Огонь. Она не твоя....

17

— Как всегда, великолепна, Альбина Григорьевна, — заметил Виктор, внимательно глядя на экран большого телевизора, висящего на стене конференц-зала в офисе, в котором женщина давала интервью Ирине Шихман *.

Альбина не ответила, рассеяно теребя край шейного платка.

— Ты же знаешь, что они это сожрут, — продолжил Виктор, — заголовки уже в сети: «Громкое задержание — нелепое недоразумение». Комментарии идут, лайки — летят. Ты в выигрыше.

— Угу, — глухо отозвалась Альбина, не глядя на экран. В её голосе не было ни победы, ни удовлетворения.

Мысли вернулись в утро. Комнату окутывал запах мокрой ткани, влажных простыней и чего-то горького, тревожного. Настя опять промолчала, не оправдывалась, не заплакала. Просто стояла с виноватым видом, ссутулившись и сжав кулачки. Альбина, стоя в дверях, в который раз поняла: проблема не просто в ночных страхах. Девочка замыкалась, исчезала в себе.

И даже упреков не требовалось — её молчание само было криком.

Альбина смотрела на нее, замерев в дверях, и в который раз чувствовала, как внутри всё сжимается от странной, глухой злости. Нет, не на девочку — не совсем. Не напрямую. Но именно её присутствие, её беспомощность, её навязчивое «рядом» вызывали почти физический дискомфорт, зуд под кожей, желание закричать, выставить, избавиться. Словно Настя рвала что-то внутри, давно, по её мнению, надёжно зашитое.

Альбина давно уже поняла что именно — неделю назад, той самой ночью после унизительного задержания. Когда, не зная зачем, зашла в комнату племянницы и застыла у кровати, глядя на её лицо во сне. Свет ночника отбрасывал тёплые блики на мягкие детские черты. Настя спала с тем выражением полной беззащитности, которое бывает только у детей, не знающих, проснутся ли они в добре или в страхе.

И тогда, в этой тишине, где тикали только её собственные мысли, Альбина позволила себе впервые задать вопрос, который тщетно пыталась вытравить годами.

А если бы тогда, в том белоснежном туалете «Миита-строй», всё сложилось иначе?

Если бы кровь не пошла, если бы она не перегрелась, если бы она… родила. Если бы не потеряла. Был бы ее ребенок похож на эту девочку? Смотрел бы так же исподлобья? Спал бы, обняв подушку с такой же трогательной решимостью спрятаться от мира?

Тошнота подступила к горлу, и она тогда вышла, не выдержав. Не из жалости. От ужаса. От того, что Настя — живая, пугающая тень не случившегося, и каждый раз, когда Альбина смотрела на неё, в ней что-то кричало: «Почему мой? Почему тогда? Почему — эта выжила, а мой — умер?».

В ночных снах вернулось прошлое.

Артур. Её первая и, пожалуй, единственная настоящая любовь. Яркая, ослепительная, как вспышка магния: вспыхнула и сгорела за мгновение, оставив после себя ожог на всю жизнь. Сейчас, спустя столько лет, Альбина с трудом могла вспомнить его лицо целиком. Оно ускользало, как размазанный портрет под дождем. Но глаза… светлые, наивно добрые, смотрящие на неё с какой-то неуместной верой. А после — когда она разбила его счастье — с невыносимой болью. Единственный взгляд, пойманный ей на той злосчастной свадьбе — его она помнила хорошо, ведь он задавал единственный, наивный, глупый вопрос: "за что?"

Эльвира. Сестра и соперница, вырвавшая всю наивность из души глупой девчонки.

Ярослав.

Холодный, как январское утро. Опасный, как лёд под ногами, едва покрытый тонким снегом. Его возвращение не было сюрпризом — она ждала. Боялась, и потому не выпускала из виду долгие семь лет. Никогда не позволяла себе расслабиться — не с ним. Для Ярослава не существовало понятий «любовь» или «привязанность». Только выгода. Только ход и противоход. Он считал людей — как фигуры на доске. Просчитывал — и двигал. Даже белые розы, принесенные курьером, были не знаком внимания, а точкой в партии: «твоя очередь, Альбина».

И всё же была одна загадка, которую она так и не разгадала. Что связывало Эльвиру и Ярослава? Он ненавидел её. Альбина помнила, с каким презрением он говорил о сестре. Как будто каждый раз при упоминании её имени у него внутри срабатывало что-то гнусное, отталкивающее.

Но Настя не лгала. Эта девочка, слишком маленькая, чтобы так искусно обманывать, знала Ярослава. Лично. Знала настолько, чтобы бояться. Не просто настороженность, не просто детская неуверенность — страх. И это, пожалуй, беспокоило больше всего.

Потому что Альбина понятия не имела, что двигало Ярославом в этой партии, и зачем он все это затеял.

Она устала от интервью за эти несколько дней, давая эксклюзив самым значимым изданиям. Имени Мииты не упомянула, но с точной, четко выверенной расчётливостью дала понять, что несет сейчас ответственность за маленькую девочку. В этих интервью Альбина предстала стальной розой: изящной, опасной, безупречно собранной. Но за каждым её словом, жестом, взглядом сквозила тщательно дозированная мягкость. Как будто под броней нашлось место для нежности. Как будто за деловой хваткой — затаённая забота. И это сработало.

Особенно у Ирины Шихман.

Образ железной леди остался. Та, кто знала о политике, управляла медиа, умело проводила кампании. Женщина — скала, женщина — броня. Женщина, которая делала себя сама. Но рядом с этим — новая черта: женщина, которая умеет любить. Которая не просто руководит, а защищает. Не просто отвечает за миллионы, а несёт ответственность за одного — маленького, испуганного, зависимого от неё человечка.

Никаких прямых слов о Насте. Только — «близкий ребёнок». Только — «новый этап жизни». Только — «важность семейных ценностей в турбулентное время». Эти фразы произносились твёрдо, но голос становился чуть мягче. Взгляд — теплее. Пауза — чуть длиннее. И люди верили, потому что она хотела, чтобы они верили.

Королева лжи создавала на экране образ, который сбрасывала только приходя домой, с неприязнью глядя на совершенно чужого ей ребенка. Ребенка, который старался при ней быть почти незаметным. От того хрупкого понимания, что родилось между ними во время прогулки в парке, не осталось и следа.

Она просто делала то, что обещала матери.

Дима мрачнел с каждым днем.

Вот и сейчас влетел в конференц-зал с абсолютно мрачным выражением лица.

— Что такое, Дим? — Альбина словно вынырнула из омута собственных мыслей.

Ярославцев схватил пульт от экрана и быстро нажал пару кнопок, переключая каналы.

— Любуйтесь, — бросил он сквозь зубы.

И они увидели.

В уютной, выверенной до последней детали студии одного из известных и уважаемых блогеров, облитый мягким светом, восседал он — Ярослав Митта, гладко выбритый, в тёмно-синем костюме, с тем самым холодным взглядом, который она знала лучше, чем хотела бы помнить. Улыбка на лице — вежливая, сдержанная, почти благожелательная. Он говорил ровно, спокойно, как умеет только тот, кто привык держать под контролем не только речь, но и последствия.

— Вот… сука! — вырвалось у Альбины. — Он у Гордеевой**?

— Ярослав, — приятная женщина, с мягким голосом, проникающим в самое сердце, голосом, которому верили миллионы, голосом, что всегда звучал на стороне света, правды, человеческой боли, задала вопрос. — Вас знают как сильного бизнесмена, искусного политика, но есть и иная сторона вашей жизни, не так ли?

— О которой я никогда не горел желанием говорить, Катя, — спокойно парировал он. — Эта та сторона, которая остается личной, родной, нужной только мне…

— Я не стану настаивать, но все же…. Вы много помогаете детям, ваш фонд «Твори добро» один из крупнейших в России, вы часто продвигаете законопроекты, которые расходятся с официально принятой повесткой, не боясь задевать самые болезненные для нашего общества вопросы, касающиеся детей и их здоровья. Не боитесь утратить ваше влияние и поддержку федерального центра?

— Катя, я в том возрасте, — улыбнулся Миита, — когда нет смысла бояться. Я скажу лишь одно: дети — наше будущее, дети — вот то, ради чего стоит жить. Семья, любовь и дети — это истинный смысл жизни любого человека, вне зависимости от его статуса и положения. Мы часто…. И я тоже… недооцениваем все силу этих понятий, этих слов, но чем дольше живем, тем больше понимаем, что именно это — самое ценное.

— В вас словно боль живет, — улыбнулась Гордеева.

— В каждом из людей она живет. Каждый совершает ошибки — я — не исключение. Много лет назад я совершил много ошибок, потерял то, что любил. Сейчас стараюсь их исправить. Помочь тем, кто сам себе помочь не в силах.

— Потрясающе, — прошептал Виктор, иронично улыбнувшись. — Браво. Просто… браво.

Ярославцев молчал. Его лицо было хмурым, почти мрачным. Он прекрасно понимал, что только что произошло. На глазах всей страны Ярослав сыграл роль кающегося великана. Не просителя, нет — слишком гордый. А человека, который заслуживает второй шанс.

— Вы говорите о семье с такой любовью…. — заметила Екатерина.

Ярослав чуть развернулся к экрану, занял такое положение, чтобы его резкий, до сих пор красивый профиль был показан с идеального ракурса. Посмотрел прямо в камеру.

— А я и люблю, Катя. Редко кто разрешает признаться, что любит. Но разве не это чувство — самое сильное в мире? Разве не оно двигатель как мира, так и войн. И мне не стыдно признать это. Кто люди без любви? Роботы? Машины? Что угодно, но только не люди.

Он не повышал голос. Не давил. Не строил из себя жертву. Просто говорил — и в этих словах было всё: и возраст, и опыт, и тщательно выверенная подача, и глубокая, театральная, но чертовски убедительная искренность.

Альбина почти физически почувствовала, как миллионы зрителей у экранов сделали то же, что она — задержали дыхание. Кто-то вздохнул, кто-то утер слезу, кто-то мысленно повторил его слова. Это был идеальный медиамомент, из тех, что входят в учебники политической коммуникации и остаются в памяти.

Интервью текло своим чередом, а Альбина только и могла, что кусать губы.

— У вас, знаю, что есть и новые проекты, не так ли? — Екатерина на экране снова улыбнулась.

— Да. Один из них — восстановление здания онкологического центра в Екатеринбурге, — ответила Миита, отпивая чай. — По соглашению с областью, мы хотим взять на себя ответственность по доведению до ума этого проекта, который недобросовестные подрядчики заморозили в прошлом году. Будем участвовать в тендере и, надеюсь, победим.

Альбина уронила голову на стол.

— Почему Екатеринбург? — хитро улыбнулась Гордеева.

— Потому что, — ответил Миита, снова глянув в экран, — это город, который покорил мое сердце. Если хотите, украл его.

Финальные титры шли в полном молчании. Пока Виктор не встал на ноги и не захлопал в ладоши.

— Когда это вышло? — сквозь зубы процедила Альбина.

— Три часа назад, — обронил Дмитрий. — Почти одновременно с твоим интервью у Шихман. И просмотры у вас идут ноздря в ноздрю. Могу поспорить, что он сейчас на тебя любуется с экрана.

Виктор бросил быстрый взгляд на друга.

— И ведь ни ту, ни другую не купить — люди это знают… — пробормотал он. — Вы точно мысли друг друга читаете….

В кабинете повисла новая напряжённая тишина, которую прервал вошедший без стука юрист.

— Не кабинет, а проходной двор! — внезапно взорвалась Альбина. — Валерий, у вас что?

На юриста ее взрыв не произвел ни малейшего впечатления.

— Только что звонили из службы опеки, Альбина Григорьевна. Некто Ярослав Миита подал документы на опеку над Анастасией Ковалевой.

— Мы этого ожидали, — предотвращая очередной взрыв, быстро сказал Дмитрий, кладя руку на плечо женщины. — Выдыхай, Аль! Выдыхай!

Но ответить она не успела, холодный надрывный телефонный звонок прервал общение. На экране высветилась морда енота и подпись «Енот-потаскун».

— Ярослав, — Альбина нажала кнопку приема звонка.

— Альбина, — услышала мягкий, бархатистый голос соперника и почти увидела его, вольно откинувшегося в своем удобном кресле. — Рад слышать.

— Не могу сказать того же, — сдержанно отозвалась она и быстро оглядела собравшихся в кабинете, глазами велев им сидеть на своих местах. Быстро поколдовала с телефоном, включив запись разговора. — Ближе к делу, Яр. Не тяни.

— Сейчас было обидно, — проговорил он, прищелкнув языком, будто позволял себе роскошь чувствовать. — А я вот хотел тебе сказать… ты была невероятно хороша у Шихман. Уверенная, яркая, немного ранимая — потрясающее сочетание.

— Ты только ради этого звонишь? — её голос стал холодным, как лёд, но внутри кольнуло — чертовски точно он уловил тот образ, что она выстраивала часами перед камерой.

— А почему нет? — лениво протянул он. — Цветы понравились, любимая?

«Сволочь!» — одними губами прокомментировал Виктор, крепко сжимая зубы.

— Цветы — потрясающие, а вот со спектаклем ты перестарался, дорогой, — сладко ответила Альбина, глаза которой потемнели.

В трубке раздался тот самый смех — глухой, уверенный, низкий, как эхо подвала, где прятали тайны. Его фирменный.

— Ну что ты, малышка, — проговорил он почти ласково, — я вот тоже, между прочим, неплохо в другой регион сгонял. Вояж ты мне отличный организовала. Квиты, Аля.

Альбина дернула уголками губ.

— Это все, Яр? — спросила она.

— Не совсем. Ты поймала меня на обеде, теперь моя очередь пригласить тебя на ужин. Рискнешь, малышка?

Альбина прищурилась. Она не ответила сразу — чувствовала, как Виктор рядом затаил дыхание. Дмитрий замер, внимательно глядя на нее.

— Где и когда? — облизала губы.

— Обожаю женщин, которые не кривляются и не ломаются, — отозвался Ярослав. — Сегодня вечером, любимая. В восемь, в «Вертикали». Столик будет заказан на мое имя.

Он несколько секунд помолчал.

— Не бойся, Альбина, — вдруг добавил серьезно и искренне, — сегодня я не стану ничего делать. Но поговорить нам надо.

Альбина молчала, сжав губы в тонкую линию. По комнате, казалось, прошёл холодок. Дмитрий напрягся, а Виктор уже собирался что-то резко вставить, но сдержался, увидев, как она прищурилась и чуть склонила голову, будто анализируя глубину подводного течения.

— Я поняла, — кивнула женщина, нажимая отбой.

— Ну что, друзья, — обвела она мужчин глазами, — у кого какие предложения?

— Могу достать тебе слабительное — кинешь ему в кофе, — мгновенно отозвался Виктор, добавив в ответ на весьма выразительные взгляды остальных. — А что? Мелочь, а приятно!

* Ирина Шихман (внесена в реестр иностранных агентов) российская журналистка, телеведущая и видеоблогер. С 2017 года ведёт авторское YouTube‑шоу «А поговорить?», где проводит глубокие интервью с общественными и политическими деятелями, а также выпускает документальные фильмы. Канал насчитывает почти 3 млн подписчиков и более 640 млн просмотров

** Катерина (Катя) Гордеева (внесена в реестр иностранных агентов) российская журналистка, документалистка и писательница. Долгое время работала на НТВ: автор и ведущая программ «Профессия — репортер» и документальных фильмов («Победить рак», «Измени одну жизнь»), после ухода с канала в 2012 году создала авторский YouTube‑канал «Скажи Гордеевой» с глубоко личными интервью и социальными исследованиями. У канала более 2 млн подписчиков.