Невинная помощница для альфы

28. Требование

Трэй

— Ей не понравится наш разговор, Трентон, — устало тянет Бартоломей. — Просто убери ее, и поговорим.

Эти слова звучат зловеще и пугают даже меня. Остро чую в воздухе запах ромашки и чего-то паленого. Страх и возмущение. Похоже, Шона уже увидела, о чем пойдет речь, и ей это не понравилось. А ещё через пару мгновений я вижу в мыслях образ — передача заложника, точнее, заложницы. Мексиканцам?! На загривке вздыбливается кожа. Кажется, разговор пойдет на повышенных тонах, и моей омеге наверняка будет неприятно присутствовать при нем.

— Выйди, Шона, — стараюсь сказать как можно ровнее, но раздражение пробивается скрипящим металлом в голосе. — Иди в свою комнату.

Она подчиняется. Провожаю ее взглядом — походка скованная, плечи сгорблены. Будто и вправду допустила мысль, что я отдам ее мексиканским шакалам. Хотя… Наверное, ее можно понять — я ведь не давал никаких гарантий, она мне никто, да и другой породы. А белые волки славятся тем, что не допускают в кланы никого, кроме себе подобных.

Как только за ней закрывается дверь, перевожу взгляд на Бартоломея. Улыбается уголками губ, а смотрит серьезно, сурово.

— Как я понял, ты уже потерял около пятидесяти человек, — начинает он, складывая руки на столе и сцепляя пальцы. — Но не преуспел в решении проблемы. Главари мексиканских волков живут и здравствуют.

Язвительные слова острыми ножами втыкаются в самооценку, царапают эго. По сути, Бартоломей прав. Все объяснения «не успел», «как раз собираюсь» — в пользу бедных. Факт — врага я не уничтожил.

— Да, — голос предательски глохнет. — Я перебил почти всех бойцов. По моим подсчетам, осталось…

— Слишком много, Трентон! — перебивает Бартоломей. — Осталось слишком много, и верхушка тоже. Неуправляемая угроза у тебя под носом. Ты не справился.

Последние слова он буквально выплевывает. Давненько он меня не отчитывал. Чувствую себя двадцатилетним юнцом, который только начал свое восхождение в Лос-Анджелесе и косячил по-дикому. Но сейчас я не юнец, а Бартоломей просто сгущает краски. Потому что ему это зачем-то нужно!

— Выкладывай, зачем ты мне это говоришь, Бартоломей, — цежу сквозь зубы. — Ты издалека заходишь. Давай ближе к делу!

Альфа всех волков несколько мгновений испытующе смотрит на меня, словно спрашивая: «неужели сам не понимаешь?»

— Мексиканцы предложили мир, — выговаривает с тяжелой интонацией. — На меня вышел альфа Мексики, Лауренсио Эрнандес.

Сеньор Лауренсио?! От гнева по рукам бегут мурашки, вздыбливая волоски. Подлый мексиканский ублюдок! Выходит, этот кусок дерьма — волк уровня Бартоломея. То есть, те двести-триста бойцов, которых он бросил в мясорубку — небольшая часть гораздо большей армии.

— Он выдвинул условие перемирия. Он отступит и прекратит попытки завоевать Лос-Анджелес, взамен ему нужно только одно…

— Шона? — выкрикиваю с рыком.

Возмущение затапливает сознание. Кулаки сжимаются сами. Я уже понял, к чему клонит Бартоломей, ярость булькает в желудке тошнотой. Челюсть начинает ныть — тело остро требует обращения. Я в бешенстве. Давно не испытывал настолько отупляющей злобы.

— Да, Эрнандес хочет твою черную игрушку, — невозмутимо отвечает Бартоломей тоном продавца, называющего цену товара. — Просто отдай ее, взамен у нас появится надежный партнер из Мексики и выход на тамошний рынок. Куча полезностей.

Вдыхаю и медленно выдыхаю. Все очень плохо. Мы живем по законам клановой иерархии, и по Кодексу Волка я не могу ослушаться приказа старшего альфы. А приказ мне очень не нравится. Остается только попытаться отговорить Бартоломея.

— Шона нужна мне самому. Я отказываюсь от этого обмена, — произношу как можно спокойнее. Растягиваю слова, чтобы не сорваться на крик. — Она не игрушка. Она — моя волчица. Я никому ее не отдам.

Бартоломей устало вздыхает.

— Нет, Трентон, — он мягко опускает кулаки на стол и плотно придавливает. — Нам нужен даже не столько мир, сколько новый торговый союз. И его цена — какая-то черная шавка? Не смеши меня, мой мальчик.

Бартоломей уже все решил. Без меня. За меня! Негодование разливается по венам концентрированной кислотой. Усилием воли не позволяю себе схватить со стола стакан и швырнуть в стену. Хочется крушить мебель. Хочется обратиться и растерзать кого-нибудь, кто первый попадется на глаза. Бартоломей загнал меня в тупик, из которого нет другого выхода, кроме как подчиниться. Или вызвать его на дуэль. Но этого я точно не буду делать — он заменил мне отца. Мы не то чтобы прямые родственники, но узы крови — не пустой звук. И благодарность за то, что сделал для меня этот волк, — тоже.

— Я не смогу ее отдать, я люблю ее, — сам не верю, что говорю это. — Не приказывай мне этого делать, Бартоломей.

Сам слышу умоляющую интонацию на последних словах. А в глазах волка напротив я вижу безжалостный вердикт.

— Ты это сделаешь, Трентон, — жестко отрезает Бартоломей. — Передача черной волчицы состоится завтра. В порту.

Он поднимается, чтобы уйти, но задерживается. Откручивает крышку и махом осушает бутылку воды. Точно так, как только что высосал из меня душу.

— И я настоятельно рекомендую тебе эту волчицу закрыть, да подальше, — скрипит Бартоломей напоследок. — Чтобы ничего с ней не случилось…

Трэй

На этом он направляется к двери и покидает конференц-зал. Я остаюсь за столом. Не могу встать. Не знаю, что делать. Приказ Бартоломея рвет душу на части. Но… Черт! Я не могу его ослушаться. Последний раз я ощущал себя настолько загнанным в угол в юности, но даже тогда дилемма не стояла столь остро. Тогда по приказу Бартоломея мне пришлось отказаться от выгодного — на мой взгляд — предложения. Сейчас я теряю гораздо больше. Я теряю самое дорогое, что у меня есть.

И все же… У меня нет выбора. Я должен подчиниться воле Бартоломея. Дело даже не в том, что мне будет в противном случае. Дело в ценностях, в традициях, в моей принадлежности к породе. Клан, род, семья — не приходящие ценности. Я казнил Ника за то, что тот их предал, и не позволю себе их предать.

С трудом поднимаюсь из-за стола. Приказ Бартоломея меня уничтожил. Даже не представляю, как посмотрю в глаза Шоне. Наверное, лучше нам не пересекаться вплоть до самого момента обмена.

Выхожу из конференц-зала и спускаюсь на второй этаж. Шоны нет — похоже, как велено, сидит в своей спальне. Внутри, точно раскаленный кол, жжется боль. И стыд перед ней. Она не заслужила такого вероломства.

За баром вижу Бартоломея. Воркует с Лючией. В голове возникает жуткое ощущение дежа вю, будто ничего не произошло, будто я только что вышел из лифта, и альфа всех волков США еще не приказал мне продать самое дорогое, что у меня есть.

Ко мне подходят телохранители. Том озадаченно смотрит на меня.

— Ты чего такой бледный, Трэй? — спрашивает с участливо-опасливой интонацией.

— Запри Шону в ее спальне, — горло с хрипом пропускает звуки, как будто само тело отказывается отдавать такой приказ. — Ничего не говори. Просто закрой дверь снаружи и возвращайся.

Том медленно кивает, но больше вопросов не задает и отправляется на третий этаж. От одного взгляда на Бартоломея внутри вскипает злоба. Я не хочу, но подчиняюсь. Бесит, что я не могу возразить. Ощущение бессилия отравляет душу.

— Ты решил остаться погостить? — спрашиваю у вожака, приближаясь к бару.

— Да, Трентон, у тебя приятно. И жена замечательная! — он широко улыбается и кладет руку на плечо Лючии.

От него веет превосходством.

— Она мне не жена, — цежу по слогам. — На пару слов, Бартоломей.

Лючия вскидывает на меня гневный взгляд, и воздух наполняется ароматом виски. Так пахнет ее злость. Еще бы, такой щелчок по носу! Видать, они с Бартоломеем уже и мою жизнь распланировали.

Альфа всех волков делает удивленное лицо, затем медленно поднимается с высокого барного стула и кивает в сторону моего кабинета. Стало быть, согласен.

У меня ладони пульсируют от прилившей крови. Ловлю себя на жгучем желании начистить ему фасад, хотя не понимаю, как такая мысль вообще могла появиться у меня в голове.

— Я ее не отдам, — заявляю твердо, закрыв дверь кабинета.

— Отдашь, Трентон, — в тон отвечает Бартоломей, прохаживаясь по комнате, и останавливается у окна, — ты не посмеешь нарушить приказ. И я это знаю, мой мальчик, потому что вырастил тебя. Взял под крыло мальчикшой…

— Ты воспитал меня, — скрещиваю руки на груди, чтобы спрятать кулаки, которые просто не разжать. — Ты сделал из меня мужчину, который держит слово и отвечает за свои действия. Я не отдам Шону!

Наверное, я рехнулся! Я готов лишиться клана, родни, семьи, предать Кодекс ради… черной волчицы. Она даже не моей породы, но нужнее мне, чем воздух. Я осознал это только сейчас, когда Бартоломей приказал мне от нее избавиться. Когда я успел так к ней привязаться?

— Я еще раз тебе повторяю, — он начинает звереть. — Нашему клану выгодна эта сделка. Я говорю про всех белых волков США. И ты не посмеешь ее сорвать, Трентон!

Он впечатывает слова мне прямо в душу. Забивает, точно гвозди. Мне есть что сказать, но это прозвучит слишком оскорбительно, и я несколько мгновений молчу, взвешивая, стоит ли начинать.

— Война нам экономически невыгодна, Трентон! — продолжает Бартоломей оборачиваясь ко мне на фоне панорамного окна. — Наших собственных ресурсов не хватит, чтобы отразить массированную атаку. Если голодные мексиканские волки возьмутся за нас по-настоящему, нам не выстоять! Придется привлекать другие кланы, а это деньги. Я даже рад, что в нашем распоряжении оказалась твоя черная шавка! Легко откупимся и приобретем союзника вместо врага!

Последние фразы взрываются в сознании ядерной бомбой. Ядовитый гнев застилает глаза. Логика отключается. В несколько порывистых шагов сокращаю расстояние между нами и, схватив за лацканы пиджака, припираю Бартоломея к стеклу.

— Разве это слова грозного Белого волка, который способен удержать власть над всеми белыми волками в США? — скрежещу ему в лицо. — Они на нас напали. Они убили наших людей! А ты откупаешься? Капитулируешь? Ты жалок, Бартоломей! Я не узнаю своего наставника!

Бартоломей обеими руками бьет меня по предплечьям, высвобождая мягкую замшу пиджака. Резко одергивает его и смеряет меня надменным повелительным взглядом, точно щенка, который вцепился в штанину.

— Ты забыл, с кем говоришь? — рычит на пониженных тонах. Брови стискивают переносицу, взгляд становится испепеляющим. — Не слюнтяю, вроде тебя, напоминать мне о том, каким должен быть альфа. Ты потек по породонеполноценной швали! Кто ты после этого?

Исступленно сжимаю кулаки, но усилием воли заставляю себя отступить на шаг. Моя ярость настолько сильна, что вот-вот закапает из ушей. Если сейчас дам волю эмоциям, разорву его голыми руками прямо в человеческом обличии.

— Я не вызову тебя на дуэль, Бартоломей, только из уважения к тому волку, который заменил мне отца, — произношу тихо и медленно. — Шона останется со мной, что бы ни случилось. Если для этого потребуется объявить войну всему миру, я это сделаю. Встанешь у меня на пути, я убью и тебя.

Договаривая последнюю фразу, я ощущаю дикий прилив уверенности в себе. Чтобы защитить Шону, я готов сразиться даже с Бартоломеем. Я готов перевернуть Вселенную вверх дном! И, кажется, альфа Белых волков ощущает это. По лицу вижу, что сдувается. На мгновение допускаю мысль, что Бартоломей засиделся на своем месте и я запросто его подвину, но отбрасываю ее. Не время меряться силами и устраивать борьбу за место альфы США. Сейчас надо отстоять родину.

— Отойди в сторону и не указывай мне, что делать, Бартоломей, — пора закончить этот разговор. — До передачи можешь наслаждаться гостеприимством и обществом Лючии. Вы явно нашли общий язык!