно.

— Да, понимаю, — мычит Морж. — Просто я волнуюсь, ну и…

— Братан, мы делаем, что можем. Ты же знаешь, что втянул нас по самые гланды, значит, будем рвать жилы, но что-нибудь придумаем.

— Ага, — соглашается Славка. — Чем занят?

— Да так, готовлюсь к экзаменам, — бросаю неопределенно, утыкаясь лбом в окно. Почему же Ирки до сих пор нет?

— Вы погонять не собираетесь, а то я чет виснуть начинаю от скуки?

— Братан, сегодня нет. Говорю же… дел много. Но как только — я тебя наберу, — на том и прощаемся, а я все стою и смотрю.

Может, что случилось?

С облегчением слышу приближающееся гудение машины. Несколько затянутых минут, и нагло-красная тачка вкатывается на территорию соседей. Еще минута — и в гараж.

Я тотчас уставляюсь на окна комнаты Королька, отсчитывая секунды, когда должен загореться свет. Ровно семнадцать. Точна, как часы! Благо, не остается ужинать, а сразу поднимается к себе.