Непримиримые 1

Часть 2 Глава 44 (Между нами… огонь) Конец первой части!

Ира

Парень сдавленно охает, я затыкаю его рот рукой.

Блин, везет, что балкон большей частью пустой, да на полу линолеум, ну и… плед смятой горкой валяется, как раз под нами, а так бы грохота было…

— Ир? — вновь зовет отец. Забываю, что надо дышать, молча смотрю в пасмурные глаза Игната. В них разыгрывается целая стихия.

Ощущаю, губы парня начинают шевелиться, нежно целуют мою ладонь.

Вытаращиваюсь на наглеца, а его глаза уже откровенно смеются. Хмуро предостерегаю, но ему плевать: вот уже языком изучает мои пальцы, пытаясь пролезть между ними…

Накрываю второй рукой, надавливая сильнее.

В отместку Игнат начинает шариться по моему телу ладонями. Блина, закатываю глаза. Вот такого не ожидала. Я бы даже материться принялась, да вот только под балконом шелестит трава, раздается невнятное бормотание отца:

— Ир… кто туг…

Вновь уставляюсь на Игната, взглядом обещая расправу. Кровавую… Болезненную, но на мигторопею.

Он хозяйски скользит ладонями по моим ляжкам, ненавязчиво заставляет согнуть ноги в коленях, удобнее усаживая на себя.

Вот же дура! Зачем таю… Игната нужно срочно прогнать! Нагрубить, возможно, ударить… И плевать, что скандал будет!..

А вместо этого растворяюсь в его глазах, в его руках, еще чуть-чуть — и ерзать начну, потому что тело… оно что-то хочет. Ему нравятся вольные наглости Селиверстова.

Парень без зазрения совести меня изучает, вернее лапает, пользуясь моментом. Его руки сначала медленно и нежно, а потом все наглее и дотошнее ползут на задницу.

Ау! Мозги?.. Полный вакуум. Пустота, что б ее…

Папка прав, они отключаются, когда голова задурманена эйфорией, а тело плавится под выплеском гормонов и натиском мужских феромонов.

А что еще хуже, мне нравится видеть в откровенно похотливой серости глаз Игната вожделение. Он и не скрывает ни своих развратных мыслей, ни уже восставшего достоинства, которое мне упирается в живот.

Мой предостерегающий взгляд соседа лишь забавляет и еще больше распаляет.

Прикусываю губу, отсчитывая секунды, когда смогу наговорить кучу уничижающих слов… вот только пусть папа уйдет! Боже! Пусть он быстрее уйдет!

Гравий шелестит уже ближе к дому — шаги удаляются…

Мои чувства бурлят, я на грани завопить благим матом — Игнат бесцеремонно проникает под резинку трусиков, стискивая ягодицы и прижимая меня к своему набухшему хозяйству.

Это сверхнаглость!

Меня трясет… от бешенства…

От возбуждения…

Блина! Мое тело прогибается, ластится к соседу…

А-а-а, спасите!..

Мне не нравится такая реакция на действия Селиверстова.

Однозначно. Категорически!..

Или нравится?!.

Боже, убейте меня!!!

Да что же это такое?!

Мое предательское тело — податливое, сахарное, трепещущее. Внизу живота разгорается пламя, грудь нервно подрагивает, жадно, рвано. Соски напряженно ноют…

Наша сцена явно затянута. Отца уже не слышно, а я продолжаю бесстыдно сидеть на парне. Срочно нужно что-то придумать!

— Ты не охренел? — цежу сквозь зубы.

В глазах Игната плещется смех, а взгляд, мать его, такой невинный… Пришибла бы соседа!

— Что тебя так забавляет? — злюсь не на шутку.

Гад молчит. Начинаю яриться сильнее:

— Я спрашиваю, какого хрена тебя забавляет?., - только сейчас осознаю, что до сих пор затыкаю его рот. Убираю руки и упираюсь ими по обе стороны от головы Игната.

— Смотрю, твоя падучая болезнь с годами усилилась, — жадно глотает воздуха Селиверстов.

— А твоя самонадеянность обострилась до степени бесконечность! С какого перепугу возбужден?

— Это нормальная реакция здорового мужского организма на красивую девушку.

— С каких пор ты вдруг меня красивой считаешь?

— Да вот прям с той самой секунды, как ты на меня завалилась, — потешается. — Как башкой о пол шибанула, я на тебя сразу другими глазами стал смотреть.

— Видать, хорошо приложила, — ни капли не сочувствую.

— Достаточно для того, чтобы стала светом в оконце.

— Могу погасить этот свет, чуток сильнее ударив головой о пол еще раз.

— Мне и так плохо, — поддельно кривится сосед.

Я ему не верю! Плохой актер…

— Скорую вызвать?

— Ага, а сама выхаживать будешь. Костюмчик медсестры с халатиком покороче…

— Верст, ты конкретно болен на передок! — констатирую мрачно.

— В моем возрасте это нормально, — криво лыбится Игнат.

— Руки с моего зада убери!

— Ой, это твой?.. — взлетают наиграно брови.

Вот так и шибанула бы по наглой роже, чтобы самодовольную ухмылку стереть!

— Мой.

— Ничего так… симпатичный, и жмякать удобно! — От наглости теряю дар речи, а нахал продолжает: — Ты слышала, что мужчины предпочитают женщин, чьи прелести удобно помещаются в их руках? Вот твой зад моим рукам очень подходит,

— подтверждая слова, нежно сжимает мои ягодицы. — Есть за что подержаться… Не уверен насчет груди, — с таким спокойствием рассуждает, что закрадывается мысль, парень не в себе, — все же «булочки» и «подружки» у тебя не соразмерны. Но если позволишь пощупать и сравнить…

- Селиверстов, да ты болен?! — выдавливаю, едва дыша от шока. — Особенно напрягает твоя озабоченность женскими задами.

— Лучше озабоченность, чем импотенция…

— Мне плевать, подбери свое хозяйство!

— Ну, малыш, это сложно. Оно у меня неуправляемое хотя, — продолжает отыгрывать роль сексуально озабоченного, — может, у тебя лучше получится с ним справиться?

— Да ты неизлечимо болен! — порываюсь ударить, но Селиверстов с легкостью перехватывает сначала одну руку, потом вторую. Рывком заводит обе за мою спину, прогибая к себе, да так, что моя полуголая грудь теперь на уровне его лица.

Светло-серые глаза заволакивает темнотой.

— Ага, только не я сейчас на тебе, а ты… До! Сих! Пор!.. — жалит правдой, его голос заметно грубеет, подрагивает, становится хрипловатым. Я начинаю трепыхаться, но не я «на коне»… Это лишь мнимая власть! — ерзаешь бесстыже на мне, грудью развратно трешься, — беззастенчиво прикусывает сосок, выпирающий через кружево.

Я ахаю от смешанных чувств, ярость в которых отнюдь не главное.

— Пусти, — звучит позорно и больше смахивает на всхлип удовольствия.

Едкий смешок.

— Я, конечно, привык, — игнорит мои тщетные попытки вырваться Игнат, — что девчата на меня вешаются, но чтобы постоянно под ноги падали, — продолжает разглагольствовать с жутким равнодушием, — или, хуже того, заваливали. Нет, малыш, к подобному точно не привык…

— Пусти, сказала! — злюсь сильнее, сопротивляюсь ожесточеннее. Но секунда — и я уже под Игнатом, руки над головой, а сосед между ног.

Капец!

Извиваюсь дикой кошкой, но поганцу плевать.

— Мне повезло, что головой только легонько приложила, а так бы вырубился, и хрен тебя знает, что бы ты там навыдумывала на мой счет… Еще бы насиловать начала, а я что… очнулся — и уже вроде как неудобно отказаться.

— Да иди ты…

— Что, правда глаза колет? — продолжает глумиться с теплотой во взгляде.

— Отпусти! — не прекращаю попыток вырваться, только хватка Селиверстова становится жестче, и в какой-то миг даже ахаю от боли и хруста в плече.

— Расслабься, что как не родная? — хмыкает с издевкой.

— Я не родная… — выплевываю негодование, в панике не зная, как выкрутиться из щекотливого положения.

— А вот это радует, — опять серьезнеет Игнат и, совершенно не скрывая своих развратных мыслей, шарится по мне красноречивым взглядом. — Было бы совсем аморально трахнуть свою сестру.

Я бы завопила от ужаса и возмущения, да вот только хрипловатый тембр пробирает до кончиков волос. По телу расползаются жаркие волны. Как дура, слушаю парня, затаив дыхание.

— Другое дело — сводную…

— С-с-селиверстов, — не на шутку пугаюсь. — Ты же шутишь… Секс против воли — уголовно наказуем, — выдавливаю, но звучит неубедительно.

— Правда? — вскидывает изумленно брови Игнат. — А если девушка сама захочет?

— Кто хочет? — от шока даже по сторонам кошусь, словно ищу ту идиотку. — Где хочет?

— А если тебе понравится?

— Сомневаюсь…

— Фригидная? Лесбиянка? — задумчиво и без намека на юмор перебирает варианты сосед.

Блин, вот рассмеялась бы, если бы не было так обидно и страшно!

— Все вместе, — цепляюсь за смехотворную мысль. — Да еще и больная…

— Да ты что? — восхищенно хмыкает парень. — Как и я, на передок?

— Нет, — вспыхиваю, осознавая, что переиграть словестно соседа — пустая затея. — Блин, Селиверстов ты определенно переоцениваешь свою неотразимость! — вкладываю в голос оставшуюся решимость.

— Наоборот, — парирует едко, — убеждаюсь, что недооцениваю свою мужскую привлекательность, если уж такие стойкие оловянные солдатики, как ты, падают к моим ногам…

— Ты омерзителен, — не ругаюсь, а пытаюсь донести правду.

— Поцелуй! — звучит не то просьбой, не то приказом. Торопею от наглости. — Докажи, что я тебе омерзителен. Что непривлекателен. Что я тебя не волную…

— Я сейчас закричу, — грожу больше от страха: осмелься парень меня поцеловать — не смогу дать ему достойный отпор.

— До этого боялась, что нас застукают, а теперь осмелела? — уточняет с ядовитым смешком. — Да я не против, — дергает плечом, — даже оголюсь. Мне-то как раз оно на руку будет. А вот тебе придется долго объясняться, что на твоем. Балконе. Ночью. Делает. Голый. Парень.

— Ты чудовище! — выдыхаю, понимая, что проигрываю по всем статьям.

— Мгм, — самодовольно кивает Селиверстов и склоняется ко мне.

Несколько секунд пилит взглядом, словно раздумывает, поцеловать, обозвать или попрощаться.

— Как ты сам с собой уживаешься? — цепляюсь за любую возможность оттянуть тот момент, когда Игнат завладеет моим ртом.

— Как-как, — бормочет сосед, опаляя кожу жарким дыханием, — потакаю всем прихотям, — языком очерчивает контур моих губ, а потом, чуть прикусывает нижнюю.

Привкус пива и сигарет неприятен, но это какой-то афродизиак! Меня словно травят неизвестным наркотиком — зависаю под напором новых чувств. Затаиваюсь, так сильно втянув воздух, что становится больно в груди.

— Не потакать нужно, а пороть! — нахожу силы для ответа, как только Игнат дает свободу рту.

— Обещаешь? — поддевает своим носом мой. — Я не против, правда, тебе придется опять в тот костюмчик одеться…

- Ты… ты… — звучит совсем жалко.

— Не злись, — со злой вкрадчивостью, — ты меня жутко возбуждаешь. — Игнат беззастенчиво качает бедрами, доказывая свои слова и вгоняя меня в едкую краску. — А чем больше сопротивляешься, тем больше распаляешь. Я вот-вот сорвусь и трахну тебя прямо тут…

Своими наглостями и пошлостями парень шокирует — я не привыкла к подобному. Словно безропотная кукла, гляжу в пасмурные глаза Селиверстова, но когда он опять ко мне склоняется с явным намерением поцеловать, лишь яркий блик посреди темноты отвлекает от серых омутов.

— Огонь, — завороженно шепчу, ощущая вкус Игната на губах. Вкусно, я уже и забыла, что целоваться может быть так вкусно и приятно. До головокружения сладко…

— Да, малыш, — кивает парень, несколькими короткими поцелуями опаляя рот. — Я тоже его чувствую…

— Н-нет, — опять начинаю сопротивляться. — Там! Огонь! — неопределенно мотаю подбородком, указывая на пламя, облизывающее верхнюю часть дома Селиверстовых. Нет-нет, да и из окна второго этажа наружу вырываются языки огня.

Сосед кидает недоуменный взгляд, куда намекаю:

— Мать твою! — будто ото сна просыпается. — Ма… мама! — вскакивает с такой поспешностью, что лишь вздрагиваю, слыша хруст дерева, когда Игнат сигает с балкона. Ветки трещат, листья возмущенно шелестят:

— Ма-ма! По-пожар! — раздается надрывный вопль соседа. — По-жа-а-ар! — орет уже на своей территории.

Боже!

Сердце пропускает удар, мгновенно окутывает холодом. Теперь уже я подскакиваю, точно ужаленная. Обхватываю себя за плечи. Несколько мгновений смотрю на янтарные всполохи и мчусь в комнату. Быстро ныряю в спортивные брюки, а толстовку накидываю и застегиваю, уже перепрыгивая через ступени.

— Пожа-а-ар! — воплю на весь дом, не заботясь о тишине, наоборот топая, как можно сильнее. — Ба, дед, пап… Пожар! — Пиликаю кнопками, набирая телефон экстренной службы. Родственники выскакивают, кто как спит. Сонные, помятые, недоуменные.

— Там, — мечусь по залу, тыча в сторону дома соседей. — Селиверстовы горят!

«Вы позвонили…» — слышу в трубке и начинаю тараторить, как только раздается голос оператора:

— Пожар! В поселке…

Родственников долго звать не надо. Облачаясь на ходу, выбегаем на улицу.

Шланги поливочные хоть и тонкие, но в данном случае сгодится, что есть; отец и дед быстро их раскручивают и тянут к соседям. Распахивают калитку.

— В доме газ, — хватается за голову ба, расширенными от ужаса глазами смотря на частично полыхающее здание.

Отец, ни секунды не медля, бежит к дому. Скрывается внутри, но уже через несколько мгновений оттуда появляется уже в компании с Игнатом, держащим маму на руках.

Амалия без сознания, на лбу кровь… волосы свисают багровыми паклями. Игнат мать передает моему отцу. Бабуля волнуется, распоряжается соседку к нам домой отнести. Папка молча выполняет указания, где и оставляет женщину под присмотром ба.

Второй этаж знатно полыхает, особенно с другой стороны. Из окна соседа вырываются янтарные языки и уже облизывают деревянное перекрытие, перекидываясь на крышу с ближайшей стороны.

Я совсем смелостью не обладаю, но когда взгляд цепляется за нижний этаж, а точнее гараж, спохватываюсь. Бегу, и у двери сталкиваюсь с Селиверстовым.

Не сговариваясь, вбегаем в гараж. Парень, лихо проскользив по капоту авто на сторону водителя, юркает в тачку:

— Мотик отгони! — кидает опешившей мне. Гараж порядком заволакивает сизой дымкой.

Суетливо оглядываюсь и, распахнув створки, уже на улице хватаюсь за руль мотоцикла, который Игнат припарковал под крышей дома.

Транспорт выгоняем за пределы территории, ближе к нашей, — если пожарка приедет, ей нужно место.

На улице тоже горячо… Со всех сторон собирается народ. Соседи суетятся, волнуются…

Пока бабушка в доме хлопочет над Амалией, мужчины дружным строем по цепочке передают ведра с водой, а кто живет рядом — притаскивают шланги и, встав плечом к плечу, заливают самый бушующий торец дома.

Это и понятно — никто не хочет катастрофы…

Конец первой части