Огонь. Она не твоя....

4

Анна словно ждала звонка, ответила сразу.

— Альбина….

— Анна, если ты еще раз позволишь себе побеспокоить хоть кого-то из моего окружения, — без предисловий начала женщина, дернув щекой, — я поставлю твой номер в черный список и навсегда удалю из своей жизни. Теперь к делу?

— Альбина, дочка, я виновата перед тобой, я знаю, — голос Анны дрожал в трубке. — Но мне нужна помощь….

Альбина коротко рассмеялась, выпрямляясь в кресле.

— Какой сюрприз, Анна! Прям неожиданность…. А то тебе раньше что-то другое требовалось….

Она резко выпрямилась, поставив локти на стол. Её глаза были холодны, губы сжаты в тонкую линию. Ярославцев, сидевший напротив, едва заметно поморщился, поджав губы и опустив взгляд. Одним лёгким движением он показал, что она перегибает — что надавливает сильнее, чем нужно. Но Альбина не обратила на это внимания. Или не захотела.

— Аля…. Дочка…. Прошу тебя… умоляю… Альбина…. Я не знаю что делать….

— Тоже мне новость… Анна, так и будешь причитать? Из отведенных для разговора с тобой 10 минут три уже истекли. Ближе к делу, крокодильи слезы меня не волнуют.

— Аля… я совершила ошибку…

— И не одну…

Анна на секунду замолчала, собираясь с мыслями.

— Аля…. У Эльвиры есть ребенок, дочка…

— С ее образом жизни удивлена, что не пять, — равнодушно пожала плечами женщина, потирая лоб.

— Это… — голос матери стал совсем тихим, словно она боялась признаться, — это ее ребенок и …. Артура. Девочка….. ей сейчас чуть больше шести лет….

Всего лишь на долю секунды у Альбины потемнело в глазах, но она быстро подавила это безобразие и бросила быстрый взгляд на друга. Дмитрий сидел неподвижно, чуть подался вперёд. Лицо его побледнело, но оставалось внешне спокойным. Слишком спокойным. Словно… он знал. Словно это не было для него неожиданностью.

— Меня это как касается? — произнесла Альбина ледяным, мёртвым голосом. Каждое слово звучало, как выстрел.

— Послушай… — голос матери дрогнул, и в нём появилось что-то отчаянное. — Когда на Элю напали… ей сильно ударили по голове. Проломили череп. Она в коме, в больнице. А Настенька — она сейчас со мной. Она знает меня, Аля. Она ко мне тянется, она меня любит, хоть её глазки от слёз не просыхают… Для Эли Настя была всем. Светом, счастьем, смыслом. И, поверь, Эльвира… она изменилась. Очень. Она… она сожалела. Сильно. За всё, что сделала. За то, как с тобой поступила. Она хотела всё исправить…

— Анна, — глухо произнесла Альбина, проверив экран телефона, — осталось четыре минуты. Не трать их на паузы и сопли.

На том конце провода мать, казалось, споткнулась о собственные эмоции. Голос её дрогнул, срываясь то на шёпот, то на всхлипы:

— Для Эльвиры… нужны операции… сложные… уход, обследования… Я… — она судорожно вдохнула, — я истратила всё, что было. Все накопления. И то, что ты перевела… но этого недостаточно. Аль… я… я взяла кредит… но ты же понимаешь, сколько мне дадут. Инвалид… одна… И я…

— Пошла просить денег? — спокойно, без удивления догадалась Альбина, приподняв бровь и откидываясь в кресле. — То, что ты умеешь лучше всего, правда, Анна? Клянчить. Просить. Унижаться, когда нужно, и делать это красиво. К кому на этот раз?

Наступила тяжёлая, затянутая пауза. А затем, почти неразличимо, мать выдохнула:

— К Ярославу…

Имя упало между ними, как камень в воду, и разошлось глухими кругами по комнате. Альбина машинально потянулась к запястью, поправила серебряный браслет с кошками — тот, который носила, не снимая, уже несколько лет. Глаза её на мгновение потемнели.

— Ну конечно, — процедила она себе под нос. — А к кому ещё-то, в самом деле…

— Понимаешь, — попыталась продолжить Анна, — после свадьбы… Артур сразу подал на развод…

— Вы, простите, ожидали чего-то другого? — с ядовитой мягкостью уточнила Альбина. — Верности? Вернувшейся любви? Преображения?

— А через неделю… — голос матери стал еле слышным, — выяснилось, что Эля беременна…

Альбина прищурилась, на губах появилась лёгкая, насмешливая улыбка.

— Не повезло Артурику, — медленно протянула она, тихо прицокнув языком, а у самой в животе словно ком льда образовался. — Какой неловкий поворот событий…

— Аля… когда Эльвира попыталась ему сказать… он не стал слушать. Он… — голос Анны вновь дрогнул, — он бросил ей на стол сто долларов… на аборт. Он наговорил ей тогда много всего…

— Ну а Эля, конечно, решила рожать, — перебила Альбина, уже не скрывая горькой иронии в голосе. — Вдруг, думает, Артурик, глядя на младенца, растрогается. Узнает в нём себя — или ее, или чёрта лысого, — и в припадке благородства, как истинный рыцарь, упадёт перед ней на колени. "Ах, это всё происки твоей злобной старшей сестрицы, я всё понял! Прости меня, Эля, я всё испортил, но теперь я готов исправить — вот тебе кольцо, платье, карета, карты, счета, дом за границей…"

Она замолчала на секунду, потом усмехнулась.

— Так, Анна? Я всё верно описала? Или у вас был альтернативный сценарий? Хотя, в крайнем случае, можно было бы стрясти с него алименты — не маленькие, между прочим. Особенно если пустить это в прессу: красивую, сочную, эмоциональную драму. Ты же умеешь, ты бы справилась.

Слова были точны, как удары скальпеля — не крик, не истерика, но хирургически отточенная жестокость. Ярославцев, всё это время молча сидевший напротив, провёл рукой по лицу, но не вмешался. Он знал: сейчас — не тот момент, когда Альбину можно останавливать. Всё, что в ней копилось, искало выход.

— После Артура, — глухо отозвалась Анна, не пытаясь оправдываться, не возражая ни словом. — К нам приехал Ярослав…

Альбина коротко хохотнула, но в этом смехе не было веселья — только холодный сарказм и легкая усталость.

— Птица обломинго… — бросила она, качнув головой. — Ну конечно.

— Это было… страшно, Аль, — голос Анны стал глухим, ломким, как старое дерево, готовое треснуть от одного неловкого слова. — Я… я тогда по-настоящему поняла, на что он способен. Он был не просто зол… Он был пуст. Его лицо… оно было мёртвым. Абсолютно. Ни одной эмоции. Он сказал, что если я или Эльвира хотя бы раз пересечёмся с ним или его сыном — нам не жить. Ни ей, ни мне.

Альбина не перебивала. Лишь сидела с выпрямленной спиной, сжав пальцы в замок, как будто удерживала нечто внутри, не позволяя эмоциям вырваться наружу.

— Он… — продолжила Анна, голос её едва не срывался, — он сказал, что не станет терпеть рядом с собой и с Артуром «нагулыша». Так он выразился. Ублюдка, сделанного «в подворотне» кем попало. От каждого его слова Эльвира бледнела, будто кровь из неё уходила. Он словно вытягивал из неё саму жизнь. А потом выложил на стол семьдесят тысяч долларов. На пачки даже не смотрел. Сказал, что это — расплата. И напоминание. Чтобы мы обе забыли, что вообще что-то между нами когда-то было. И если посмеем прийти снова…

Она замолчала, будто сама боялась вслух произнести, что последовало бы за этим «если».

— Аля, — продолжила она после паузы, — я поняла тогда, он нас просто… уничтожит. Не в переносном смысле. Реально. Без следа.

Альбина кивнула, медленно, почти равнодушно, как человек, которому не нужно объяснять очевидные вещи.

— Этот может, — спокойно согласилась она. — Эличке надо было хорошенько подумать, прежде чем в ту семью соваться.

Анна снова замолчала, но теперь в её тишине слышалась не вина, а подавленность, почти апатия.

— После этого… — прошептала она, — мы жили тихо. Она жила как мышка, Аля. Она… его боялась. Ярослава. Ни на алименты не подала. Ни отцовства не признала. В свидетельстве о рождении Настеньки — прочерк стоит. Просто пустое место. Как будто её отец — это не человек, а тень, которую нельзя назвать.

— И ты сейчас поперлась к Ярославу…. — вздохнула Альбина. — Я вот одного не понимаю, ты совсем на всю голову отбитая? Готова бабки просить у самого черта лысого?

— Аля… у меня выбора не было….Иначе Эля…. Или умрет, или овощем останется…

— Ну… за грядками ходить ты всегда умела. Тебе не впервой….

— Альбина! Меня можешь оскорблять сколько угодно! Я заслужила, я….. столько ошибок с вами обеими совершила…. Но дослушай до конца, умоляю тебя. Сначала меня к Ярославу, конечно, не пустили…. Но я ждала… ждала его. И он остановился, когда я поймала около машины. Посмотрел своими черными глазами, а там тьма была, Аля….Я ему всё рассказала, — продолжала Анна, — про нападение, про кому, про врачи́, про Настю… Я… я на колени перед ним встала. Просила, умоляла, чтобы помог… хоть чем-то. Он молчал, смотрел сверху вниз, как будто решал — стоит ли вообще тратить на нас даже слова.

Ярославцев всё это время молчал, не двигаясь, но мышцы на его лице напряжённо застыли. Руки он сцепил в замок, сжав так крепко, что побелели костяшки пальцев.

— Он тебя послал?

— Нет… — ответила мать, и теперь её голос был почти сдавленным. — Он дал денег. Много. Покрыл часть расходов на лечение… А потом уехал, даже не попрощавшись. Я думала, что на этом всё. Но через несколько дней… — голос сорвался, — Аля… он хочет забрать Настю.

— Что? — выдохнула Альбина, Дима изумленно поднял голову, тревожно глянув на женщину.

— Он…. Он сейчас хочет восстановить отцовство Артура и забрать Настю под свою опеку. Артур далеко, в Штатах…. Настя ему не нужна, но Ярослав решил ее забрать….

— Повезло девочке, — пожала Альбина плечами.

— Нет! Ты не понимаешь! Аля. Он сразу дал понять, что после того, как опеку отдадут ему, ни я, ни Эльвира, если она в себя придет, больше Настю не увидим.

— Хорошее решение, — Альбина даже огрызнулась машинально.

— Аля!!! — крик матери был не просто голосом — это был вой. Настоящий, дикий, как у раненой волчицы, у которой отнимают последнего детёныша. — У меня, кроме неё, никого нет! Эля… она умирает. Ты… ты больше не моя. А Настя — единственное, ради чего я ещё жива!

Альбина вздохнула. Не от жалости. От пресыщенности, от усталости, от многолетнего эмоционального выгорания. Её голос был холоден, как лёд.

— Закономерный результат твоей жизни, Анна, — произнесла она, не поднимая глаз. — Если ради одной дочери ты с лёгкостью бросаешь вторую под паровоз, то не стоит удивляться, что рано или поздно ты останешься одна. Это… банальная арифметика.

На другом конце снова повисла тишина. Тяжёлая, сдавленная, полная рыданий и хриплого дыхания. А потом — почти шёпотом:

— Аля… что мне сделать, чтобы ты… хоть немного меня простила?

Альбина усмехнулась, горько, безрадостно. Она даже не потрудилась задуматься над ответом — он был готов годами.

— Ничего, — сказала она, и в этом слове было всё. — Ничего, Анна. Живи с результатами своих решений. Это называется ответственность. Запомни наконец это слово, усвой его — пусть будет последним, чему ты научишься на седьмом десятке. Ярослав заберёт Элькиного шпи́здрика — и всё. А ты останешься одна. Будешь коротать вечера за вязанием и уходом за тыквой в своей облезлой кухне, где пахнет лекарствами и заплесневелыми обидами. Смирись.

Рыдания, вспыхнувшие в трубке, заглушили её последние слова. Анна уже не пыталась сдерживаться — просто плакала, громко, без слов, как плачут тогда, когда надеяться больше не на что.

Альбина поморщилась, потёрла виски, чувствуя, как боль снова давит в черепе, словно изнутри.

— Аля… — голос матери вдруг прозвучал снова, хриплый, едва слышный. — Настя… она его совсем не знает. Он ей чужой. И она ему не нужна. Я не знаю, зачем он это делает… Он увезёт её. За границу. Навсегда. Аля, помоги. Богом прошу.

Альбина медленно подняла голову, её глаза были пустыми, но в них вспыхивал гнев, опасный и почти первобытный.

— Анна, — выдохнула она медленно, с нажимом на каждое слово, — ты сейчас всерьёз предлагаешь мне схлестнуться с Ярославом? Лично. Лоб в лоб. Рискнуть своим бизнесом, репутацией, контактами, своей жизнью, в конце концов — ради чего?

Она сделала короткую паузу, наклонившись чуть ближе к столу, будто подчеркивая серьёзность момента.

— Ради тебя? Ради Эльвиры, которая сделала всё, чтобы уничтожить меня и мою жизнь? Ради… — она осеклась, почти презрительно усмехнувшись. — Ради кого? Приведи мне хоть одну причину, по которой я должна это сделать.

Она устало закрыла глаза, прислушиваясь к шуму дождя и ветра за окном.

— Нет, Анна, живи с тем, что создала сама, — резюмировала устало. — Научись принимать решения, борись, если надо сама. Я не стану влезать в войну с Миитой из-за бляденыша моей сестрички, тем более, что подальше от тебя и Эльки ей будет далеко не плохо….

— Аля…. Настенька потеряла мать, сейчас она и меня потеряет…. Ярослав холоден, она будет совсем одна…

— Ничего, привыкнет, — пожала плечами женщина. — Все, Анна, твое время вышло, исповедь рыдающей мамани я услышала, свой долг отработала, до созвона через пол года. Пакуй чемоданы Элькиному отродью и всего хорошего.

С этими словами она нажала отбой. Долго смотрела на телефон в своих руках, а потом в криком ярости швырнула его на стол, вскакивая с места и закрывая одной рукой лицо.