Глава 16

Абигайль чувствовала себя эмоционально опустошенной, подавленной. Надев вечернее платье, она приказала горничной сделать ей прическу. Служанка выполнила ее распоряжение как могла. Зачесанные наверх и перетянутые розовой лентой непокорные кудри выглядели так, словно Абигайль только что встала с постели. Но ей было плевать на свой внешний вид.

Сегодня граф поцеловал ее, и это событие затмевало все остальные. Ласки Фица доставили ей неизъяснимое удовольствие. Но еще больше понравилось то, как он встал на ее защиту в доме маркизы.

Впрочем, эта надменная аристократка действовала ей на нервы. Абигайль больше не желала иметь с ней дело. Она мечтала заполучить наконец свое наследство и нанять на эти деньги поверенного.

Она сочиняла в уме речь, которая могла бы убедить леди Белден отдать ей всю сумму сполна. Продолжая лихорадочно обдумывать аргументы, Абигайль спустилась вниз и встретилась в холле с маркизой. Леди Изабелла окинула свою протеже с ног до головы оценивающим взглядом и, не говоря ни слова, направилась к выходу.

Девушка растерялась. Удастся ли ей поговорить сегодня с ней откровенно? В соответствии с этикетом Абигайль не могла заговорить со своей благодетельницей первой. Она должна была терпеливо ждать, пока леди Изабелла соизволит завести с ней беседу.

Однако и в карете, сидя рядом со своей протеже, маркиза продолжала упорно молчать. Такое поведение леди Белден раздражало Абигайль. Она чувствовала, что с ней обращаются как с провинившимся подростком. Решив взять пример с Дэнкрофта, Абигайль поджала губы. Она не допустит, чтобы ее запугивали!

Сделав глубокий вдох, она сцепила пальцы и отважно заговорила, нарушая молчание:

— Я самостоятельно вела домашнее хозяйство на протяжении трех лет. А до этого управляла фермой отца. Умею разговаривать с арендаторами, торговцами, поставщиками и епископами. Я не ребенок и не желаю, чтобы со мной обращались как с маленькой девочкой.

— Вы глупая молодая женщина, совсем не умеющая себя вести! — заявила леди Белден и с досадой ударила тростью по сиденью напротив. — Вы и не подозреваете, что можете навеки погубить свою репутацию. Для этого достаточно на публике вступить в разговор с человеком, пользующимся дурной славой!

— В деревне с кем только мне не приходилось разговаривать! Я не оранжерейное растение, как большинство молодых светских леди. Именно эту мысль я и пытаюсь донести до вас. Не надо обращаться со мной так, как будто я не знаю жизни.

Леди Изабелла еще несколько раз ударила по сиденью тростью.

— У меня нет детей, — неожиданно промолвила она. — Честно говоря, я никогда и не хотела заводнить их. А вот Эдвард мечтал о ребенке.

Абигайль растерялась, не зная, что сказать. Признание маркизы сбило ее с толку, однако она не хотела отвлекаться от темы разговора и решила во что бы то ни стало настоять на своем.

Абигайль никогда не задумывалась о том, как живет леди Изабелла, о чем мечтает. Маркиза казалась ей холодной светской красавицей, влиятельной независимой дамой, которой чужды заботы и чаяния обычной женщины.

— Вы еще молоды и очень красивы, — осторожно промолвила Абигайль. — Возможно, вы еще встретите мужчину, от которого…

— Нет, благодарю, у меня большой опыт общения с этими проходимцами. Я слишком хорошо знаю их, и ни за что не променяю свою независимость на иллюзорное счастье супружеской жизни. К тому же я сомневаюсь, что наличие вечно хнычущих маленьких созданий в доме доставит мне хоть какое-то удовольствие. — Изабелла положила трость на колени и взглянула в окно. — Но я всегда имела склонность к наставничеству. Мне нравится направлять на путь истинный молодых девушек, однако при этом я терпеть не могу, когда учат меня.

— О, я это заметила, — призналась Абигайль. Ей было бы легче разговаривать на эти темы с маркизой, если бы от этой леди не зависела ее судьба. — Мне всегда было интересно узнавать что-то новое, расширять свой кругозор, и я благодарна вам за предоставленные возможности познакомиться с городской жизнью, получить опыт общения со столичными аристократами. Но вы должны понять, что для меня смыслом существования всегда была моя семья, близкие. Я не могу предать их интересы только потому, что изменились обстоятельства.

Маркиза надменно фыркнула.

— Вы же прекрасно знаете, что о них должным образом заботятся! Чего же еще вам надо?

— Все это так, — согласилась Абигайль, — но детям нужна любовь и забота близких.

Карета остановилась в хвосте длинной вереницы черных экипажей, поблескивавших в свете горевших на них фонарей.

— Не вижу разницы, — заявила маркиза, пожав плечами. Внезапно ее внимание привлек один из джентльменов. — А вот и Квентин! Давайте подойдем к нему. Я хочу, чтобы он оценил ваши лучшие качества — рассудительность и чувство собственного достоинства.

Выйдя из кареты, Абигайль сделала реверанс, здороваясь с джентльменом, которого дочь герцога, леди Энн, недавно назвала сводником. Несмотря на столь нелестную характеристику, тот производил приятное впечатление. Это был высокий сдержанный человек, на лице которого редко появлялась улыбка. Квентин галантно раскрыл свой зонтик над головами подошедших к нему дам.

Абигайль с большим удовольствием пообщалась бы сейчас с графом Дэнкрофтом, однако она знала, что у того нет денег на походы в театр. Он мог появиться здесь только в том случае, если кто-нибудь пригласил бы его в свою ложу.

Интересно, чем нищий граф занимался этим вечером?

Этим вечером нищий граф травил тараканов, обрызгивая настоем резко пахнущих трав и уксусом углы и плинтусы дома.

Фиц надеялся, что это занятие отвлечет его от мыслей о девушке, чьи невинные поцелуи разбудили в нем неугасающую страсть. Он с горечью думал о том, что Абигайль никогда не будет принадлежать ему.

Видимо, Бог обладал жестоким чувством юмора. Фиц не знал, что ему делать, как спастись от страсти, которую нельзя было утолить. Возможно, чтобы исцелиться, ему следовало погрузиться в пучину порока, как это делали его предки, пойти в пираты, начать потакать своим слабостям, невзирая на плачевные последствия, к которым могло привести такое поведение…

Альтернативой этому была праведная жизнь, наполненная трудами, выплата отцовских долгов, нищенское существование.

Фиц завидовал отцу, который не различал добра и зла, поступал всегда так, как ему хочется. Однако сам он не был столь же неразборчивым. Фиц вожделел Абигайль, однако знал, что не должен был прикасаться к ней.

За последние несколько дней он успел хоть как-то преобразить свой быт, и сделал это с оглядкой на пожелания Абигайль. «Как поступила бы мисс Мерриуэзер в этой ситуации?» — постоянно спрашивал он себя.

Фиц прежде всего распорядился, чтобы няня купила приличное постельное белье, потому что именно это сделала бы в первую очередь Абигайль. Он нанял чернорабочих, и те перевезли мебель и утварь из его холостяцкой квартиры в городской дом Уикерли. Друзья отдали ему кровати и стулья, бесполезно пылившиеся на чердаках. По заказу Фица швея сшила матрасы и наполнила их ватой. Таким образом, в доме появились приличные места для спанья.

Незаметно для себя Фиц начал мысленно беседовать с Абигайль, советоваться с ней и обсуждать вопросы, касающиеся ведения хозяйства.

Кредиторы уже прознали, что граф Дэнкрофт сменил местожительство. До самой темноты они стучали в дверь его городского дома, толпясь на крыльце. Борьба с тараканами и мысли об Абигайль отвлекали Фица от этого шума. Он и не заметил, как назойливые кредиторы разошлись с приходом сумерек. Стук в парадную дверь прекратился.

Тщательно обрызгивая вонючей жидкостью помещения дома, Фиц размышлял о том, какая именно женщина нужна ему. Конечно же, богатая. Хорошее приданое было непременным условием женитьбы. Состояние леди Энн вполне подошло бы ему.

Та была привлекательной девушкой, но уж очень своенравной. Она принадлежала к разряду тех красоток, которым палец в рот не клади — откусят руку по локоть. Стройная, изысканная, независимая, она привыкла повелевать, а не подчиняться. Кроме того, леди Энн откровенно говорила, что ей не нужен муж. Так зачем она ему?

Следовало искать невесту, которая была бы и нежной, и богатой. Фиц не сомневался, что таких было немало в столице. Он вдруг вспомнил без умолку щебечущих сестер Ника и подумал, что хорошо бы, если бы его будущая жена обладала столь ценным качеством, как неразговорчивость.

Завтра вечером на балу у Атертонов он начнет внимательнее приглядываться к молодым леди. Остановив свой выбор на одной из них, Фиц быстро пленит ее сердце. Он нисколько не сомневался в силе своего обаяния. Кроме того, теперь он был графом и это давало ему большие преимущества. Многие девушки мечтали об аристократическом титуле.

И как только Фиц обзаведется богатой послушной женой, то сразу же забудет о строптивой мисс Огороднице.

Фиц наклонился, чтобы замести веником пыль в совок, и в этот момент оконное стекло, у которого он стоял, разбилось вдребезги. Один из осколков перевернул одинокую свечу, освещавшую помещение, и она погасла.

Фиц увидел на полу кусок кирпича. Именно им кто-то разбил окно. Быстро выпрямившись, он выглянул во двор.

В его душе бушевала ярость. Кинув метлу, он бросился вниз по лестнице и выбежал через черный ход на хозяйственный двор. Кто-то сумел разглядеть единственную горевшую в доме свечу и разбил стекло той комнаты, в которой как раз находился Фиц. Однако окно выходило в сад, окруженный высокой оградой.

У него чесались кулаки. Он готов был прибить того, кто угрожал безопасности его дома. Одетый в белую рубашку с закатанными руками, он сейчас представлял собой хорошую мишень для обстрела.

— Где ты, трусливый негодяй?! — потрясая кулаками, крикнул Фиц. — Ты у меня умоешься собственной кровью!

Со стороны кирпичной полуразрушенной стены донесся кошачий вой. Ограда отделяла хозяйственный двор и сад городской усадьбы от темного безлюдного переулка. Фиц чувствовал, что не успокоится, пока не надает кому-нибудь оплеух. Нырнув в пролом, он оказался в переулке и внимательно смотрелся. Но из-за тумана ничего не было видно.

Фиц прислушался, однако не услышал ничего, что было, бы хоть отдаленно похоже на шаги или дыхание притаившегося человека.

Он с досадой стукнул кулаком по стене, и из нее посыпалась кирпичная труха. Потирая ушибленную руку, Фиц вернулся сквозь пролом во двор, вошел в дом и заложил дверь черного хода ножкой старого стула.

После этого он отправился в детскую. Пенни и ее няня мирно спали. Фиц решил утром отодвинуть кровать дочери подальше от окна.

Вид спящей дочери немного успокоил Фица, и он отправился в свою комнату, расположенную дальше по коридору. Здесь гулял ветер, дувший в разбитое окно. Впрочем, в доме было много разбитых или треснувших стекол, поэтому почти во всех помещениях стоял холод. Найдя среди осколков упавшую свечу и кремень, Фиц зажег ее, и в мерцающем свете заметил, что к куску кирпича грубой бечевкой была привязана записка.

Чертыхнувшись, он поднял и развернул ее.

«Накарми таго хто свой или я забиру иг», — с трудом прочитал он слова, накарябанные печатными буквами на обрывке сорванной с тумбы афиши.

Что за белиберда! Что хотел сказать этой запиской автор?

Пораскинув умом, Фиц пришел к выводу, что фразу нацарапал какой-то безграмотный ирландец. «Накорми своих, или я заберу их». Или «его». По-видимому, так следовало понимать написанное.

Неужели его кредиторы, отчаявшись вернуть свои деньги, тронулись умом? Или записку написал спятивший арендатор, приехавший в город из его поместья? Под словом «свои» могли также подразумеваться оставшиеся без жалованья слуги… Или, может быть, записку накарябал кузен Джефф, который был столь же необразован, как и остальные Уикерли? Кто мог быть так сильно зол на Фица, что бросал в него камни и требовал «накормить своих»?

Он решил непременно встретиться с Джеффом. Это дело нельзя было откладывать в долгий ящик. Судя по всему, у кузена было не все в порядке с головой.

— Что значит — его нет в городе? Еще на прошлой неделе, насколько я знаю, он был в Лондоне, — поигрывая черной лакированной тростью, промолвил Фиц со злостью.

Не обращая внимания на ярость графа, его лысеющий поверенный спокойно протер очки.

— Мистер Джеффри останавливался в Лондоне на время, намереваясь вступить в права владения поместьем, когда пришли известия о вашей мнимой гибели. Но так как они были опровергнуты и вы вернулись в Лондон, он со спокойной душой уехал по делам в Йоркшир.

Если Джефф действительно был там, то не мог собственноручно швырнуть вчера кусок кирпича в окно городского дома Уикерли. Но тогда кто мог написать неграмотную записку с требованием «накормить своих» и угрозой в противном случае забрать их? Дочь Фица не голодала — значит, речь могла идти о слугах в поместье и арендаторах. Хотя Фицу трудно было представить, кто бы мог забрать их. Кому они нужны? Что вообще это значило?

Джефф и его близкие родственники, конечно же, мечтали заполучить графский титул. Фиц точно не знал, что именно рассорило в далеком прошлом две ветви рода Уикерли, но подозревал, что его кузен мог нанять убийцу и уехать из города.

— Известите Джеффа о том, что я желаю поговорить с ним, — потребовал Фиц строгим тоном.

Поверенный кивнул и сделал пометки в блокноте.

— И еще мне надо составить завещание, — продолжал Фиц.

Если его жизнь находилась в опасности, то ему следовало сделать распоряжения на случай своей внезапной кончины.

Поверенный удивленно взглянул на графа поверх очков.

— Ваше поместье по закону не может наследоваться или отчуждаться по чьей-либо воле, — напомнил он.

— Кроме поместья, у меня еще есть дочь, — сказал Фиц и, смахнув носовым платком пыль с сиденья шаткого стула, сел. — Я должен назначить ей опекуна, на случай если со мной что-нибудь произойдет.

— Но если вы женитесь, то им, по логике вещей, станет ваша жена.

— В сложившихся обстоятельствах я могу погибнуть еще до того, как обзаведусь ею. Мой душеприказчик не должен возражать против опеки того, кого я назначу, над моим ребенком. Дело в том, что я решил назначить опекуном Пенелопы мисс Абигайль Мерриуэзер. Это единственный человек, которому я доверю заботу о дочери.

Произнеся это, Фиц с удовлетворенным видом откинулся на спинку стула. Наконец-то он научился пользоваться теми преимуществами, которые давал его титул.

Загрузка...