Опороченная

Глава 18

Басс

Я пытаюсь открыть глаза, но почти ничего не вижу. Глаза опухли, и я уже сбился со счета, сколько ударов получил по лицу. Если раньше я был в шрамах, то теперь, похоже, буду просто изуродован.

Не меньше, чем я заслуживаю.

Черт, да я заслуживаю гораздо большего.

Пусть Бенедикто затянет с моей смертью. К концу своей жалкой жизни я вытерплю достаточно боли, чтобы искупить хотя бы часть своих грехов. Потому что есть вещи, которые ни боль, ни смерть, ни какая-либо другая чертова штука не может стереть из моего сознания.

Прошел уже день, а может, два? Кажется, я потерял счет времени, так как большую часть его я был то в сознании, то без.

Его охранники привели меня в темную комнату — подвал, я полагаю, поскольку там нет окон — и с самого начала привязали к большому деревянному кресту на стене. Закрепив мои руки и ноги колючей проволокой, они позаботились о том, чтобы у меня были постоянные раны — кровоточащие, гноящиеся, приближающие меня к смерти.

А до моей смерти осталось совсем немного времени. В глубине своей души я знаю это, так же как знаю, что после второго или третьего избиения я перестал чувствовать боль, мое тело приняло ее как должное.

Но пока мое тело привыкало к кулакам и ранам, сердце кровоточило в груди, боль была настолько сильной, что я словно чувствовал каждую каплю крови, вытекающую из этого жизненно важного органа.

Мне кажется, я никогда не испытывал такого отвращения к себе, как в тот момент, когда мне пришлось столкнуться с последствиями своих действий. С тем фактом, что я повелся на манипуляции, убив собственное сердце.

И нет ничего хуже, чем осознавать, что никто, кроме меня, не виноват в том, что я поддался на ложь Циско.

С самого начала во мне был заложен скептицизм, и из-за моих собственных проблем со смертью матери меня легко было обмануть, заставив поверить, что Джианна такая же, как она.

Черт… Джианна.

Я даже не осмеливаюсь произнести ее имя в мыслях, этот поступок кажется мне наивысшим преступлением после того, что я с ней сделал.

Я до сих пор представляю, как она смотрела на меня, сколько любви было в ее глазах, она была готова на всё ради меня.

Черт возьми, да она не должна была ничего мне доказывать. Я должен был сам подвергнуть сомнению все, что мне говорили, и просто… довериться ей.

Ее улыбка запечатлелась в моей памяти, когда она шептала слова любви, доверие, которое она оказала мне, было таким незаслуженным. И это единственное что я хочу унести с собой в могилу.

Прокручивая в голове все наши с ней взаимодействия, я теперь прекрасно вижу все признаки.

С самого начала она была ранимой женщиной, которая изо всех сил старалась защитить себя, скрывая свои слабости. Маска, которую она демонстрировала всему миру, была единственным, что помогало отвлечься от того, что происходило с ней на самом деле — она была чертовски напугана.

Все начинает обретать смысл — таблетки, реакция на необоснованные прикосновения мужчин, стервозность. Все это были механизмы преодоления и способы держать людей подальше от нее. Она выглядела бессердечной и злой, хотя была всего лишь травмированной женщиной, брошенной на съедение волкам.

Что она говорила? Чтобы стать такой, она притворялась, пока не стала. Она взяла на себя роль злой девчонки, чтобы держать людей на расстоянии.

И зная то, что я знаю сейчас, о том, что Кларк сделал с ней, и о предательстве ее лучшей подруги?

Это меня нисколько не удивляет.

Если уж на то пошло, я восхищаюсь ее силой. Все это время у нее не было абсолютно никого. Все осуждали ее, клеймили как самую мерзкую шлюху, хотя на самом деле она была совсем не такой.

Пока я не превратил ее в таковую.

Черт…

Я не могу удержаться от того, чтобы не прослезиться, даже в таком состоянии.

Потому что моя дорогая девочка так долго жила с этим клеймом, слухи никогда не были далеки от ее слуха, а я только что превратил их в реальность.

Я превратил ее в шлюху, которой все ее считали.

До самой смерти я не смогу простить себе этого.

И когда все начинает меняться, я понимаю, что я ничем не лучше Кларка.

Я воспользовался той невинностью, которая каким-то образом осталась нетронутой даже под слоями изысканности и светскости. Несмотря на всю порочность и злобу, окружавшую ее, она сохраняла свою наивность, пока я безжалостно не лишил ее этого.

Вспоминается первый раз, когда я заставил ее встать на колени, и как я насмехался над ее неумелостью, а на самом деле это была просто неопытность.

Признаки были налицо. Черт, признаки были. Но я был настолько глубоко погружен в свое искаженное восприятие ее, что не мог видеть дальше.

Каждое наше интимное взаимодействие было наполнено опасениями с ее стороны, ее неуверенные прикосновения были результатом ее травмы, а не, как я самонадеянно думал, способом обвести меня вокруг пальца.

Слишком поздно. Слишком поздно, чтобы понять, что она была единственной невинной во всей этой истории.

А теперь? Я умру, зная, что причинил любимой женщине страшные мучения. Что я разрушил всю ее жизнь.

Циско, наверное, сейчас похлопывает себя по спине, зная, что он достиг своей цели и выставил меня полным дураком.

И если я о чем-то и жалею, так это о том, что не могу убить этого ублюдка из могилы. И еще о том, что моя девочка будет ненавидеть меня вечно.

Я снова то в сознании, то без. Смутно помню, как Бенедикто навестил меня и пообещал, что отправит мою голову в подарок Циско, после того как покончит со мной. Как будто Циско это заботит.

Он приложил столько усилий, чтобы убедиться, что его план сработает, и он сработал. Он, должно быть, злорадствует по поводу успеха.

Осквернить. Унизить. Уничтожить.

Я выполнил все его приказы. Но так я поступил не только с Джианной, но и с самим собой. Ведь нет ничего хуже, чем знать, что я заставил девушку отсосать мне, или что я транслировал видео, как я трахаю ее, на весь мир. Ее уничтожение было и моим уничтожением.

Я понял это в тот момент, когда увидел кровь на ее бедрах, когда последствия медленно проникали в мое сознание и заставляли меня понять, что я сделал — я своими собственными руками разрушил единственное хорошее, что было в моей жизни. Я сразу понял, что другой участи, кроме смерти, для меня не существует. Поэтому я не сопротивлялся, когда они пришли за мной. Черт возьми, я хотел, чтобы они просто избили меня, надеясь, что физическая боль облегчит духовную.

Но этого не произошло.

Ничто не могло.

Я позволил своей ревности перерасти в нечто настолько отвратительное, что в итоге разрушил все.

Потому что только поэтому я был готов выполнить просьбу Циско.

Даже сейчас, зная, что видео должно быть фальшивым, воспоминания о нем заставляют меня напрягаться.

Вид того, как она трахается с другим мужчиной, когда она должна была быть моей, стал для меня гибелью. И я позволил себе поверить. Я позволил видео захватить меня.

И этому нет оправдания.

Я подскакиваю, испуганный, колючая проволока глубоко режет мне запястья и лодыжки. Вода брызгает мне на лицо, смывая кровь, которая уже успела запекнуться на моих многочисленных ранах.

Но когда я открываю глаза, то оказываюсь лицом к лицу с видением — по крайней мере, так кажется. Потому что с какой стати Джианна Гуэрра должна стоять сейчас передо мной, если она не плод моего воображения?

— Ты проснулся, — задумчиво кивает она, поворачиваясь ко мне спиной, чтобы набрать еще один стакан воды и снова вылить его мне на лицо.

Жидкость также помогает мне видеть, и я могу лучше разглядеть ее, когда она садится передо мной, ее черты лица изысканны, как всегда, но без эмоций.

— Что… — хриплю я, в горле пересохло. — Что ты здесь делаешь? — Спрашиваю снова, на этот раз мне удается вымолвить несколько слов.

Джианна оглядывает меня с ног до головы, и, похоже, ее не особо впечатляет мое состояние. Если уж на то пошло, она выглядит скучающей.

И это разрывает мне сердце.

Может быть, она здесь, чтобы убить меня. Сама избавит меня от страданий. Это было бы ее правом, и, несмотря на все святое и чистое, мысль о том, что она меня убьет, согрела бы мое и без того мертвое сердце. Ведь тогда я хотя бы в малой степени заплачу ей свою дань.

— Вижу, они о тебе позаботились, — поджала она губы.

Ничто в ее выражении не говорит о том, что она рада или огорчена моим состоянием. Ее безразличие еще больше обескураживает, потому что я боюсь, что на этот раз я сломал ее навсегда.

— Что ты здесь делаешь? — повторяю я, и она поднимает глаза и смотрит на меня.

— Я знаю, что они собираются тебя убить, — откровенно заявляет она. — Я пришла сюда не для того, чтобы злорадствовать, если ты об этом подумал. Впрочем, — она делает паузу, изучая мои раны, — я рада, что ты страдаешь так, как того заслуживаешь, — она пожимает плечами, как будто не признавалась мне в любви несколько дней назад, а теперь смотрит на меня как на незнакомца — незнакомца, которого она предпочла бы видеть мертвым.

— Тогда зачем?

— Тебе осталось недолго, — продолжает она. — Не в том состоянии, в котором ты находишься. День? Может быть, два, если повезет. Хотя это, наверное, очень больно, — улыбка играет на ее губах, первый признак чего-то, кроме апатии, на ее лице.

— Почему ты здесь, Джианна? — мой тон довольно груб, совершенно противоположный тому, что я чувствую, видя ее в последний раз.

Наверное, я что-то сделал правильно в прошлой жизни, раз мне выпало счастье увидеть любимую женщину еще раз перед смертью. Пусть и радость от того, что я снова вижу ее, безмерна, я не могу удержаться от боли, когда вглядываюсь в ее черты.

Она уставшая, ее кожа бледная. На ней розовое платье, которое слишком велико для нее, свободный фасон скрывает ее фигуру.

Она не выглядит хорошо. Она выглядит как угодно, только не хорошо. И это заставляет меня немного умереть в тот самый момент.

Потому что я причина тому.

— Я хочу знать, почему. — Джианна выпрямляет спину, задирает подбородок и смотрит на меня непоколебимым взглядом. — Почему я? Зачем… — она делает паузу, качая головой. — Зачем тебе было это нужно? Было ли что-нибудь реальным? — Вопросы сыплются из нее, и я замечаю растерянность в ее глазах.

Как бы ей ни хотелось выглядеть невозмутимой, это не так.

— Я… — Я даже не знаю, что ей сказать. Я мог бы оправдываться хоть целый день, но правда в том, что я виноват.

— Всё это должно было быть планом мести, — начинаю я, рассказывая ей о своей сделке с Циско. — Он только что вытащил меня из тюрьмы, и это была моя расплата.

— Тюрьма? — Она удивленно вскидывает брови.

Я киваю, или, по крайней мере, пытаюсь. Моя шея слишком затекла для такого движения.

— Меня поймали на убийстве, — добавляю я шутя, улыбаясь. Но она не смеется. Она только еще больше хмурится.

— Продолжай.

— Задание заключалось в том, чтобы ты не смогла ни за кого выйти замуж, — продолжаю я рассказывать о плане Циско и о том, как он хотел как можно дольше держать Бенедикто банкротом.

— Понятно. Поэтому ты нацелился на меня, — задумчиво кивает она.

— Но все изменилось. — Угрюмо констатирую я. Не хочу устраивать себе вечеринку жалости, но и не хочу, чтобы она поверила, что то, что нас связывало, — хотя бы частично, — было фальшивым.

Ее глаза расширяются, она наклоняет голову и смотрит на меня, ожидая, что я продолжу.

— Я начал видеть тебя в другом свете. — Сглатываю. — Я влюбился в тебя, — признаюсь я, и если бы обстоятельства сложились иначе, мне бы понравилось выражение ее лица — шок и удовольствие, смешанные в одно целое.

— Как я могу тебе верить? — спрашивает она шепотом, и мне становится больно от того, что я поставил нас в такое положение, когда правда воспринимается как ложь.

— Все было по-настоящему. Я даже достал нам фальшивые документы, — сухо смеюсь я.

— Тогда почему? Почему ты так со мной поступил? Почему, Басс?

— Я ни в коем случае не собираюсь оправдывать свои действия, солнышко. — Она вздрагивает, услышав это прозвище, и вкус желчи наполняет мой рот от ее реакции.

— Кое-кто солгал мне. — Делаю глубокий вдох. — Я был готов оставить свою семью — предать ее. Я был готов бросить все ради тебя.

— Что они могли тебе сказать такого… — Она покачала головой. — То, что ты сделал со мной, Басс… Я не думаю, что ты понимаешь, что ты не просто унизил меня. Ты уничтожил меня, — говорит она, и одинокая слеза скатывается по ее щеке.

— Мне очень жаль, — тихо извиняюсь я, хотя, видя, как скривилось ее лицо от отвращения, понимаю, что никакие извинения не помогут. Я всё испортил.

— Продолжай, — приглашает она меня к продолжению, похоже, взяв себя в руки.

— Это было видео. Сейчас я понимаю, что оно должно было быть как-то подделано… Но когда я его увидел, я сошел с ума от ревности.

— Видео? — Джианна нахмурилась.

— Как ты трахаешься с кем-то в ту ночь, когда ты напилась на том мероприятии, — объясняю я и рассказываю ей все, что видел на видео.

— Я не помню всего, что было в ту ночь, но я бы никогда этого не сделала, Басс. Я бы никогда так с тобой не поступила. — Она качает головой. — Как ты мог так плохо обо мне думать, что я тебе изменю?

Даже мне самому противно, что я купился на ложь Циско.

— Видео было безупречным, Джианна. Но даже если бы это было не так… Я был так зол, так чертовски зол…

— Это не давало тебе права так поступать, Басс. Это не давало тебе права разрушать меня.

— Я знаю, солнышко. Я знаю. И я с радостью приму свое наказание. Я просто… — Вздыхаю. Теперь, оказавшись перед ней в таком виде, я даже не могу найти слов, чтобы дать ей понять, как сильно я сожалею о том, что все так получилось.

— Мне очень жаль. Я знаю, что ты, скорее всего, никогда меня не простишь, но я хочу, чтобы ты знала, что я действительно сожалею о том, что сделал с тобой.

Она смотрит в сторону, ее грудь поднимается и опускается с каждым вздохом.

— Ты… любил меня? — Ее голос едва превышает шепот, а ее взгляд не встречается с моим.

— Любил. — Честно отвечаю я. — Люблю.

Джианна кивает и сжимает руки в кулаки.

— Спасибо. За то, что рассказал мне. — говорит она, прежде чем развернуться. Повернувшись ко мне спиной, она на мгновение замирает.

— Я тоже любила тебя, Басс. Или думала, что любила. Потому что как можно любить того, кого не знаешь? — Ее профиль погружен в темноту, а слова режут меня глубже любого клинка. — Ты тоже меня не любил. Да, ты мог думать, что любишь, но ты любил только идеализированную версию меня, так же как ненавидел реальную. — Она делает глубокий вдох. — Знаешь, говорят, что в нашей жизни бывает три великие любви — сказочная, тяжелая и вечная. Может быть, мне повезло, и с тобой у меня были первые две. Потому что ты был моей сказкой, Басс. Ты был героем, который, как я думала, спасет меня из моей башни. Но потом ты не спас. — Она делает паузу. — Ты превратился в злодея, который поджег башню, с удовольствием наблюдая, как я горю.

— И я сгорела, — вырывается у нее сухой смешок. — Может быть, я все еще немного горю. Но так же, как ты подарил мне счастье в самом начале, ты дал мне и самый важный урок.

Повернувшись на каблуках, она подходит ко мне еще ближе, ее великолепные глаза ясны и полны силы, смотрят в мои, полные боли, глаза.

— Никто не может спасти меня, кроме меня самой. Мне не нужна сказка. И мне не нужен герой. Мне нужна только я сама. Так что спасибо тебе за это. — Грустная улыбка тянется к ее губам.

— Солнышко… — хриплю я, не в силах справиться с болью в сердце.

— И, может быть, в будущем я тоже буду готова к вечной любви. Потому что я не позволю тому, что ты сделал со мной, определять меня. Теперь я это знаю. Я не шлюха. И никогда ею не была, — она поднимает руку к моему лицу, ее пальцы касаются моей израненной плоти. — Я отдалась тебе в любви, или, по крайней мере, в том, что я считала любовью. И в этом нет ничего постыдного. Но ты…, — она остановилась, ее пальцы оказались в крови. — Тебе должно быть стыдно за то, что ты превратил мою любовь в нечто грязное.

— Она не была грязной. Черт, солнышко. Теперь я это знаю. Это была самая чистая вещь в мире, и я…

Она не дает мне продолжить, прикладывая палец к моим губам.

— Что сделано, то сделано.

Говорит она и уходит.

Я умираю. Я знаю, что умираю. Я чувствую, что становлюсь все слабее и слабее, я уже почти не чувствую своих конечностей. Во рту пересохло, губы потрескались, весь мой разум затуманен, я борюсь между состоянием «быть или не быть»»

Люди Бенедикто еще раз навещают меня, избивают то, что от меня осталось, а потом уходят, уверенные, что я не переживу эту ночь.

Я тоже в этом убежден.

Пока ее голос не заставляет меня с трудом открыть глаза.

Она здесь.

Снова.

— У меня к тебе предложение, — говорит она, и я едва могу сфокусироваться на ее фигуре.

— Я отпущу тебя, а взамен ты отдашь мне документы, которые ты для нас добыл, — продолжает она.

Видя, что я не отвечаю, она подносит к моим губам бутылку с водой, смачивает их и дает мне выпить.

— Еще, — хриплю я.

Дав мне выпить всю воду, она отступает назад, и оценивает меня сузившимися глазами.

— Договорились? — спрашивает она, и мой разум не может понять, зачем ей это нужно.

— Зачем?

Она гримасничает.

— Кларк не умер. Они добрались до него до того, как яд сделал свое дело, — говорит она, рассказывая мне о своем плане убить его и о том, как ей это почти удалось. — Он хочет жениться на мне завтра, а я не могу этого допустить. Нет, я этого не допущу, — решительно заявляет она.

В ней что-то изменилось, но в моем плачевном состоянии я уже не доверяю своему восприятию.

— Куда… куда ты пойдешь?

Она пожимает плечами.

— Это я придумаю. Но нам нужно спешить, пока никто не заметил, что я здесь.

Я хочу возразить. Сказать ей, что меня не стоит спасать, что я ничего не стою. Но, может быть, помогая ей в этот раз, я уменьшу свои собственные грехи, поскольку я никогда не хотел бы, чтобы она оказалась рядом с Кларком или Бенедикто, если на то пошло.

— А как же Микеле? — спрашиваю я, зная, что она хотела уехать с братом.

Она выглядит так, словно кто-то ударил ее, когда я произношу его имя, и медленно качает головой.

— Он не поедет.

— Я помогу тебе, — соглашаюсь я, зная, что сделаю нечто большее. Я, блядь, сделаю для нее всё.

Но не потому что хочу сбежать. Ей нужна моя помощь, и я ей ее окажу. Кроме того, я не знаю, осталось ли от меня хоть что-то, что можно спасти — как физически, так и душевно.

Она разрывает мои путы, быстро помогает мне привести себя в порядок и направляет меня в дом и в мою комнату, где я тщательно спрятал все документы.

Я передаю ей все необходимое, после чего мы оба спускаемся в гараж.

Джианна несет небольшую сумку, в которой едва помещается самое необходимое, но когда я спрашиваю, все ли это, что она берет с собой, я вижу, что она твердо решила оставить все в своей прежней жизни.

Заведя машину, я быстро выезжаю из поместья, удивляясь тому, что никто не преследует.

— Я подсыпала снотворное в обед охранникам, — небрежно говорит она и игнорирует меня до конца поездки.

Я держусь на волоске, въезжая в город, и удивляюсь, что могу полностью сосредоточиться на дороге. Осознание того, что поставлено на карту, помогает мне в последний раз поднажать и высадить ее на вокзале, как она и просила.

Остановив машину, мы на мгновение сидим в тишине.

— Это прощание, Басс, — заговаривает она первой, не глядя на меня.

Моргая пытаюсь прояснить глаза, но зрение уже покидает меня. И все же, ускользая из сознания, мне кажется, что я еще что-то слышу.

Мне даже кажется, что я чувствую, как она целует меня в щеку.

Но она не поцеловала.

Теперь нет.

Это все лишь иллюзия.

— Смотрите, кто вернулся к жизни, — слышу я голос.

Открыв глаза, я поднимаю руку, чтобы прикрыть глаза от света, и замечаю бинты, закрепленные вокруг запястья и вверх по руке.

— Где я? — спрашиваю я, дезориентированный.

— Дядя, — поворачиваюсь и вижу, как Дарио закатывает глаза. — Это моя благодарность за то, что я позаботился о тебе, когда ты был на пороге смерти?

— Что ты имеешь в виду? Как я сюда попал? Последнее, что я помню…

Я смотрел, как уходит Джианна. Навсегда.

— Понятия не имею. Кто-то позвонил мне и сказал, что на вокзале Пенн меня ждет посылка. Я не смог побороть любопытство и поехал. Представь себе мое удивление, когда я нашел тебя, — смеется он. — Да еще и выглядящего как труп. Серьезно, Басс… — качает он головой.

— Ты, наверное, слышал, что произошло, — ворчу я.

Все должны были слышать, что произошло на вечеринке по случаю помолвки Джианны.

Мой взгляд скользит по комнате, и я узнаю мебель.

Это дом Циско.

— Конечно. Ты теперь знаменит. Или лучше сказать, печально известен, — усмехается он. — Все считают тебя героем. Несколько человек из команды Циско хотят назвать своих новорожденных в твою честь за то, что ты уничтожил Гуэрру. Один из лучших, — Дарио подносит четыре пальцы ко рту, имитируя поцелуй.

— Где Циско? — спрашиваю я натянуто. Ведь если это его дом, значит, этот ублюдок где-то рядом.

Если я выживу, я просто посчитаю это своим благословением и сделаю то, что хотел сделать ранее — покончу с Циско. Я, скорее всего, все равно умру, но, по крайней мере, буду знать, что этот ублюдок не сможет причинить вред Джианне — никогда.

— Он должен прийти позже, — пожимает плечами Дарио. — Я знал, что ты будешь буянить, поэтому принес тебе несколько журналов, — добавляет он, бросая несколько штук мне на колени.

— Серьезно? — закатываю глаза, убирая порнографические журналы с кровати.

— Где твое чувство юмора, дядя? — Стонет он.

Не давая ему больше ничего сказать, выпроваживаю его из комнаты и даю себе время успокоиться.

Мой организм чувствует себя хорошо — с учетом всех обстоятельств. В конечностях, где колючая проволока врезалась в плоть, еще есть боль, но когда я иду в ванную, чтобы осмотреть свое лицо, я понимаю, что повреждения были минимальными.

Отек, видимо, сошел, пока я был в отключке, и хотя я забыл спросить у Дарио, сколько времени прошло, могу предположить, что не меньше пары дней.

Оглядев комнату, я обнаруживаю новый телефон и некоторые туалетные принадлежности, разложенные для меня. В это время заходит врач, проверяет меня и желает скорейшего выздоровления.

Чувствуя себя сильнее, чем за последние дни, я, наконец, отправляюсь за своим чертовым племянником.

— Проклятье, дядя, а ты выглядишь не так уж и плохо, — усмехается он, когда я открываю дверь в его кабинет и вижу, что он курит в окно — обычное явление для Циско.

— Это так ты приветствуешь героя? — насмешливо спрашиваю я, закрывая за собой дверь и направляясь к нему.

— Точно, — качает головой, — где мои манеры? — Он быстро выбрасывает сигарету в окно и раскрывает руки, чтобы обнять меня.

Я даже не успеваю подумать, как моя рука вырывается, пальцы обхватывают его шею, и я укладываю его на стол, сметая все его вещи на пол.

— Черт, немного жестоко, не так ли? — Он продолжает шутить, бросая на меня ленивый взгляд.

Циско не боец. И никогда им не был. Он всегда был лидером — тем, кто приказывает другим выполнять его приказы.

И хотя у нас одинаковые телосложения, я знаю, что он не сравнится со мной, даже в моем полумертвом состоянии.

— Ты знал, — только и сказал я, стиснув зубы и сжимая пальцами его шею. — Ты, блядь, знал.

— О чем мы говорим? — спрашивает он, притворяясь невежественным.

— Ты знал правду о Джианне. Ты знал, что слухи не соответствуют действительности.

— Ох, — ухмыляется Циско. — Ну конечно, — его широкая улыбка возобновилась. — Именно поэтому я и послал тебя туда, не так ли? Чтобы слухи стали правдой.

— Прекрати нести чушь, Циско.

— Дядя, дядя. Ты портишь мой любимый костюм, понимаешь? — цокает он языком, поправляя пальто.

— Почему?

— А почему нет?

— Черт побери! — ругаюсь я, ударяя его головой об стол. — Имей приличие сказать мне, почему. Зачем ты подделал это видео? Почему ты так ненавидишь Гуэрра? Почему ты ненавидишь меня, мать твою?

— Я не ненавижу тебя, — выражение его лица сразу же меняется с игривого на серьезное. — Ты просто был идеальным козлом отпущения, — его плечи лениво пожимаются. — Видео… — он умолкает, — они называют их дипфейками³. В наше время ничему нельзя доверять, дядя.

— Ты знал, как я отреагирую. Ты, блядь, знал…

— Да. Я на это рассчитывал. И ты действовал блестяще. Видео с помолвки тоже было потрясающим. Я же говорил тебе, что она хороша в постели. — У него хватает наглости ухмыляться мне.

— Из-за тебя я… — Не могу поверить, как глупо я поступил, попав в его ловушку.

— Нет, дядя. Из-за тебя. Это ты ни разу не усомнился в том, было ли видео настоящее или нет, так что это твоя вина. Ты можешь стоять и обвинять меня сколько угодно, но я всего лишь дал тебе толчок, который был тебе нужен. Разрушение… Это все чем ты являешься.

Поднимаю кулак и бью его по щеке, чувствуя ожог от соприкосновения кости с костью.

На лице Циско все то же забавное выражение, даже когда я продолжаю наносить удары.

— Почему? ПОЧЕМУ? Скажи мне, блядь, почему! — кричу я, продолжая бить его, и кровь уже течет из его губ и носа.

— Потому что это весело, — тянет он, и из его уст вырывается маньячный смех. — Потому что бесконечно веселее наблюдать за тем, как люди барахтаются, чем за тем, как они счастливы.

— Ты болен, — рычу я на него. — Чертовски болен, — продолжаю бить, хотя запястье болит просто адски, кожа на костяшках пальцев содрана, но я продолжаю бить.

— Да! Я чертовски болен. Так что давай, дядя. Покажи, на что ты способен, — смеется он, его белые зубы окрасились в красный цвет, и он продолжает подначивать меня своими словами.

— Я убью тебя, мать твою, — говорю я, валя его на пол и пиная ногой в живот.

Циско начинает кашлять кровью, но смеяться не прекращает. Если не начинает даже больше.

— Ну же, ты не можешь сказать, что тебе не понравилось трахать ее. Так ли хороша ее киска, как о ней говорят? Давай, старик, поделись подробностями.

Что-то не укладывается в голове, когда я понимаю, что просто избиваю его до полусмерти, а он даже не защищается. Он наоборот подначивает меня, чтобы я ударил его посильнее.

Лежа на полу, Циско задыхается и отхаркивает кровь, но на лице продолжает играет извращенная улыбка.

Еще один удар, и я ставлю ногу ему на грудь, не давая подняться.

— Сделай это, — дразнит он. — Сделай это, блядь! — кричит он мне, и в этот момент я вижу только лицо Джианны, когда она уходила от меня навсегда. Конец жизни, которой у меня никогда не было.

И за это он тоже не заслуживает жить.

— Давай! — кричит он мне. — Сделай это, мать твою! Как ты думаешь, кто нанял тех людей, чтобы они тебя порезали? Кто, по-твоему, все это организовал? Потому что я знал, что ты попадешься на все мои ловушки, дядя, — смеется он.

Я так и застываю с расширенными от шока глазами.

— Ты… — Я запинаюсь, мой голос наполняется ужасом. — Ты нанял их, чтобы они порезали мне лицо? — недоверчиво спрашиваю я. — Зачем… Какого черта?

Качаю головой, не в силах поверить, что смотрю на человека, за взрослением которого я наблюдал, — что смотрю на свою гребаную семью.

— Потому что ты вписываешься в мои планы, — пожимает он плечами. — И потому что я мог, — он подмигивает мне, все его лицо в крови и выглядит как чертово шоу уродов.

— Да что с тобой… — я качаю головой.

— Гуэрра забрали у меня все, — его губы кривятся в презрении. — Вполне справедливо, что и я отнял у них все, — усмехается он. — В конце концов, Бенедикто всегда заботился только о своем положении в обществе. Теперь у него нет ничего, — Циско продолжает смеяться как сумасшедший, рассказывая о своем идеальном плане в отношении Гуэрры и о том, что я был идеальной пешкой.

— Но есть последний шаг, — ухмыляется он, как дурак. — Так сделай его! Убей меня на хрен и отомсти, — смеется он, и я понимаю, что он имеет в виду под последним шагом.

Он хочет, чтобы я убил его.

Я не знаю, что Гуэрра забрали у него, но это не тот Циско, которого я знаю. Это его ненормальная версия, возможно, находящаяся на грани психического срыва.

Но пока он продолжает сыпать оскорблениями, дразня меня Джианной, мне все равно, есть у него желание умереть или нет.

— Я обещал своим людям, что они тоже смогут пошалить, — хихикает он. — Это видео, безусловно, разожгло их аппетит. И она ведь согласится, не так ли? Он уже раздвинула ноги для ДеВилля, что такое еще несколько раз?

Мои кулаки снова и снова сталкиваются с его челюстью.

Человек может вынести много, прежде чем дойдёт до точки кипения. А Циско только что довел меня до моей. Предательство за предательством, он, черт возьми, все разрушил.

И я разрушу его — в буквальном смысле.

Подняв ногу, отвожу ее назад, чтобы набрать скорость, а затем наношу удар прямо ему под подбородок, зная, что если удар будет достаточно сильным, то он сразу же убьет его.

Но как раз в тот момент, когда я собираюсь добить его, я чувствую, как нож глубоко вонзается в мою кожу.

— Что… — бормочу я, отводя руку назад и нащупывая рану. Удар явно был нанесен со стороны окна. Вынимаю нож из плеча и с удивлением вижу, что он совсем маленький и, скорее всего, не причинил особого вреда.

Я едва успеваю осознать происходящее, как выражение лица Циско полностью меняется.

Он смотрит на что-то позади меня со смесью ужаса и шока, его глаза расширены, рот приоткрыт.

Наконец, повернувшись, я замечаю присутствие нового человека — женщины.

Темные волосы и темные глаза, ее черты лица лишены эмоций, когда она смотрит на Циско.

— Ты его не убьешь, — заявляет женщина, не глядя на меня. — Я его убью, — провозглашает она с иностранным акцентом.

Циско все еще не реагирует, смотрит на нее так, словно увидел привидение.

— Он должен умереть, — скрежещу я зубами, готовый сражаться с ней за это право.

— Почему? — незнакомка наконец-то поворачивается и смотрит на меня. — Он обидел тебя? — Она поднимает бровь, и я киваю, немного удивленный ее вопросом. — Он и меня обидел. — Наклоняет голову, встречаясь с Циско взглядом.

Азиатка по происхождению, ее рост — около пяти футов четырех дюймов, но в ее движениях чувствуется ловкость, которая впечатляет. Тем более что ей удалось застать меня врасплох и нанести удар в спину.

— Можешь убить его после того, как я убью его, — добавляю я резко и снова поворачиваюсь к Циско.

Он, похоже, вообще забыл о моем существовании, так как таращится на женщину.

— Нет. — Снова говорит она, на этот раз более решительно. — Мне кажется, ты меня понимаешь. Я убью его. Потому что сначала он обидел меня.

— Хорошо. Можно поспорить, но давай просто убьем его вместе и покончим с этим, — предлагаю я, голова болит и от внезапных нагрузок, и от споров о том, кто убьет человека еще не убив его.

— Нет. — Снова говорит она, и у меня создается впечатление, что она любит говорить короткими предложениями. — Он мой. И если ты попытаешься украсть мое убийство, — она медленно поворачивается ко мне, — то я убью и тебя тоже.

— Погоди, погоди, — закатываю я глаза. — Во-первых, я не обижаю женщин. Без обид, — показываю на ее наряд, явно предназначенный для драки. — Но я не понимаю, почему бы нам не скооперироваться и не убить его вместе.

— Не лезь в то, что тебя не касается, незнакомец. Сначала он обидел меня. Он мой, чтобы убить его.

— Ладно, давай сделаем по-другому. Что он тебе сделал? Потому что я уверен, что он не разрабатывал сложную схему, чтобы заставить тебя уничтожить женщину, которую ты любишь, и все это во имя какой-то гребаной беспричинной мести.

— Он обесчестил меня, — произносит она сквозь стиснутые зубы, бросая на Циско взгляд, полный презрения.

— Он… обесчестил тебя? — неуверенно спрашиваю я, потому что мой разум посылает меня в одно место и только в одно, и это может быть самым страшным преступлением.

— Да. Он предал меня и женился на суке, — хрипит она, и ее глаза становятся дикими, кажется, она едва контролирует себя. — И теперь эта сука будет вдовой, — говорит она с больной улыбкой на лице.

В каждой руке она держит по клинку — ножи-бабочки. Медленно поднесся один из них к губам, ее язык танцует по острию, а глаза устремлены на Циско.

Глядя между ними, я размышляю, стоит ли мне настаивать на своем или нет. Но раз уж она, похоже, настроена более решительно, чем я, покончить с его жизнью, то кто я такой, чтобы стоять на пути у дамы?

— Он твой, — киваю я, убирая ногу с него.

— Я покончил, Циско. Я покончил с тобой, я покончил с семьей, я покончил со всем.

С меня как будто сняли груз, когда я раз и навсегда отказался от своей связи с семьей. Потому что я, может быть, и был всю жизнь их лакеем, но не больше.

Всё было кончено в тот момент, когда они разрушили мое сердце.

Собираюсь уходит, но лишь на мгновение приостанавливаюсь, чтобы спросить.

— Как тебя зовут?

Она хмурится, как будто не может понять, почему я спрашиваю, но после продолжительной паузы все-таки отвечает.

— Даию. Меня зовут Даию.

— Хорошо, Даию, проследи, чтобы он умер медленной смертью. Этот ублюдок заслуживает этого.

Улыбка тянется к ее губам.

— О, когда я с ним закончу, он будет жалеть, что ты его не убил, — зловеще смеется она, приближаясь к Циско.

Я пожимаю плечами и закрываю за собой дверь. Но, покидая дом, который когда-то был моим домом, я не могу отделаться от ощущения, что наконец-то закрываю важную главу в своей жизни.

Проходя мимо двери, где когда-то жила моя мама, воспоминания уже не так болезненны, как раньше. Наоборот, они притупились до легкого гула, образы расплываются.

Пожалуй, впервые я не испытываю глубокого отвращения к событиям того дня, к тому, как я сыграл роль в гибели матери и отца.

Но, уезжая навсегда, я знаю, что меня ждет новая глава.

Я все еще жив.

Она все еще жива.

А это значит, что я буду гнаться за своим солнцем, даже если мои крылья могут растаять по дороге.