Огонь. Она не твоя....

34

Чернота захлестнула сознание, как ледяная волна, гася всё — звуки, свет, мысли. Она была густой, вязкой, и в ней тонуло всё, что Альбина пыталась удержать. Сквозь эту тьму пробивался плач — тонкий, надрывный, на грани ужаса и боли. Он резал её, как нож, выдергивая из забытья.

«Мама!»

Слово, сладкое и горькое, как яд, смешанный с мёдом, вонзилось в сердце. Оно было таким чужим — и таким родным.

«Мамочка! Не умирай!»

Альбина пыталась ухватиться за этот голос, за Настю, но сознание ускользало, мягкое и податливое, как вата. Оно растворялось, оставляя только болезненную нечёткость и холод, который разливался по телу. Сквозь черноту снова пробился крик, полный паники:

«Упала… кровь… много крови…!»

Она почувствовала, как что-то липкое стекает по щеке, тёплое и тяжёлое. Боль пульсировала в голове, острая, как раскалённый гвоздь, вбитый в висок. Альбина попыталась пошевелиться, но тело не слушалось — оно было чужим, неподъёмным. Где-то рядом раздавались рыдания, такие громкие, что они заглушали всё остальное.

«Полотенце… мамочка… пожалуйста!»

Холодное, влажное полотенце коснулось её лица, но это только усилило боль. Альбина вздрогнула, её пальцы судорожно сжались, пытаясь зацепиться за реальность. Горячая капля — слеза Насти — упала ей на щеку, смешавшись с чем-то липким. Кровь. Её кровь. Она чувствовала её металлический запах, видела, как алая струйка расплывается перед глазами, хотя веки были закрыты.

«Нет!» — голос Насти сорвался на визг, полный паники. — «Не приезжай! Нет!!!»

Крик девочки был отчаянным, она с кем-то спорила — с кем-то по телефону. Альбина хотела сказать ей, чтобы она не боялась, чтобы позвала помощь, но язык не слушался, а горло сдавило, как тисками. Она снова проваливалась в черноту, и последним, что она услышала, был плач Насти — такой пронзительный, что он, казалось, будет преследовать её даже во тьме.

«Не надо!»

«Мама!»

Альбина цеплялась за эти крики, как за спасательный круг, пытаясь вынырнуть из вязкой черноты, что засасывала её сознание. Собраться. Открыть глаза. Сфокусироваться. Она заставила себя разлепить веки, но мир перед ней плыл, размытый, как картина под дождём. Боль в голове пульсировала, раскалённая и беспощадная, а во рту был вкус сухой, отвратительной земли, будто её заставили проглотить горсть пыли. Она попыталась заговорить, вытолкнуть слова, но язык едва шевелился.

— Настя… — выдохнула она, хрипло, с трудом, каждое слово царапало горло, как наждачка.

— Мама! — Настя была рядом, её карие глаза — глаза Ярослава, ненавистные, но такие родные и любимые — горели ужасом и слезами. — Мама! — Девочка всхлипнула, её маленькие руки дрожали, касаясь лица Альбины.

Губы Альбины шевельнулись, но звук не шёл. Она собрала все силы, чтобы выдавить:

— Принеси воды…

Настя тут же сорвалась с места… убежала в ванную, только босые ноги зашлепали по полу.

Добраться до телефона… вызвать скорую…

Внезапно в двери кто-то мощно постучал.

Паника и облегчение пришли одновременно.

Она хотела встать, но вместо этого только тяжело перевернулась на бок.

Нужно открыть двери…. Открыть…. Нет, не позволить сознанию ускользнуть снова… нет.

Дверь распахнулась с такой силой, что удар эхом отдался в стенах квартиры, будто кто-то бил тараном. Альбина застонала, пытаясь приподняться на локте, но её тело предало — она рухнула обратно на пол, в лужу собственной крови, тёплую и липкую. Голова кружилась, боль в висках пульсировала, как раскалённый молот, а перед глазами всё плыло, растворяясь в серой дымке.

— Аля… — Мужской голос, низкий и надломленный, прорезал тишину. Ярослав в два шага оказался рядом, опустился на колени и осторожно перевернул её на спину. Его пальцы едва коснулись её лица, горящего от боли, и тут же окрасились алым. — Аля… — простонал он, его голос дрожал от ужаса и вины. — Прости меня…

— Что ты… — выдавила Альбина, каждое слово царапало горло, как битое стекло. — Как… убирайся… Ярослав. Уходи… — Её голос был слабым, но в нём горела ярость, смешанная с отчаянием.

— Нет, — отрезал он, его руки крепко, но осторожно приподняли её за плечи. — Доигрались.

— Пошёл вон… — Альбина хотела закричать, но из груди вырвался лишь хриплый, звериный вой, полный боли и ненависти. Она попыталась оттолкнуть его, но сил не хватало — пальцы бессильно скользили по его рубашке.

Внезапный вскрик заставил их обоих замереть. Альбина и Ярослав синхронно повернули головы. В дверях ванной стояла Настя, её маленькое лицо было искажено животным ужасом, словно увидела чудовище, которое жило только в кошмарах. В руках она сжимала кастрюлю с водой, которая дрожала, пока девочка пятилась назад. Карие глаза, так похожие на глаза Ярослава, были широко распахнуты, полные слёз и страха, который невозможно было передать словами. Кастрюля выскользнула из её рук и с грохотом упала на пол, вода разлилась по паркету, смешиваясь с кровью Альбины.

— Настя… — Ярослав поднялся, его голос дрогнул. Встретился с ней взглядом — и на миг понял, как глубоко провалился. Эти глаза были его. Но не принадлежали ему.

— Не смей… — Альбина, собрав последние силы, вцепилась в его ногу, её пальцы сжались на ткани брюк с такой силой, что ногти впились в ладони. — Не смей к ней приближаться… — Её голос был едва слышен, зрение темнело, чернота снова подступала, но она держалась, упрямо цепляясь за сознание. Она не могла позволить ему подойти к Насте.

Настя замерла, её дыхание было прерывистым, глаза остекленели. Она смотрела то на Альбину, лежащую в крови, то на Ярослава.

Ярослав медленно перевел глаза на Альбину и дернул ногой, стряхивая ее руки. Но та вцепилась из последних сил, так, что слезы брызнули из глаз.

— Не трогай её! — взвизгнула она, её голос сорвался на хриплый крик, полный отчаяния и ярости. Это был крик матери, защищающей своё дитя, даже если она никогда не смела назвать себя так вслух.

Настя тихо всхлипнула, её плечи задрожали, и она сжалась в комочек, прижавшись к стене. Её глаза, огромные и испуганные, не отрывались от Альбины. Она смотрела только на женщину, оцепенев от ужаса.

— Да что у вас, мать вашу, происходит?! — взорвался Ярослав, его голос прогремел, как раскат грома. Он схватил Альбину за плечи и встряхнул её, но не грубо — в его движении была странная смесь злости и отчаяния. — Аля, хватит! Прекрати!

Альбина, цепляясь за его одежду, попыталась подняться. Её пальцы судорожно вцепились в его рубашку, ноги дрожали, но она упрямо тянула себя вверх, игнорируя боль, которая раздирала голову, и черноту, что снова подступала к глазам. Кровь стекала по её виску, капала на пол, но она не замечала этого. Всё, что имело значение, — это Настя, съёжившаяся в углу, и Ярослав, которого она не могла подпустить к девочке.

— Уйди… — прохрипела она, её голос был слабым, но полным ненависти. — Не смей… к ней… — Она задыхалась, но продолжала цепляться за него, как за последнюю преграду между Настей и опасностью.

Ярослав замер, его руки всё ещё сжимали плечи Альбины, но в его взгляде, смягчившемся на миг, мелькнула растерянность, тут же сменившаяся болью. Он посмотрел на Настю, потом снова на Альбину, и его лицо исказилось, будто он пытался найти слова, но они застревали в горле.

— Аля… — начал он, но голос оборвался, словно его душила собственная вина.

Альбина, пошатываясь, сделала шаг к Насте, протягивая дрожащую руку, загораживая девочку собой, как щитом. Её ноги едва держали, кровь продолжала стекать по виску, но она не замечала ничего, кроме Насти, чья фигурка дрожала в дверях ванной.

Вдруг раздалось тихое журчание. Альбина и Ярослав одновременно повернули головы, и их взгляды, полные неподдельного ужаса, остановились на ребёнке. По ногам Насти стекала тонкая струйка воды, её платье намокло, а лицо стало белым, как восковая маска, лишённая всякого выражения. Её карие глаза, обычно такие живые, теперь были стеклянными, пустыми, будто она видела что-то, чего не могли видеть взрослые.

— Не… надо… — едва слышно прошептала Настя, её голос дрожал, как лист на ветру.

— Она… — Ярослава, похоже, затрясло, его руки сжались в кулаки, а лицо побелело. — Что с ней?!

— Настя… — Альбина, игнорируя боль и слабость, почти поползла к девочке, её колени скользили по мокрому полу. Она протянула руки, но Настя отшатнулась от нее, попятилась от протянутой руки и с тихим вскриком упала в угол и сжалась в комочек, закрывая лицо ладошками, как будто защищаясь от невидимой угрозы.

— Не надо… Мамочка… не надо… — повторяла она, её голос был тонким, надрывным, полным животного ужаса.

Мир перед глазами Альбины закружился каруселью, чернота снова подступила, грозя поглотить её. Она слышала голос Ярослава, где-то на грани сознания, хриплый и полный ярости:

— Она… она тебя боится… Что ты с ней сделала, сука?!

— Ни… ничего… — Альбина покачала головой, её голос был слабым, едва слышным. Ей казалось, что весь мир выворачивается наизнанку, что реальность рушится, как карточный домик. — Настя, кроха моя…

Ярослав шагнул к Насте, его лицо было искажено болью и гневом. Он сорвал с себя пиджак и, не обращая внимания на её плач и дрожь, осторожно укутал девочку, прикрывая её мокрую одежду. Настя продолжала всхлипывать, её тело сотрясалось, но она не сопротивлялась, только сильнее сжималась в комок, пряча лицо в коленях.

— Я убью тебя, если ты её… — Ярослав повернулся к Альбине, его глаза горели ненавистью. — Я убью тебя, Альбина.

— Настя! — простонала она, её голос сорвался на хрип. Она попыталась подползти ближе, но силы оставляли её. — Настя… посмотри на меня, солнышко! — Её рука бессильно упала на пол, пальцы скользили по луже воды и крови. Она смотрела на девочку, на её заплаканное лицо, и чувствовала, как сердце разрывается от боли и бессилия.

— Не надо… — закричала девочка, точно Альбина собиралась ударить, — не надо, мамочка…. Не бей… не надо… больно мамочка….

— Настя!!! Я не твоя мать!!!!

Тишина, наступившая в комнате, ударила по ушам, как взрыв. Она была оглушительной, тяжёлой, пропитанной шоком и опустошением. Все трое замерли: Альбина, задыхающаяся от боли, Ярослав, чьё лицо исказилось от смеси гнева и растерянности, и Настя, чьи заплаканные глаза медленно моргнули, будто она пыталась осмыслить услышанное.

— Тётя… Альбина? — Настин голос был тихим, дрожащим, но в нём появилась искра жизни. Она опустила руки, её взгляд, всё ещё полный слёз, стал осмысленным, словно она возвращалась из какого-то кошмарного сна.

— Кроха моя… — Альбина рухнула на пол, силы окончательно покинули её. — Солнышко моё… — Её голос был едва слышен, слёзы мешались с кровью на её лице, но она протянула дрожащую руку к девочке.

Настя сбросила с себя пиджак Ярослава, который всё ещё висел на её плечах, и, не обращая внимания на мокрую одежду, подползла к Альбине. Её маленькие руки обняли её, цепляясь с отчаянной силой.

— Прости… — прошептала Настя, её голос дрожал от слёз. — Ты ведь… прости… Это опять он… опять он… тётя… — Она уткнулась лицом в плечо Альбины, её слова тонули в рыданиях.

Альбина обняла её одной рукой, второй тщетно пытаясь стереть кровь с лица. Она не понимала, о чём говорит Настя, но её слова — «опять он» — резанули по сердцу, как лезвие. Ярослав? Или кто-то другой? Мысли путались, боль и слабость не давали сосредоточиться. Она прижала Настю к себе, чувствуя, как дрожит её маленькое тело, и посмотрела на Ярослава. Он стоял неподвижно, его лицо было бледным, глаза — пустыми, будто он сам не понимал, что только что произошло.

— Что… ТЫ ей сделал? — прохрипела Альбина, её взгляд, полный ярости, впился в Ярослава. Она не ждала ответа, но хотела, чтобы он почувствовал её боль, её страх за Настю.

Ярослав, не отвечая, медленно опустился на пол, прямо в лужу воды и крови, зажимая голову руками. Его пальцы впились в волосы, лицо исказилось, будто он пытался удержать себя от того, чтобы не развалиться на куски.

— Ничего… — выдавил он, его голос был хриплым, сорванным. — Я никогда… ничего… Я видел-то её несколько раз, и то мельком… Эльвира… не давала…. А я и не настаивал…она же маленькая совсем… не хотел пугать или… — Он закусил губу, его глаза, полные боли, на миг остановились на Насте. — Маленькая… — Очень осторожно, почти невесомо, он коснулся плеча внучки, словно боясь, что она рассыплется от его прикосновения. — Ты меня знаешь? Помнишь?

Настя, заплаканная, с красными от слёз глазами, быстро кивнула, но тут же плотнее прижалась к Альбине, как котёнок, ищущий защиты. Её маленькие руки вцепились в рубашку женщины.

— Я хоть раз тебя обидел? — спросил Ярослав, его голос стал тише, почти умоляющим. Он смотрел на Настю, и в его взгляде мелькнула тень отчаяния.

Девочка молча покачала головой, её губы дрожали, но она не отводила глаз.

— Ты меня боишься? — ещё тише спросил он, его голос был едва слышен, как будто он боялся ответа.

Настя всхлипнула, её маленькое тело задрожало сильнее. Она посмотрела на него, потом на Альбину, и, наконец, тихо, но твёрдо сказала:

— Ты маме плохо делаешь… — Её голос дрожал, но в нём была детская прямота, режущая, как нож. — Она потом злая… Она говорит: я — это ты… что я — это ты… что она ненавидит меня… она кричит… и больно… очень больно…. Потом….

Альбина изо всех сил закусила пальцы, чтобы не застонать. Ярослав сжал зубы.

Оба смотрели друг на друга, не зная, что сказать или сделать.

— Солнышко, — Альбина чуть отстранилась от девочки. — Мама…. Когда ругается… что… она… делает…?

Глаза Насти снова расширились в ужасе, она попыталась отползти, но Альбина крепко обнимала ее за плечи.

— Больно…. Очень больно….

Она показала на ноги в белых шрамиках.

— И оставляет в комнате…. Нельзя выходить…. Нельзя…. Нужно тихо сидеть…. Иначе больно…. — рука Насти прикрыла голову и плечи.

Ярослав резко втянул воздух, его лицо побелело, а в глазах мелькнула такая ярость, что он едва сдержался, чтобы не заматериться. Его чёрные, растрёпанные волосы блестели от пота, прилипнув ко лбу, а руки сжались в кулаки так, что костяшки побелели. Он смотрел на шрамы Насти, и в его взгляде было что-то совершенно бешеное.

Альбина зажала рот рукой, её пальцы дрожали, а в груди разрастался ледяной ком ужаса и вины.

— Это не ты… — выдохнула она, её голос был едва слышен, но в нём звучала смесь облегчения и боли. Она посмотрела на Ярослава, её глаза блестели от слёз. — Не ты с ней это делал… Эльвира…. Она… это она?

Ярослав сжал челюсти, его взгляд стал тяжёлым, как свинец. Он медленно выдохнул, пытаясь сдержать бурю внутри, и едва слышно, шёпотом, произнёс:

— Жаль, я не могу придушить суку… — Его голос дрожал от сдерживаемой ярости, но в нём была и беспомощность — осознание, что он не может повернуть время вспять, не может исправить то, что уже случилось.

Настя, всё ещё прижимаясь к Альбине, тихо всхлипнула, её маленькие руки обхватили женщину, как будто она боялась, что её отнимут. Альбина гладила её по спине, чувствуя, как собственное сердце разрывается.

Она лежала на полу, с рассеченной бровью, с залитым кровью лицом, едва не теряя сознание, и понимала, что ошиблась. Ошиблась фатально. И цена этой ошибки невероятно огромна.

И вдруг почувствовала, как пошевелился мужчина рядом с ней. Как придвинулся ближе к ней и девочке. Как уложил ее голову себе на грудь. Прямо на полу.

Так и лежали втроем. Настя, дрожа после пережитого шока, Альбина пытающаяся справиться с навалившимся ужасом и осознанием, и Ярослав, которой впервые в жизни не знал, что делать.