Опороченная

Глава 11

Басс

— Я уже позаботился об этом, — подтверждает Циско, когда я возвращаюсь на вечеринку.

— Хорошо. Спасибо, — отвечаю я, собираясь повесить трубку.

— Ты ужасно долго тянешь с этим заданием, дядя. Надеюсь, ты не передумал, — усмехается он.

— Не волнуйся. Я не передумал, — коротко отвечаю я.

— Буду ждать. — Он вешает трубку первым.

Мне следовало бы спросить его, не он ли стоит за бомбой в машине Бенедикто, но что-то подсказывает мне, что он не будет слишком откровенен с ответом.

Дарио был прав, что Циско уже не тот молодой человек, которого я знал раньше. Возможно, это новые обязанности, но я заметил в нем холодность, которой раньше не было.

Он как будто едва удерживается от того, чтобы не обрушить на Гуэрра и всех, кто стоит на его пути, разрушения.

Подозрительна не только его срочность, но и то, как он хочет это сделать.

Я знаю, что не в моем праве оспаривать его приказы, но я не могу не относиться скептически к его рассуждениям. Мне почему-то кажется, что не только старая вражда между ДеВилль и Гуэррой движет его ненавистью к семье. Я и раньше подозревал, что здесь может быть что-то большее, что-то личное. И, наблюдая за ним все больше и больше, я могу поспорить, что есть что-то, о чем он не говорит ни мне, ни кому-либо другому.

В детстве он всегда был немного не таким, как все. Тихий, замкнутый, не очень общительный. Я всегда думал, что это потому, что он знал, что его ждет, и ответственность лежала на его плечах тяжелым грузом. Ведь он все детство и юность учился и готовился занять место своего отца.

Может быть, он пытается что-то доказать, так настойчиво преследуя Гуэрру, но мне не нравится его подход.

И как бы я ни понимал свой долг перед семьей и то, что я не должен сомневаться в своих приказах, с каждым днем мне становится все труднее и труднее выполнять этот план.

Больше всего потому, что я лучше узнал Джианну, и публичное разрушение, как того хочет Циско, причинит ей настоящую боль.

Хотя она никогда не говорила о своей репутации, я могу сказать, что слухи ее очень беспокоят, пусть она и старается этого не показывать. Я также достаточно узнал ее, чтобы понять, что у нее нет здоровых отношений с мужчинами, и ее репутация может стать результатом того, что они воспользовались ею.

Бенедикто явно не подавал хорошего примера, распихивая ее по всем знакомым в надежде, что кто-то сделает ей предложение. Конечно, он не показал ей, что она может быть не только телом.

Я убедился в этом на собственном опыте, увидев, как она реагирует на меня. Когда бы мы ни находились в более интимной обстановке, она в первую очередь стремится узнать, что она может сделать для меня, а не наоборот.

Я задаюсь вопросом, не внушили ли ей мысль о том, что все, что она может предложить кому-то, — это ее тело, и что, пока она доставляет мужчине удовольствие, ее работа закончена.

Мысль о том, что люди могли использовать ее подобным образом, приводит меня в ярость, и я хочу убить каждого мужчину, который когда-либо прикасался к ней.

И это также подводит меня к моей нынешней дилемме.

Я был чертовым мудаком, когда шантажировал ее, чтобы она отсосала мне, и, составив более точное представление о том, кто такая Джианна Гуэрра, я не могу не сожалеть о том, что относился к ней, как и все остальные, — использовал ее.

И неважно, что в тот момент я всего лишь хотел поквитаться с ней за ее глупые выходки или сбить с нее спесь, заставив ее встать на колени. В конце концов, я просто еще один ублюдок, который использовал ее.

Черт!

Мне придется потрудиться, чтобы убедиться, что она понимает, что ей есть что дать, кроме своего тела — гораздо больше. И поэтому я не собираюсь давить на нее, чтобы она сделала, чего не хотела делать. Я буду действовать медленно — хотя меня это убивает — и покажу ей, что я с ней не потому, что хочу залезть ей в штаны.

Но по мере того, как я узнавал ее все лучше, я начинал понимать не только ее мотивы, но и сомневаться в своих.

Уже некоторое время я знаю, что ни за что не смогу осуществить этот план. Я не думаю, что смогу выдержать, если стану причиной ее слез и печали. А публичное унижение, несомненно, положит ей конец.

И заставит ее возненавидеть меня.

А я не могу этого допустить. Как бы Циско не подгонял меня выполнить задание, я не смогу этого сделать.

Я ломал голову, пытаясь придумать альтернативные варианты, но, боюсь, единственный способ для нас обоих выбраться живыми — это просто исчезнуть.

Это значит, что я должен использовать все имеющиеся у меня связи, чтобы получить новые личности и способ скрыться от внимания Циско и Бенедикто.

Вернувшись в музей, я сразу же замечаю ее у греко-римской экспозиции. Она стоит в сторонке с бокалом шампанского в руке и отстраненно смотрит на всех, кто пытается к ней подойти.

Видно, что все мужчины, находящиеся рядом с ней, сражены ею, и их взгляды не могут оторваться от ее лица.

У меня подергивается губа от досады: она одна и беззащитна, поблизости нет ни следа Бенедикто и Козимы.

Я пересекаю комнату, не сводя с нее глаз, и отмечаю тот момент, когда она тоже замечает меня.

Джианна напрягает спину, уголок ее рта слегка кривится, глаза становятся большими и светящимися, когда она обращает на меня свой красивый взгляд.

— Все устранено? — Она идет ко мне, ее тело изящно движется, и я могу описать это только как атаку на чувства.

В мире просто нет равных Джианнн.

— Да. Это не должно доставить тебе никаких проблем, — киваю я, предлагая ей руку, чтобы быстро прогуляться по комнате.

— Люди смотрят на нас, — шепчет она, оглядываясь по сторонам.

И это так. Наверное, им интересно, что такой человек, как я, может делать с такой, как она.

— Пусть смотрят.

Впервые я обнаружил, что меня больше не беспокоит мой шрам. Если Джианна может не обращать на него внимания, то это главное.

— Куда мы идем? — хмурится она, когда видит, что мы отходим от экспозиции и направляемся к лестнице.

— Это сюрприз, — шепчу я ей в волосы.

В мгновение ока мы оказываемся посреди танцпола, «Голубой Дунай» в самом разгаре, и я закручиваю ее в своих руках.

Она сразу же занимает свою позицию, музыка зовет ее. Одна ее рука ложится мне на плечо, другая уютно располагается в моей, и я веду ее в вальсе.

— Я и не знала, что ты умеешь танцевать вальс, — говорит она, почти задыхаясь. Ее щеки раскраснелись, а на лице появилась улыбка, когда она смотрит на меня.

— Ты многого обо мне не знаешь, солнышко, — отвечаю я, кружа ее по паркету.

Нас окружают десятки других пар, все они отдаются танцу и не обращают внимания на то, кто еще находится на танцполе.

— И правда. Я тебя толком и не знаю, — закусывает зубами нижнюю губу, и на ее идеальных чертах лица появляется легкая хмурость.

— Я открытая книга, Джианна. Что видишь, то и получаешь, — ворчу я, мне не куда идет этот разговор. Хотя формально это правда, что она мало что обо мне знает.

— Кто научил тебя танцевать вальс? — спрашивает она, и я напрягаюсь.

Мне следовало понять, что рано или поздно это всплывет.

— Моя мать, — резко отвечаю я.

— Та, которая изменяла твоему отцу?

— Та самая, — отвечаю я сухим тоном, но быстро останавливаю себя. В моих проблемах с матерью нет вины Джианны. И это нормально, что она интересуется моим прошлым. Я и так многого не могу ей рассказать, так что вполне могу дать ей хотькакие-то проблески.

— Ей часто было одиноко дома. Я был младшим из трех детей, и мои старшие братья были уже подростками, когда я родился. После того как они покинули дом, я остался единственным, кто мог составить ей компанию.

— Значит, она научила тебя танцевать?

Я морщусь от этого вопроса, воспоминания слишком неприятны для такой изысканной ночи. Но все же я ей потакаю.

— У нее была склонность к драматизму. Она привыкла к гламурному образу жизни, но когда мой отец перестал отпускать ее в свет, она стала развлекать себя сама. Сначала это были танцы, чаепития и все, что она могла придумать, которые она могла придумать. Потом появились мужчины… — Я запнулся.

— Почему он перестал ее выпускать? — спрашивает Джианна, когда я веду ее в конец комнаты.

— Я же сказал, что у нее была склонность к устраиванию сцен. Они никуда не могли пойти, чтобы она не закатила скандал. Ретроспективно я думаю, что моя мать была не очень здорова… психически. Но отец этого не знал, или не хотел понимать. Чтобы она не позорила нашу семью, он предпочитал держать ее подальше от посторонних глаз.

Один поворот, и Джианна оказывается лицом к лицу со мной, ее грудь прижимается к моей. Близость убивает меня, и я клянусь, что чувствую жар ее тела через нашу одежду. Это как наркотик, завораживает и опьяняет меня.

— Ты был дома, когда она приводила мужчин, не так ли? — Ее голос обеспокоен, ее прикосновение успокаивает, когда она медленно проводит рукой от моего плеча вверх по шее, обхватывая мою челюсть.

Я киваю.

— Мне очень жаль. Наверное, это было ужасно — видеть такое, — Джианна поджимает губы и грустно улыбается.

— Это в прошлом, — бормочу я, все-таки это не самое худшее, чему я был свидетелем за это время.

— Я не очень-то помню свою мать, — неожиданно признается она. — У меня есть воспоминания о ней, и я помню ее улыбку. Но в остальном… Я знаю только то, что мне рассказывают о ней люди.

Крепко обхватываю ее рукой, и прижимаю к себе, понимая, что и ей это дается нелегко.

Все знают слухи о первой жене Бенедикто, и это было главной причиной, по которой ему удалось так скоро жениться на Козиме.

— Что она была шлюхой и спала со всем городом, — сухо смеется она. — Немного дежавю, не правда ли?

— Прекрати. Не говори так.

Я не хочу слышать, как она себя недооценивает. Не тогда, когда она величайшая ценность.

— Почему? Это правда, — вздыхает она. — И ты это знаешь, Басс. Не надо делать вид, что ты не слышал, что обо мне говорят.

— А это правда? — прямо спрашиваю я, почти коря себя за это. Я бы предпочел не знать, если уж на то пошло. Но я не могу удержаться от любопытства.

— Ты поверишь мне, если я скажу «нет»? — спрашивает она тихо, как будто готова к тому, что ее назовут лгуньей.

— Я поверю тебе, — подношу ее руку ко рту и целую костяшки пальцев.

— Ты так мил. Даже если ты, возможно, не имеешь этого в виду.

— Я верю. Я поверю в то, что ты мне скажешь. — Я смотрю ей в глаза, давая понять, что мои слова искренни.

Я уже достаточно распинался о ней, основываясь на внешнем виде. Но теперь я знаю лучше. Я знаю лучше ее. И я хочу узнать о ней все.

Потому что она — моя.

И пожалуй, пути назад уже нет. Должно быть, в глубине души я с самого начала понимал, что меня к ней тянет, и предпочитал бороться с этим, думая, что она — все то, что я презирал в женщине.

Но все время я обманывал себя.

От нее никуда не деться.

— Большинство слухов придумывают парни, которым я отказываю, — она делает глубокий вдох, снова прикусывая губу, словно боится, что я ей не поверю. — Если я отвергаю их ухаживания или отказываюсь встретится с ними, они тут же говорят, что уже трахнули меня, — она пожимает плечами, но я вижу, что это задевает ее.

— А ты не пыталась опровергнуть эти слухи?

— Кому люди поверят, — смеется она. — Парню, который считает себя крутым и может трахать все, что движется, или девушке, которую уже заклеймили как грешную Иезавель? — Она качает головой. — Вначале я пыталась. Но это ничего не решило. Люди верят в то, во что хотят верить. После этого зачем пытаться?

— Спасибо, что рассказали мне, — говорю я ей, и легкий румянец проступает на ее щеках, когда она отворачивает лицо.

— Никто не спрашивал меня о моей версии, знаешь…, — она замолчала, глядя вдаль. — Они автоматически считают, что это правда. Они спрашивают о деталях и тому подобном. Но никто никогда не спрашивал меня, правда ли это.

— Потому что они завидуют тебе, солнышко. Другим девушкам легче превратить тебя во врага, потому что ты намного лучше их. А парням еще проще злиться на тебя, потому что ты слишком недосягаема. Они хотят обладать тобой, даже если это всего лишь фантазия.

— Наверное, — бесстрастно кивает она.

Даже не задумываясь о том, кто за ней наблюдает, я прекращаю двигаться, и пальцами обхватываю ее челюсть, заставляя посмотреть на меня.

— Слушай меня, Джианна, и слушай хорошо. Ты никому ничего не должна. Пусть говорят, что хотят, главное, что ты знаешь правду. — Она несколько раз моргает от моих слов, почти сбитая с толку. — И я знаю правду.

— Я… я не знаю, что сказать… — На ее лице отражается столько эмоций, что глаза становятся водянистыми, и она приподнимается на цыпочках, чтобы поцеловать меня.

В центре бального зала, где все видят, она целуется со своим телохранителем — своим уродливым телохранителем.

Но никто не обращает на нас внимания. Все они находятся в своем собственном маленьком пузыре. И я, воспользовавшись этим, притягиваю ее к себе, нахожу выход и веду ее по темному коридору к экспонату, который не открыт для посетителей.

— Басс? — спрашивает она, и этот ее мягкий голос доносится до моего члена, заставляя его напрягаться сильнее, чем когда-либо в жизни.

— Я здесь, солнышко, — хриплю я, прижимая ее к стене, положив руки ей на талию и опустив голову, чтобы попробовать ее губы на вкус.

Вокруг темно, единственный источник света — несколько витрин в центре комнаты.

Тем не менее, я легко нащупываю путь по ее телу, мои ладони приникают к контуру ее попки.

— Это так порочно, Басс. — Она хихикает, когда я опускаюсь к ее шее, целуя и облизывая ее плоть, пока она не начинает тяжело дышать, а ее руки двигаются по моим плечам, прижимая меня к себе.

— Я хочу попробовать тебя на вкус, — говорю я не прекращая поцелуи. Мне приходится делать сознательное усилие, чтобы замедлиться, мое желание ее слишком сильно.

Черт, я никогда ни на кого так не реагировал в прошлом. Ее присутствие — это мгновенный афродизиак, мое тело всегда готово к ней.

— Попробовать меня на вкус? — спрашивает она с придыханием, почти не понимая, что я имею в виду.

Я медленно провожу рукой по ее бедру, поглаживая ногу и поднимая платье.

— Попробовать твою маленькую сладкую киску, это все, что я хочу.

Пока что. Но я не говорю этого вслух. Потому что, черт возьми, я хочу большего. Настолько большего и такими развратными способами, что я только напугаю ее. А я не хочу, чтобы она думала, что я кобель и что я хочу от нее только секса.

У меня уже течет слюна от желания попробовать ее на вкус. Господи, я хочу купаться в ее запахе, и покрыться ее ароматом с ног до головы. Впервые мне интересно, каково это — полностью отдаться женщине.

— О, хорошо, — сразу же соглашается она, но в ее голосе нет никакой уверенности.

— Мне нужно, чтобы ты была уверена в этом, солнышко. Иначе я не сделаю того, чего ты не хочешь, — говорю я ей, поднося руку к ее волосам и убирая их с лица, чтобы я мог видеть выражение ее лица.

Однажды я уже совершил эту ошибку. Ни за что не повторю ее снова.

Джианна смотрит на меня своими потрясающими глазами, высунув язык, чтобы смочить нижнюю губу.

— Я хочу. Просто… — заикается она, — я никогда… — она не заканчивает фразу и тут же смущенно отводит взгляд.

Черт! Никто никогда не доставлял ей удовольствие.

Чертовы ублюдки!

Хотя я и возмущен тем, что никто никогда не заботился о ее удовольствии, какая-то часть меня предвкушает, что именно я доставлю ей это удовольствие. И я это сделаю. Черт, но я сделаю это. Я сделаю так, что она будет кончать мне на лицо, пока я не захлебнусь ее соками.

Уверен, что нет смерти слаще, чем эта.

— Ах, солнышко, — закрываю глаза от нового лакомого кусочка информации, внутри меня кипит удовлетворение. — Я обещаю, что позабочусь о тебе, — продолжаю я, проводя большим пальцем по ее щеке.

— Я знаю, что позаботишься, — ласково отвечает она, поднося мою раскрытую ладонь к своему лицу и прижимаясь к ней щекой. — Ты всегда так делаешь.

Ее доверие ко мне поражает меня, особенно когда оно необоснованно, и я чувствую, что вынужден поделиться с ней частичкой себя.

— Открою тебе секрет, — шепчу я, — я тоже никогда раньше не доставлял женщине удовольствие таким способом.

Она ахает, ее рот раскрывается в шоке, и она просто смотрит на меня.

— Ты лжешь, — восклицает она.

— Нет, — одариваю ее кривой улыбкой. — Слово скаута, — подмигиваю я ей.

И это правда. Может быть, это и делает меня мудаком, но раньше я никогда не хотел этого. А теперь… Чем больше я вглядываюсь в ее прекрасное лицо, тем больше завораживает меня ее вид.

— Тогда я бы хотела, — мягко говорит она, хлопая на меня ресницами.

Это все, что мне нужно, чтобы встать на колени.

Джианна внимательно наблюдает за мной, ее глаза остекленели от желания, и следят за каждым моим движением.

Медленно — дразняще медленно — я приподнимаю ее платье, пока оно не оказывается на ее бедрах, заставляя ее держать его, пока я смотрю на чудо перед собой.

На ней белые шелковые трусики, ее возбуждение очевидно, так как я вижу, что они уже прилипли к губам ее мокрой киски.

Теперь, когда она стоит передо мной, раздвинутая вот так, я хочу не спеша изучить ее — узнать ее реакцию.

Погружаю один палец между ее ног, медленно поглаживая через трусики.

Эффект мгновенный: ее колени подгибаются, по всему телу проходит дрожь.

— Басс, — ее горловой голос только подстегивает меня, мысли о том, что она кончит на мой язык, достаточно, чтобы кончил и я.

— Я держу тебя, красотка, — бормочу я, поднося свой нос к ее киске и вдыхая ее мускусный запах.

Черт!

Это сведёт меня с ума. Потому что одного раза будет недостаточно. Мне нужно будет пировать на ней вечно.

Сдвигаю ее трусики в сторону, осторожно прощупывая складочки. Она такая чертовски мокрая, что ее возбуждение тут же покрывает мой палец.

Я даже не задумываюсь, когда подношу его к губам, пробуя на вкус ее сущность.

Черт, как же я смогу продержаться, если одного ее вкуса достаточно, чтобы я сгорел?

Я быстро провожу ладонью по своему члену в штанах, поправляя эрекцию.

Речь идет о ней. Только о ней.

Сняв трусики с ее ног, я быстро засовываю их в карман, приковав свой взгляд к ее маленькой киске, губы которой блестят от желания даже в тускло освещенной комнате.

Черт, не думаю, что когда-либо видел более совершенное зрелище.

Насмотревшись, я прислоняю ее к стене, обхватываю ее попку, поднимаю ее ноги и кладу их себе на плечи.

Она достаточно легкая, а я достаточно сильный, поэтому такое положение не вызывает дискомфорта. Более того, когда мой язык касается ее киски, я могу сказать, что это самая удобная позиция, в которой я когда-либо находился.

Ее руки находят мои волосы, когда я облизываю ее, ее вздохи и хныканье — мои подсказки, когда я пробую то, что ей может понравиться. И когда я обхватываю губами ее клитор, засасывая его в рот и нежно покусывая, ее громкий стон говорит мне все, что нужно знать.

— Басс, это так приятно… — прерывается она стоня, когда я продолжаю заниматься любовью с ее киской своим ртом, чередуя сосание и облизывание, концентрируя свое внимание на ее клиторе, пока он не набухнет и не станет взывать об облегчении.

— Думаю… — не успевает она закончить фразу, как начинает кончать, ее бедра сжимаются вокруг моей головы, а влагалище спазмирует вокруг моего языка.

Из нее вытекает еще больше соков, и я продолжаю ласкать ее, глотая все подряд.

Чтоб. Меня.

Я зависим. Попробовав ее раз. Это все что мне нужно, чтобы окончательно и бесповоротно впасть в зависимость от нее.

— Басс, — кричит она, когда я продолжаю посасывать ее клитор, желая увидеть, смогу ли я получить от нее еще один оргазм.

Джианна продолжает дергать меня за волосы, от чего у меня болит кожа головы, но все это говорит мне о том, что ее киска и мой язык только что стали лучшими друзьями.

Я отпускаю ее только тогда, когда она умоляет меня остановиться, говорит, что не может больше вынести. Нехотя, но уже предвкушая следующую трапезу между ее ног, я ставлю ее ноги обратно на землю.

Ее трясет, и она едва держится на ногах, когда я поднимаюсь вверх по ее телу. Обхватываю ее за талию, позволяя ей прижаться ко мне для поддержки.

— Вау, — выдыхает она, ее кожа блестит от пота. — Это было вау, — продолжает она, качая головой в недоумении.

— Я буду есть твою киску, когда ты захочешь, солнышко. В любое время, — тяну я. Ее лицо раскраснелось, часть макияжа уже испорчена.

Она выглядит как человек, которого хорошенько трахнули. И в моей груди разгорается гордость за то, что это моих рук дело.

Вечер заканчивается без происшествий, мы все возвращаемся в дом. Бенедикто заметно расстроен тем, что его попытка продать дочь оказалась не такой успешной, как ему хотелось бы.

И когда я удаляюсь в свою комнату, я не могу удержаться от воспоминаний о том, как она прижималась ко мне, о ее вкусе, когда она распадалась на моем лице.

— Проклятье, — качаю головой, глядя на себя в зеркало и медленно расстегиваю рубашку.

У меня дурное предчувствие.

В Джианне есть такая ранимость, что иногда мне хочется обнять ее и никогда не отпускать, показать ей, что мир не обязательно должен быть ужасным.

Потому что из всего, что я видел до сих пор, Джианна не живет. Она просто выживает.

Несмотря на гламурный образ жизни, шикарную одежду и машины, показные фотографии в социальных сетях, она не наслаждается ничем из этого.

Она просто существует.

Раздеваюсь и иду в душ, все мои мысли крутятся вокруг нее и я пытаются понять ее лучше.

В ней есть что-то такое, что пробуждает во мне ту часть меня, которая, как я думал, не существует. Нежная часть, которая хочет защитить, а не разрушить. По правде говоря, каждый раз, когда я нахожусь в ее присутствии, мое сердце сжимается непривычным образом, потребность оградить ее от зла этого мира настолько непреодолима, что мне хочется вести себя не свойственно мне.

Выключив воду, я надеваю свежие трусы-боксеры и возвращаюсь в комнату.

Но как только я выхожу из ванной, я замираю на месте, увидев перед собой изящно сидящую на моей кровати Джианну.

— Ох, — вылетает у нее изо рта, когда она замечает меня, а ее глаза жадно блуждают по моему телу, оценивая его.

Именно в такие моменты я благодарен за то, что мне хватило ума заниматься спортом и поддерживать себя в форме, потому что мне нравится иметь хотя бы что-то, что радует ее глаз.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, мои губы причудливо искривляются.

Это последнее место, где я ожидал ее увидеть, тем более что она вдруг стала очень застенчивой после того, что произошло на гала-концерте.

— Я хотела спросить… — она делает паузу, чтобы смочить губы, ее глаза прикованы к моей груди, как будто она делает сознательное усилие, чтобы не опустить их ниже. Поймав себя на том, что она пялится, она притворно кашляет, прежде чем продолжить. — Я хотела спросить, могу ли я снова переночевать здесь.

— Почему?

Ее глаза расширяются от моего неожиданного вопроса, но я чувствую, что вынужден спросить.

— Не то чтобы я этого не хотел, солнышко. Черт, я буду счастливым ублюдком, если мне доведется спать рядом с тобой. Но что побудило меня к этому?

Она облегченно вздыхает.

— Думаю, что с тобой мне лучше спится, — признается она, и румянец окрашивает ее черты.

— Ты так думаешь?

— Да, — дополняет она, — не помню, когда я в последний раз так хорошо спала. С тобой я чувствую себя в безопасности.

— Я заставляю тебя чувствовать себя в безопасности? — повторяю я, довольный ее словами. И когда я подхожу к ней ближе, ночнушка, в которую она одета, дразнит меня до безумия тем, что сквозь нее приглядывается ее тело, ее соски твердые и упираются в материал.

Она кивает, глядя на меня своими большими глазами, и вдруг я поражаюсь невинности и ранимости, которые отражаются в них.

— Я рад, — говорю я ей, придвигаясь, чтобы поцеловать ее в лоб. — Это самая высокая похвала, которую мужчина может получить от своей женщины, — обхватываю ее руками и осторожно укладывая на середину кровати, а затем вытягиваюсь рядом с ней.

— Я твоя женщина? — Ее ресницы трепещут, и она удивленно смотрит на меня.

— Конечно, — отвечаю я, почти негодуя. — Я же говорил тебе, солнышко. Ты была моей с того момента, как мы встретились. Просто тогда ты этого не знала, — ухмыляюсь я.

— Твоя… Думаю, мне это нравится, — шепчет она, зарываясь в мою грудь. — Думаю, мне это очень нравится.

— Спи, — бормочу я, прижимая ее к себе, пока ее дыхание не начнет выравниваться, а затем тоже присоединяюсь к ней.

Джианна не ошиблась. Сон рядом с ней — это действительно самый лучший сон в моей жизни. И впервые с тех пор, как я вышел из тюрьмы, я снова чувствую себя нормальным человеком.

Только на следующий день я узнаю, что демоны Джианны могут быть глубже, чем я думал.

Рано утром она уже ушла в свою комнату, и я был удивлен, когда она снова постучала в мою дверь и попросила проводить ее вниз.

— Мой отец сказал, что хочет поговорить со мной, и я бы хотела, чтобы ты был рядом, — говорит она мне, в ее голосе нет обычной уверенности.

— Ты знаешь, почему? — спрашиваю я, пока мы спускаемся по лестнице.

Она качает головой.

— Я могу только надеяться, что это что-то пустяковое, — вздыхает она и выглядит как человек, идущий на гильотину: черты лица бледные, губы сжаты.

Но когда мы входим в гостиную, ее выражение лица ухудшается в десять раз. Джианна замирает на месте, как будто увидела привидение.

— А, вот ты где, Джианна, — восклицает Бенедикто, поднимаясь на ноги и подходя к нам, жестом показывая гостью, чтобы он сделала то же самое.

Мужчина примерно возраста Бенедикто, но его телосложение более стройное, черты лица плавные и привлекательные.

— Ты ведь помнишь Кларка Гуда, верно? Несколько лет назад он ездил с нами в Ньюпорт. — Бенедикто начинает представлять Гуда, своего бывшего соратника.

— Точно, — единственное слово, которое вылетает из уст Джианны, и я замечаю напряжение в ее движениях.

Гуд тут же идет на убийство, делает шаг к ней, чтобы обнять и расцеловать в щеки.

Один шаг назад, и я вижу, что Джианна чувствует себя крайне некомфортно, поэтому я быстро встаю между ними.

— Не могли бы вы держать дистанцию, — говорю я, понимая, что навлекаю на себя гнев Бенедикто за свое вмешательство.

— А вы кто? — хмурится он.

— Ее телохранитель. — Коротко отвечаю я.

Что-то в этом человеке мне не нравится, начиная с его слишком знакомых жестов с Джианной и заканчивая тем, как он смотрит на меня сейчас, как будто я не гожусь для того, чтобы слизывать грязь с его ботинок.

— Мистер Бейли, Кларк не представляет опасности, — пытается сгладить ситуацию Бенедикто.

— Мисс Джианна — моя подопечная, и я должен постоянно обеспечивать ее защиту, мистер Гуэрра. Это то, для чего вы меня наняли.

— Пфф! Опасность в моем собственном доме! Как будто, — восклицает он, качая головой. — Кроме того, Кларк, возможно, скоро присоединится к нашей семье.

— Что ты имеешь в виду? — впервые заговаривает Джианна, и я заметил дрожь в ее тоне.

— Он уже давно овдовел и решил, что пришло время найти новую жену. — Бенедикто продолжает, и мне не нравится, к чему это приводит.

Еще хуже реакция Джианны, я понимаю, что с ней что-то не так, но не могу открыто утешить ее и спросить, что происходит.

— Овдовел? — она хмыкает. — Каким образом? Сколько ей было? Восемнадцать, девятнадцать? Как она могла умереть, если только вы сами ее не убил? — спрашивает она, в ее голосе ясно слышится осуждение.

Это также говорит мне все, что мне нужно знать о человеке, стоящем передо мной, и о позиции Джианны по отношению к нему.

— Джианна! — Бенедикто быстро окликает ее, говоря, чтобы она вела себя прилично. — Не груби! Кларк предложил объединить наши бизнесы. Ты знаешь, что это значит для нашей семьи, — поднимает он бровь.

— Так вот оно что, — недоверчиво покачала она головой. — Ты нашел мне мужа.

— Джианна, — обращается к ней Гуд, на его лице появляется зловещая улыбка. — Я знаю, что ты своенравная юная леди. Но я верю, что мы прекрасно подойдем друг другу. — Он ухмыляется, затем поворачивается к Бенедикто и добавляет. — А я знаю, как сделать так, чтобы она вела себя хорошо, Бенедикто, — говорит он с жутким смешком, как будто не открыто заявляет о своих намерениях в отношении нее.

Я сжимаю кулаки на коленях, и мне требуется все, чтобы не встать и не разбить его голову о стеклянный стол в центре комнаты.

Этот образ продолжает преследовать меня, и я представляю, как удерживаю его и разрываю на куски за то, что он посмел даже представить, что сможет добраться до Джианны.

Нет, пока я здесь.

Но я знаю, что не могу действовать. Я не могу выдать свои чувства к Джианне и наши отношения.

Я должен терпеть.

Черт! Сдержанность никогда не была моей сильной стороной, но если я разрушу все прямо сейчас, то не смогу помочь Джианне из-за решетки или, что еще хуже, если умру.

Выпрямив спину, она продолжает переводить взгляд с отца на Кларка, ее глаза влажные, словно она едва сдерживает слезы.

Бенедикто и Кларк продолжают разговаривать, но мое внимание полностью сосредоточено на Джианне и на том, как она изо всех сил старается не сломаться на их глазах. И то, как Гуд смотрит на нее, словно ему не терпится заполучить ее в свои руки, ничуть меня не успокаивает.

— Мы можем устроить помолвку через месяц, а свадьбу — вскоре после этого, — предлагает Бенедикто, и внезапный вздох Джианны дает мне понять, что ей очень плохо.

Черт, как же мне хочется хотя бы взять ее за руку, чтобы она знала, что я рядом. Вместо этого я могу только искать ее взгляд и слегка кивать, желая, чтобы она знала, что я рядом.

Еще несколько напряженных минут, и Джианна откланивается, почти бегом направляясь в свою комнату. Я не оглядываюсь ни на Бенедикто, ни на Гуда, следую за ней.

Раздается громкий стук, когда она с грохотом закрывает дверь.

— Джианна? — стучу в дверь, опасаясь ее бурной реакции.

— Мне нужно побыть одной, — раздается ее голос с другой стороны двери. — Пожалуйста, — добавляет она, как только я хочу настоять на своем.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, нуждаясь в этом для своего душевного спокойствия.

— Да. Увидимся позже, — мямлит она.

Вздохнув, я покидаю ее и направляюсь вниз, где Бенедикто провожает Кларка.

— Она придет в себя. К тому же, она тебя знает. Лучше, чем незнакомец, — говорит Бенедикто Кларку, пытаясь успокоить его.

Похоже, он не очень доволен реакцией Джианны на него, и чем больше я его изучаю, тем больше у меня возникает ощущение, что с ним что-то не так.

— Никогда больше так не делайте, мистер Бейли, — предупреждает Бенедикто после ухода Гуда, говоря мне, что моя вспышка была неуместной.

— Я должен заботиться о благополучии Джианны, для чего меня и наняли, — сухо отвечаю я.

— И Кларк не представляет опасности. С этого момента считайте его исключением из правил. Он может видеться с Джианной, когда захочет, и у вас есть мое разрешение оставить их наедине.

Мои ноздри раздуваются, губы подергиваются, и я с трудом сдерживаю гнев.

То, что мне все еще нужно продолжать обман, — единственное, что спасает Бенедикто от преждевременной кончины.

Конечно, чем больше он говорит о предстоящей свадьбе Джианны и Кларка, тем сильнее мне хочется перекосить его лицо и сказать, что никакой свадьбы не будет.

Закончив свой монолог, он освобождает меня от должности и выходит из дома.

Один взгляд на часы, и я понимаю, что у Джианны было достаточно времени, чтобы успокоиться. Потому что мне нужны ответы, и быстро. Чтобы знать, когда планировать похороны Гуда. Потому что ее реакция была необычной — слишком необычной для той, кто обычно первым показывает свои когти. В его присутствии она была жутко тихой, и это говорит о том, что он ее пугает.

Что он сделал с тобой, Джианна?

Если судить по тому, чему свидетелем я стал, это единственное объяснение. И я чувствую боль в груди при мысли о том, что кто-то может причинить ей вред.

— Джианна? — я снова у ее двери, стучу.

Первый стук остаётся без ответа. Второй тоже. Только когда я начинаю беспрерывно стучать, я понимаю, что что-то не так.

— Джианна! — кричу я, с каждой секундой все больше волнуясь. Не раздумывая дважды, я делаю шаг назад и со всей силы бью ногой по двери. Она тут же поддается, замок ломается.

— Джианна? — зову я ее, входя в комнату и хмурясь от того, что она пуста.

— Джианна, где ты? — продолжаю спрашивать я, оглядываясь по сторонам.

Звук льющейся воды привлекает мое внимание к ванной комнате, и, сделав шаг к закрытой двери, я чувствую, как сердце замирает в груди.

Она просто принимает душ.

Но когда я открываю дверь в ванную, то вижу обнаженную Джианну в наполовину наполненной ванне, ее глаза закрыты, а дыхание затруднено. Вода мутно-красного цвета, и из двух порезов на запястьях свободно течет кровь.

— Боже мой, — бормочу я, с трудом обретая голос.

Мой телесный разум переходит в режим действия, и я бросаюсь к ней, забираю ее из воды и беру несколько полотенец, чтобы прижать к запястьям и аккуратно перевязать их, чтобы остановить потерю крови.

— Что? — слышу позади себя вздох, домработница что-то мямлит, а я кричу ей, чтобы она вызвала скорую помощь.

— Красотка, я с тобой, — шепчу я ей, проводя рукой по ее бледным чертам лица.

— Не смей покидать меня, солнышко, а то я, черт возьми, приду за тобой и заставлю тебя пожалеть об этом, — хриплю я, мой голос густой от эмоций.

Мои собственные глаза становятся влажными, когда я нащупываю ее пульс и с облегчением чувствую, что он есть — слабый, но есть.

— Я рядом, — продолжаю я говорить с ней, мысленно произнося небольшую молитву, чтобы с ней все было в порядке.

С ней должно быть все в порядке.

— Солнышко, я нашел тебя не для того, чтобы ты меня покинула… — мямлю я, все мое тело охвачено самыми сильными чувствами, которые я когда-либо испытывал в своей жизни.

Я прижимаюсь к ее хрупкому телу, медленно раскачиваюсь вместе с ней и молюсь о том, чтобы не опоздать. Чтобы «скорая» не опоздала.

Ты должна жить, Джианна. Ради меня. Ради нас и ради всего того, что я так и не успел тебе сказать.

Кажется, что прошла целая вечность, прежде чем приехала машина скорой помощи и нас срочно увезли в больницу.

Ни Бенедикто, ни Козимы не было дома, когда это случилось, и по дороге в больницу я не смог связаться ни с кем из них.

В каком-то смысле это даже хорошо, поскольку я уверен, что Джианна сможет избавиться от их напускного беспокойства.

Но когда ее везут в отделение экстренной помощи, меня не очень-то приветствуют, поскольку я не член семьи.

— Я ее жених, — лгу я. — Пожалуйста, просто… убедитесь, что с ней все в порядке.

Ожидание — это самое худшее.

В голове прокручиваются все возможные сценарии, и мне трудно справиться со всем происходящим.

— Проклятье, — ругаюсь я, положив голову на руки.

Адреналин от того, что я нашел ее почти мертвой в ванной, начинает выветриваться, и вместо него появляется глубокая боль. Ведь, чтобы я делал, если бы она…

Черт, я даже не могу произнести это слово. Я не могу представить, чтобы в одну минуту она была рядом, а в другую исчезла.

Я просто не могу представить себе мир без нее.

Я никогда не был склонен к сентиментальности и, кажется, ни разу в жизни не плакал. Но когда я подношу руку к глазам, потирая их от усталости, то обнаруживаю, что они мокрые.

Я удивленно смотрю на свои пальцы, на свежие слезы и понимаю, насколько глубоки мои чувства к ней.

Как далеко я пал…

Конечно, вначале это могло быть просто безумное физическое влечение. Но сейчас?

Я в заднице. Я в полной заднице.

В моей работе нужно любой ценой защищать свое сердце, потому что это единственная слабость, которая может стоить тебе всего.

И когда я смотрю на белый коридор больницы, ощущаю запах отбеливателя, проникающий в мои чувства, меня осеняет, что я нашел свою слабость — мою единственную изнурительную слабость. И она одной ногой в могиле.

Я не сумел уберечь свое сердце.

Но когда я наконец осознаю всю глубину своих чувств к Джианне и тот факт, что она может быть буквально моим сердцем, я клянусь себе, что если она выберется живой, я сделаю все возможное, чтобы защитить ее.

Я не позволю ни Кларку, ни кому-либо еще тронуть ни одной волосинки на ее голове.

И если мне придется сражаться с собственной семьей, чтобы обеспечить ее безопасность, то так тому и быть.

Она моя.

И пришло время защитить то, что принадлежит мне.