Невинная помощница для альфы

34. Точки над «i»

Трэй

Бартоломей нарочно вломился в интимный момент с Шоной. Показать свое превосходство и мою подчиненную относительно себя позицию. Злость внутри вскипает мгновенно. Так он точно нарвется на дуэль. И нет, Белые — не Черные, друг друга не убивают, но моя победа будет означать, что он уйдет на покой.

Сверлю его взглядом несколько мгновений. Шона у меня на коленях замирает и сжимается. Чувствует мой запах и, наверное, читает мысли. Мучительно принимаю решение все же уделить Бартоломею время прямо сейчас. Раньше поговорим, раньше он свалит в свою рафинированную столицу. Индюк чертов.

— Сейчас приду, — цежу сквозь зубы. — Оставь нас наедине.

Бартоломей играет желваками, но все же кивает и выходит из палаты.

У меня есть несколько минут, и я не желаю тратить зря ни секунды. Жадно присасываюсь к губам Шоны, которая так и льнет ко мне, ощущая теплые мурашки по телу. Глажу ее по спине, опускаю одну руку вниз, стискиваю упругую ягодицу. Ммм. Она сладко пахнет. Аромат ее собственного омежьего тела смешивается с карамельным запахом сильного возбуждения и создает одурманивающую композицию. Джинсы ощутимо давят, тянет в паху. Невыносимо хочу ее. Готов накинуться прямо сейчас, но понимаю, что не время и не место. К тому же, я до сих пор не могу сказать, что она в полной безопасности. Сначала мне нужно узаконить ее место в клане, только потом можно будет расслабиться.

Усилием воли заставляю себя отлепиться от нее. Подхватываю на руки и отношу на каталку.

— Пришлю Селена, — голос еще хриплый от остаточного возбуждения. — Он осмотрит тебя и, возможно, сегодня уже поедешь в поместье.

Шона кивает и, прикрыв глаза, снова тянется за поцелуем. Умилительная. Похожа на котенка, у которого еще глаза не открылись, и он на запах тычется в мамин живот в поисках источника вожделенного молока. Не могу удержаться и все же коротко целую ее. Когда отстраняюсь, вижу в ее взгляде тоску и разочарованную неудовлетворенность.

— Потерпи, — произношу шепотом, взяв ее за подбородок, и провожу большим пальцем по ее нижней губе. Боги, насколько все в Шоне сексуальное! — Не уйдет.

Она кивает и улыбается, а я разворачиваюсь и выхожу в коридор. Велю Тому с Марком стеречь свою девочку, а Эвану поручаю съездить в любой магазин и купить Шоне одежду. Бартоломей ожидает меня на диванчике, где еще недавно сидел Эван. Его телохранители безмолвными изваяниями замерли по обе стороны. Вот индюк же! Кто на него тут нападет?

Подхожу и предлагаю пройтись в конференц-зал. Хотя бы не в коридоре разговаривать. Бартоломей поднимается, и его волки следуют за ним. Мы спускаемся с третьего на второй этаж и вскоре оказываемся в простенько обставленной переговорной. Квадратная комната с завешенными жалюзи окнами по одной стороне. Закатное солнце, заглядывая сквозь узкие щели, отбрасывает полосатые блики на противоположную стену. По центру стоит длинный неширокий стол офисного плана без изысков дизайна. Сажусь спиной к двери по центру длинной стороны. Бартоломей как водится располагается напротив. Волосы у него длинные, до плеч, тонкие и пушистые, солнце подсвечивает их, делая красноватыми. Этакий Люцифер в человеческом обличии.

— О чем мы не договорили, Бартоломей? — добавляю голосу усталости, хотя я правда порядком утомился от его присутствия. — Выкладывай и проваливай обратно в столицу.

Белый альфа вздыхает и, облокотившись на столешницу, складывает пальцы в замок.

— Зачем столько яда, Трэй? — вдруг спрашивает с невинной интонацией. — Мы же не просто деловые люди, а почти как отец и сын.

Деловые люди? Отец и сын? Такими категориями он мыслит?!

— Как только ты продал мою волчицу врагам в качестве отступных, мы немного отдалились, — последнее выговариваю с нескрываемым сарказмом. — Как отец и сын, мы уже не будем. Деловые отношения могут сохраниться, но это зависит…

— Да как ты смеешь, щенок?! — вспыхивает Бартоломей. — Ты стал неуправляем! Вернул Лючию в Колорадо, а между тем на ваш союз у меня были планы!

Вот и вылезла твоя настоящая сущность, старый ты пес! А то начал про какие-то отношения.

— Я тебя поднял, могу и сбросить с пьедестала! — он злобно смотрит на меня, постукивая ладонями по столу, затем вскидывает руку и тычет в меня пальцем. — Знаешь, что делают с псом, который укусил хозяина?

По позвоночнику прокатывается судорога, вздыбливая кожу.

— Ты мне угрожаешь? — произношу тихо, чтобы скрыть ярость в голосе.

Хочется садануть по столу со всей дури, но я медленно опускаю кулаки на стол и с силой придавливаю.

— Просто напоминаю тебе о субординации, — Бартоломей меняет тон на вкрадчивый. — А то, кажется, ты с черной волчицей слетел с катушек и многовато берешь на себя.

— Многовато беру? — хмурюсь. — Я дал бой вместо того, чтобы откупаться и бежать, поджав хвост. Ты бы лучше сделал так, чтобы предатель Оливер больше не мозолил мне глаза.

Бартоломей чуть светлеет. Кажется, чувствует себя значимым.

— Уже сделал, — он довольно складывает руки на груди. — Он ушел с поста. Точнее, его ушли. Лесли Дрейк назначит на его место более лояльного человека.

Киваю. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

За спиной щелкает дверь. С удивлением ощущаю запах Шоны и оборачиваюсь. Она заходит в переговорную. Гипса уже нет, волосы хаотично разбросаны по голове, чтобы скрыть бритые места. На ней обтягивающее трикотажное платье нежного оливкового цвета — Эван постарался. Следом за ней заходят телохранители с виноватым видом. Кажется, продавила их, чтобы привели ее ко мне. Да уж, дерзкая девочка мне попалась. Но это даже к лучшему.

Бартоломей вперивается в нее и сверлит прожигающим взглядом. Похоже, его оскорбляет уже одно ее присутствие.

— Твоей… — он осекается, видимо, подбирая неоскорбительное слово. — Твоей игрушке здесь нечего делать.

Его голос почти дрожит от возмущения. А я даже затаиваю дыхание, желая посмотреть, что на это сделает Шона. Она, похоже, совсем освоилась и осмелела.

— Нет, мистер Квин, — она говорит твердо, подходит и, встав за спиной, кладет руку мне на плечо. — Мое место рядом с Трэем. Я никуда не уйду.

От нее пахнет уверенностью. Меня практически возбуждает этот аромат. Ладони теплеют, во рту становится сухо, и я облизываю губы. Лючия бы никогда не позволила себе такое поведение!

— Да, Бартоломей, — встаю на ее сторону. — От Шоны у меня нет секретов. — Белый старикан пренебрежительно фыркает, а я обращаюсь к ней: — А наш вожак что-нибудь скрывает, а, Шона?

Она вглядывается в лицо главного альфы, щурит глаза. Изображает — внутренне усмехаюсь. Я уже видел, как она считывает мысли, ей не приходится морщить лоб и так старательно всматриваться в объект.

— Мистер Квин не сказал, что мистер Дрейк назначит в Калифорнию лояльного не тебе, а ему человека, — выговаривает она, сурово чеканя слова. — Этот человек будет сообщать о ситуации в штате. Мистер Квин тебе не доверяет, Трэй.

Бартоломей багровеет.

— Убери свою черную шавку, Трентон! — он поднимается с кресла и нависает над столом. — Что за балаган ты устроил?

Чувствую от Шоны запах негодования. Слова старика ее оскорбили. Меня, признаться, тоже. Решительно встаю. Смотрю на него с вызовом. Мы уже говорили об этом. Он знает, что для меня значит Шона. И все равно оскорбляет ее!

— Бартоломей, — в голосе прорывается рычание. — Шона станет моей парой. Это был последний раз, когда ты оскорбил ее!

— Иначе что? — выкрикивает Бартоломей.

Трэй

Чувство, что мне за шиворот вылили ведро ледяной воды. Отступаю от стола и, сверля Бартоломея взглядом, с расстановкой произношу.

— Бартоломей Квин, я вызываю тебя на дуэль.

В переговорной повисает молчание. Здоровенный белый волк, на чью власть я только что покусился, красный как рак тычет в меня пальцем.

— В случае моей победы, ты изгнан, щенок! — он направляется к двери, не своя с меня глаз. — Сразимся вечером.

— В моем поместье, — добавляю, с трудом скрывая злую насмешку. — В девять.

Бартоломей проходит мимо меня и молча кивком соглашается. Ну вот и порешили.

Поворачиваюсь к Шоне. Она выглядит бомбически соблазнительно и даже не благодаря красивому платью, от нее пахнет уверенностью и преданностью, а еще возбуждением. В мой адрес.

— Моя девочка, — произношу немного хриплым голосом и глажу ее по щеке костяшками пальцев.

Она чуть подается вперед и по-кошачьи гладится о руку. Внизу живота слегка тянет и разливается чувство приятной истомы. Что ж она творит? Охватывает настолько сильное желание, что я с трудом удерживаюсь от того, чтобы выгнать телохранителей и разложить ее прямо на этом столе. Повторяю себе свои же слова: «Потерпи. Не уйдет».

— Так что ты сделал с Лючией, Трэй? — Шона хитро заглядывает мне в глаза. Знает же ответ, но, видимо, хочет услышать.

— Вернул отправителю, — отвечаю с рокотливыми нотками и плотоядно улыбаюсь. Мне нравится, что Шона так ненавязчиво показывает ревность. — А тебя я никому не отдам.

— Спасибо, — шепчет она, обнимает меня и прижимается всем телом.

В груди нарастает распирающее ощущение гордости и собственной значимости. Со мной этой волчице можно не опасаться ничего. Никому в обиду не дам!

К вечеру после вкусного ужина в моем ресторане мы приезжаем в поместье. Даже странно не видеть Лючию у бара, но это приятно. Спокойно. Я за талию вывожу Шону из лифта, и из игровой доносится голос Бартоломея:

— Готов, Трентон? — он направляется ко мне в окружении личной охраны. — Надеюсь, ты не огорчишься. Без твоего ведома я собрал свидетелей твоего падения. И врача пригласил, чтобы было кому тебя подлатать.

Он кивает в сторону двора. Замечаю там с десяток белых волков.

— Твои заместители и их ближайшие помощники, — усмехается Бартоломей. — Кому-то из них придется занять твое место.

— Тебе бы и со своей стороны свидетелей пригласить, — парирую и едко скалюсь. — Иначе придется самолично благословить меня на управление всеми белыми волками США.

После обмена любезностями мы снова расходимся в разные стороны. Бартоломей в игровую зону, я к бару. До назначенного времени примерно полчаса. У меня на душе спокойствие и штиль. Наверное, во многом благодаря Шоне. Ради нее я готов сворачивать горы, крошить врагов пачками и побеждать, чтобы видеть ее восторженный взгляд и нежность в глазах. Она нереальная, просто магическая какая-то, никогда и ни ради кого я настолько не старался быть во всем лучшим.

Я отсылаю подошедшего официанта, наливаю себе виски, Шоне вина. Мы молча наслаждаемся своими напитками. Шона уверена во мне, наверное, даже больше, чем я сам. И ее умиротворение передается мне незримым образом. А может, она просто посылает мне свои мысли? Это не принципиально. Главное, я знаю, что она сделает все, чтобы остаться со мной. Этого достаточно.

К девяти мы с Бартоломеем выходим во двор. Тиг, Хейден, Аарон, Стэн и их заместители ожидают меня и с серьезным видом кивают, мол, беспокоятся. Чуть в стороне стоит Селен с помощником и медицинским боксом у ног. Бросаю вопросительный взгляд на Шону, и она шепчет мне на ухо, кто какие ставки сделал. Только Стэн ставит на Бартоломея, остальные уверены в моей победе.

Хорошо, что спросил. Стэна я разжалую. А остальных приближу. В столице мне понадобится стая побольше.

Я ни разу не участвовал и не видел дуэлей внутри клана. Во внешних всегда убивал противников, а здесь нужно лишь показать силу. Впрочем, надеюсь, я просто не смогу прикончить Бартоломея в силу душевной привязанности. Белые волки не убивают друг друга, если речь не о предателях.

Когда часы показывают девять вечера, мы с бартоломеем выходим в центр засаженного зеленой травой газона и синхронно принимаемся раздеваться. Это уже как негласный ритуал. Необязательно, но пригодно. Мои волки оживляются, затылком чувствую, что персонал дома тоже прильнул к окнам.

Бартоломей обращается медленно, тихо рыча от боли. Я делаю это третий раз за две недели, и это проходит почти без страданий. Обратившись, дожидаюсь, когда противник закончит обращение, и скалю пасть. Невольно засматриваюсь на Бартоломея. Могучий, громадный, в холке выше меня на пару дюймов (4 см — прим. автора), заметно крупнее. Снова ощущаю себя юнцом, которого он когда-то взял под крыло. Сколько спаррингов было между нами — не сосчитать. И он всегда выходил победителем, хотя тогда мы не сражались за право сильного. Сейчас все иначе. И я другой. Подросший, заматеревший, кровожадный.

Бартоломей первым начинает маневр. Обходит меня со стороны, чуть пригибая голову к земле, отчего торчащие лопатки выпирают еще сильнее, а вся поза кажется коварной, опасной. Нечего ждать! Срываюсь с места и в прыжок сокращаю дистанцию, мечу лапами Бартоломею в бок, пытаясь повалить, но он резко отпрянывает, я промахиваюсь. Он бортует меня боком — мощный толчок, но я тоже умудряюсь устоять.

Мы еще какое-то время ходим по кругу, выбирая удобный момент для нападения, но оба слишком хорошо умеем драться, к тому же я учился у Бартоломея. Он в схватке явно лучше меня, но давно этого не делал.

В мозг врывается мысль Шоны — она заметила, что мой противник делает более короткий шаг левой задней лапой. Понятия пока не имею, как это использовать, но принимаю к сведению.

Вскоре и сам замечаю, что Бартоломей будто припадает на левую заднюю лапу. Это настолько сложно увидеть, что сам я вряд ли бы смог это разглядеть. Похоже, последствия давней травмы. Когда-то Бартоломей тоже дуэлился. В голову приходит мысль — укусить его за эту ногу. Шона подсветила слабое место, значит, стоит воспользоваться. Ты пожалеешь, что связался, Бартоломей!

Трэй

Бартоломей словно пытается взять меня измором. Мы лишь кружимся по площадке, он не нападает. Выжидает. Это тоже тактика — выбесить противника, чтобы тот совершил ошибку. Но я на это не поведусь. Честно выбираю момент для нападения и, когда Бартоломей поворачивается удобно, чтобы прыгнуть и вгрызться ему в лапу, разыгрываю свою козырную карту.

Смыкая челюсти у него на ноге, ощущаю, как клыки рвут шкуру и погружаются в сухожилия. В ушах звучит полный боли рык. На языке его кровь. Кровь самого могущественного волка в США. Чувство превосходства разливается по телу, бежит мурашками, сердце пускается в торжествующий скач. Бог перестает быть богом, стоит лишь раз пустить ему кровь. Бартоломей перестал быть самым главным. Теперь он просто волк, который волей случая оказался во главе всех остальных.

Быстро отпускаю его лапу и отпрыгиваю — не дожидаясь, пока он меня укусит в ответ. К тому же, у меня не было цели ломать ему кости. Хотя, судя по заторможенной реакции, он слишком давно не испытывал вот такой боли — простой физической, которая вызывает настоящие, биохимические реакции, а не эфемерные, нравственные.

Мы снова на расстоянии нескольких футов. Бартоломей злобно смотрит на меня, воинственно скалит пасть, но теперь ощутимо хромает. Может, мой выпад и похож на подлый шакалий, но здесь не Олимпийские игры, на войне все средства хороши. Мне нужно измотать его, чтобы в конце концов повалить и придавить к земле. И не давать подняться, пока он не взвоет.

Чувствую запах обреченности, хотя Бартоломей все еще готов сражаться. Старик, тебе лучше было бы сдаться. Но я знаю, что этого не будет. Он слишком горд и будет держаться до последнего.

Совершаю новый наскок. Раненый противник становится медлительнее, закономерно не успевает уйти от атаки. Я бью его лапами по спине в районе лопаток, но он остается стоять — слишком крепкий, чтобы я мог вот так просто переломить ход драки. Зато, воспользовавшись моим открытым положением, он вцепляется зубами мне в ребра под лапой.

Больно, черт! Сдерживаю рык, но прямо физически ощущаю, как в кровь впрыскивается новая порция адреналина. Бартоломей сжимает челюсти, рвет шкуру. Не отпускает. Чтобы вырваться, мне придется рухнуть на пол, и он скорее всего выдерет шмат плоти. Но иначе мне не спустить лапы на землю и не расцепиться с ним.

Или… Развожу передние лапы и, изловчившись, вгрызаюсь ему в лопатку. Твоя очередь думать, как освободиться, Бартоломей! Он резко дергается в сторону. Вырывает часть шкуры с моих ребер, но оставляет мне на память такой же шмат шкуры с лопаток. Обменялись.

В мозгу пульсирует отпуляющая боль. Хромая на левую переднюю лапу, исступленно размышляю, какой удар нанести, чтобы еще ослабить Бартоломея. Мы, пошатываясь, снова двигаемся по кругу. Оба уже заляпаны кровью, белая шерсть в алых брызгах. Из ран по ней течет кровь, капая на траву. Наверное, все же стоило сломать Бартоломею заднюю лапу. Что за идиотское благородство?

Бартоломей совершает новый маневр. Не так стремительно, как мог бы без ран, но все же достаточно резко, чтобы сшибить меня на землю. Ощущаю тепло от нагретой солнцем травы, и не хочу сопротивляться. Я устал. Но пока еще барахтаюсь, огрызаясь, чтобы не дать Бартоломею вгрызться в меня.

Бросаю взгляд на Шону. Бледновата девочка. Волнуется. Вне зависимости от исхода этой схватки ты останешься со мной, малышка. Не переживай. Но хотелось бы все же посадить тебя подле себя в столице, нежели пытаться организовать собственный клан.

Эта мысль придает сил. Черт, я сделаю ее королевой, когда сам стану королем. Надо всего-то одолеть Бартоломея! Перестаю тратить силы на попытки защититься. Даю противнику укусить — Бартоломей вгрызается в бок. Я знаю, что он сейчас вырвет у меня новый кусок плоти, но через боль резко переворачиваюсь на другой бок, вынуждая его проскочить вперед по моему телу, и получаю доступ к задним лапам. Вцепляюсь в бедро и теперь не церемонюсь. Под протяжный вой ломаю крепкую кость. Ну вот теперь проще.

Бартоломей отпрянывает, но с трудом держится на ногах. Сломанная лапа волочится по земле. Я встаю, отряхиваюсь, раскидывая веер кровавых брызг, и кровожадно смотрю ему в глаза.

Лютая резь от укусов отравляет сознание. Если бы не перелом ноги, Бартоломей уже мог бы одолеть меня. Но не теперь. Он проиграл. Собираю силы в кулак и в мощном прыжке таки валю Бартоломея на землю. Он рычит и яростно огрызается, но чтобы подняться, ему нужно четыре лапы. Остаюсь лежать на нем всем весом.

Бартоломей улучает момент и снова кусает. Теперь в плечо, куда дотянулся. Я делаю то же. За бок. А потом за другое бедро. Проламываю клыками кость. Бартоломей все же вырывает у меня кусок шкуры, но затем бессильно опускает голову на траву. Он уже не сможет подняться. А даже если поднимется, не сможет стоять.

Противник повержен.

Опираюсь на лапы и встаю над его телом. Жду, когда он завоет, признавая поражение. Внезапно раздается хлопок в ладоши. Это… Шона! Она хлопает мне, поздравляя с победой. Затем к ней присоединяется Тиггер. И все остальные мои волки.

Склоняю голову набок и смотрю на Бартоломея. Я готов вгрызться ему в глотку, но не чтобы убить, а чтобы ускорить его капитуляцию. Он видит мою готовность, и в его глазах застывает безысходность и скорбь. Он отводит взгляд и протяжно воет.

Вот и все. Киваю ему и переступаю, отпуская его. Начинаю обращаться сам, при этом глядя только на Шону. Она с восторгом смотрит на меня. Ее взгляд будит внутри меня будоражащее, приятное чувство, будто я не просто лучший, я единственный волк на земле в ее глазах.

Селен с помощником приближаются ко мне, и я кивком указываю им на Бартоломея. Ему помощь нужнее. Он тоже уже обращается, скулит. Наверное, я сейчас даже сочувствую ему — обращаться с такими повреждениями невыносимо больно.

Шона подбегает ко мне, когда я становлюсь уже полностью человеком. Укусы Бартоломея ужасно саднят, я прямо чувствую, что на месте кусков кожи не хватает.

— Поздравляю с победой, Трэй! — ее голос слегка дрожит от волнения, но пахнет от нее скорее возбуждением и желанием, чем страхом. — Ты ведь позволишь мне побыть с тобой в больнице на этот раз?

Голос воркующий, интонации вкрадчивые. Лиса лисой.

— Конечно, позволю, малышка, — кладу руку ей на плечи, и она тут же перехватывает ладонь, чтобы поддержать меня. — Сейчас и поедем туда. Хочу быстрее встать на ноги.

Мы начинаем двигаться к дому, пока Селен с помощником хлопочут над Бартоломеем, пытаясь, наверное, обезболить самые сильные повреждения и облегичть ему процесс обращения.

— Я тоже этого хочу, Трэй, — шепчет на ухо Шона.

От нее отчетливо пахнет желанием. Черт, какая же она сексуальная. Раны залечу, и ничто не помешает мне наконец присвоить ее. А свадьбу сыграем уже в столице.