Осколки тебя

ГЛАВА 10

«Я наблюдал за ней дольше, чем за другими. Потому что за ней было приятно наблюдать. У нее были сложные отношения с этим мужчиной, который ее не заслуживал. Он увидит. Он найдет ее после того, как я с ней закончу. И оно будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Мое искусство»

Я не погналась за ним. Не настолько я жалкая и не доставлю ему такого удовольствия.

Вместо этого я еще некоторое время смотрела на озеро. Пыталась стать одной из тех, кто умел просто стоять и смотреть на природу, находя умиротворение. Но выяснилось, что это не мое.

Так что я потопала через лес, стараясь не прихрамывать. Когда приблизилась к дому, меня встретил стук топора о дерево.

Сент снял куртку и свитер, оставшись в одной водолазке с закатанными рукавами. Именно тогда я поняла, что никогда не видела его обнажениях рук, не считая кожи на лице и шее. Он всегда носил свитера с длинными рукавами, куртки, джинсы. Конечно, я представляла себе его кожу. Что она будет загорелой, покрытой шрамами от насилия, которое, как я знала, он перенес. Фантазировала о ее неидеальности, возможно, уродстве.

Мускулистый… ну, конечно. Но мысль о возможно имеющихся шрамах привлекала больше. Любой идиот может принимать стероиды и тратить время в спортзале. Конечно, тщеславие во мне жаждало смотреть на рельефное мужское тело, какая-то остаточная потребность в мужчинах, способных защитить меня; я любила, чтобы мужчина был сильнее — физически, по крайней мере. И меня всегда привлекали мужские шрамы — единственная по-настоящему уникальная в них деталь.

У Сента не оказалось шрамов, только татуировки.

Они заканчивались на его запястьях и покрывали каждый видимый квадратный сантиметр кожи. Отсюда я не могла рассмотреть детали, но знала, что татуировки впечатляющие. Не каракули — искусство. Об этом сообщало не зрение, а мое чутье в отношении Сента. Он не допустил бы, чтобы ему на тело нанесли некачественные рисунки. Это раздражало. И при этом Сент не походил на людей с татуировками по всему телу, хотя обладал теми же качествами, что и они. Это удивляло, а я практически никогда не удивлялась.

— Так и будешь стоять в лесу и наблюдать или все же поможешь?

Сент не прекратил колоть дрова. Выражение его лица не изменилось. Он даже не повысил голоса. Просто продолжал работать.

В животе растеклась горячая ярость, способная прогнать из тела самый лютый холод. На секунду я замерла, чтобы не показать, как сильно он на меня влиял. Ведь он смотрел, несмотря на то что сосредоточился на этой чертовой куче дров.

Как только убедилась, что достаточно себя контролирую, направилась к нему. Я не стала разговаривать или смотреть на него, сосредоточившись на том, чтобы аккуратно сложить нарубленные дрова в кучу. И старательно не обращала внимания на тот факт, что Сент был прав; мне правда нужны были дрова.

Возня с дровами заняла некоторое время. Пот стекал по вискам и собирался под мышками; не только из-за работы, но и из-за боли в лодыжке. Сент оказался прав и в том, что моя лодыжка полностью не зажила. Хождение взад-вперед с охапкой дров простреливалось резкой болью до самого бедра. Сент не спрашивал об этом, хотя уверена, он заметил, что я переношу большую часть веса на здоровую ногу, стараясь не нагружать травмированную. Ни за что не признаю, что двигалась, прихрамывая, и что от усилий не показать этого, пот покрывал каждый дюйм моего тела. Я скорее умру. Когда мы закончили, куча дров впечатляла, а я едва не теряла сознание от боли. И Сент был прав еще в одном — близился вечер, а за сегодня я съела только один банан.

Я не поблагодарила мужчину, не предложила пива или лимонада; просто подошла к тому месту, где он заканчивал рубить дрова и уставилась на него. Точнее на его руки и на татуировки на них.

Я была права — хорошая работа. Чертовски хорошая. Мотивы смерти струились вверх и вниз — черепа, сухие деревья, розы, ангелы, демоны. Внимание привлек один рисунок, тот, что покрывал внутреннюю часть его руки от локтя до запястья.

Сент заметил, на что я уставилась, потому что смотрел на меня так же, как я смотрела на него. Я не ждала, что он что-нибудь расскажет о себе, потому что на его месте сама бы не стала. Но он снова доказал мне, что я не в силах предсказать его поступки.

— Это…

— «Нуждающиеся Кочевники», знаю, — закончила за него.

Его глаза слегка расширились. Я застала его врасплох. Судя по всему, он строил идеально аккуратное представление обо мне, а я продолжала разрушать его, получая удовольствие. Мне нравилось показывать, что я была умнее, чем думали люди. Темнее, чем они ожидали от меня. Особенно если эти люди были мужчинами, считавшими, что женщины просты.

В стальном взгляде Сента читался безмолвный вопрос. Конечно, он не стал бы делать что-то столь простое, как спрашивать меня, откуда я знаю про тату. Нет, каждый шаг в нашем взаимодействии был игрой и игрой опасной.

— Мне хотелось написать книгу о мотоклубах, — дала ему подсказку. — Но не романтизируя их так, как большинство современных авторов, заставляя женщин сходить с ума по убийцам и наркоторговцам. Конечно, если приукрасить преступный мир, он не кажется таким уж плохим. — Я пожала плечами. — Но так как не очень люблю приукрашивать, мне пришлось провести небольшое исследование. Я поспрашивала кое-кого, потусовалась в парочке клубов.

Сент стиснул зубы.

— Значит потусовалась в парочке клубов.

Я наслаждалась его неуместной яростью в отношении того, что пережила.

— Если могу взаимодействовать с темой, о которой пишу, я это делаю. Поскольку в наши дни становится все труднее вызвать дьявола — слишком много людей его вызывают — решила, что будет разумнее выбрать что-то более доступное.

Ему было не до смеха.

— Какой клуб? — процедил он.

— Какое тебе дело?

Сент шагнул вперед, наши тела соприкоснулись. Никаких намеков. Его шаг — очевидная грубость и предупреждение; я даже не была уверена, что мужчина сделал его осознанно.

— Мне, бл*дь, не все равно, — прошипел он. — Какой клуб?

Я не должна была отвечать на его вопрос. Конечно, не должна. Но он вел себя так, будто я просто была обязана ответить. Как будто я принадлежала ему.

— «Техас».

Глаза Сента сверкнули, в воздухе стала ощущаться горечь и сила его ярости. Я понимала, что подобная реакция должна была только напугать, но она возбуждала. Никакой ванили, потому что я нуждалась в его ярости больше, чем в нежности.

К черту его нежность.

— Знаешь, как тебе повезло, что тебя не вычислили? Что тебя, бл*дь, не изнасиловали, не убили и не выбросили на помойку без раздумий?

Его слова были словно предметы. Сент швырял их в меня, чтобы ранить, вскрыть струпья, о которых даже не подозревал. Ему хотелось, чтобы я истекала кровью, потому что не знал, насколько глубоки оказывались причиненные им раны.

Я отступила назад.

— Дело не в везении, Сент. Я умная и знаю, как вести себя с мужчинами, не скрывающими того, какие они монстры. Если ты не заметил, я могу справиться с монстрами и уж точно не боюсь их. Так что как насчет того, чтобы порыскать по лесу, найти другую женщину на грани смерти и придумать еще один способ взять ее под контроль. Или не делать этого. Просто убирайся на хрен с моей территории.

Сент понял меня, потому что я заставила его понять. Он был не единственным, кто мог превратить слова в оружие. Я была в этом экспертом. Художником.

Итак, он повернулся, подхватил свитер, накинул куртку и скрылся в лесу.

Ушел, ни разу не оглянувшись.

~ ~ ~

Стук в дверь оторвал меня от третьего стакана виски. На журнальном столике лежали недоеденные остатки унылого ужина из курицы на пару и брокколи. Я не доготовила курицу и передержала брокколи и сейчас пыталась отвлечь себя виски и книгой Эмили, чтобы не подойти в кладовку и не открыть пачку «Читос», которую Марго положила туда, потому что была монстром. Мой знаменитый контроль рушился. Из-за Сента? Тишины? Из-за того, что не могла писать?

Хотя по-прежнему не являлась поклонником визитеров на свой отдаленный остров страданий и самоуничижения, почувствовала облегчение, когда услышала стук. Правда не настолько мне стало лучше, чтобы не схватить пистолет, спрятав его за спину.

Благодаря зиме на улице было совершенно темно, что мне нравилось, за исключением того, что ко мне пришел посетитель, которому нравилось стучать в дверь дома, где была убита женщина.

Чуть крепче сжала пистолет, когда не узнала человека на пороге своего дома. Зато я узнала чистую ярость, написанную на его лице.

— Я знаю, кто ты, — прошипел мне мужчина, как только я открыла дверь.

Досадно, но страх сдавил мне горло.

— Тогда я нахожусь в невыгодном положении, потому что понятия не имею, кто вы такой и почему заявились на порог моего дома. Но я уверена, что полиция проделает хорошую работу, выясняя ваше имя и вписывая его в ордер на арест.

Я постаралась, чтобы голос звучал холодно и спокойно, хотя внутри проклинала себя за то, что прогнала Сента. Он, возможно, помог бы мне убить этого человека, явно не желавшего мне ничего хорошего.

Мужчина был в возрасте. Слабый. Изможденный. Дешевая мятая рубашка висела на нем как на вешалке. Волосы почти полностью седые и растрепанные, почти такие же дикие, как и его полные ненависти глаза.

Я могла бы одолеть его в драке, если бы не эти глаза. Ненависть делает людей сильными.

— Полиция, — усмехнулся он. — Какой от нее прок? Они ничего не сделали, чтобы спасти мою дочь.

Горе подкрепляло его гнев, но ослабляло его самого, как это и бывает. Оно всегда разъедало силы, как термит древесину.

— Вы — отец Эмили, — сделала вывод, не ослабляя хватку на пистолете.

Мужчина выглядел так, словно ему больше нечего терять.

— Да, я — отец Эмили, — прорычал мужчина, — и всегда им буду. И я знаю, кто ты такая. Писательница, которая пишет о смерти. Ты приехала сюда, чтобы использовать убийство моей дочери для своей очередной истории. Я пришел сказать, что подам на тебя в суд, если ты надумаешь использовать ее историю для своей книги.

Я слегка расслабилась. Люди, замышлявшие убийство, обычно не угрожали судебным иском. Они как правило сразу приступали к делу. Кроме того, какой бы лютой и ядовитой ни была ярость этого человека, ее было недостаточно, чтобы подтолкнуть его к насилию. Сейчас я ее заметила. Мягкость в нем. Она была почти похоронена за тяжестью потери, но не до конца. Этот мужчина не из тех отцов, кто встречал кавалера дочери, сидя с дробовиком на крыльце. Нет, он пожал бы ему руку и пригласил в дом на чай со льдом.

Вот его слово. «Мягкий».

Мне потребовалось время, чтобы отвлечься от тяжелого горя мужчины.

— Я не планирую использовать убийство вашей дочери в качестве сюжета для книги, — сказала ему, задаваясь вопросом, не лгу ли я? — И даже если бы решила использовать, вы не смогли бы подать на меня за это в суд. Потому что я — писатель-фантаст. Относительно известный и с очень хорошими юристами. Так что я очень сожалею о вашей потере, но теперь это мой дом.

Я была резка. Мой ответ граничил с жестокостью, но я не знала этого человека и не разделяла бремя его горя.

Мужчина пару раз моргнул, как человек, который только что вышел из транса. Все в нем стало более хрупким, он словно в миг состарился еще больше и растерял весь свой запал.

— Я понимаю, что вы, вероятно, ищете, кого бы обвинить, — продолжила я. — Это нормально, учитывая, что полиция так и не нашла того, кого вы могли бы наказать, но я не убивала Эмили. И вы не должны винить меня в том, что я купила ее дом и живу здесь. Это не принесет ничего хорошего никому из нас.

Прикусила губу, удерживая себя от того, чтобы сделать что-нибудь безумное, например, пригласить мужчину внутрь и попытаться утешить. Не следует делать подобного, я не из таких людей.

— Еще раз, мистер Эндрюс, я сожалею о вашей утрате, но Эмили здесь больше нет. Так что, пожалуйста, воздержитесь от возвращения.

Затем я закрыла дверь перед его носом.

~ ~ ~

Для человека, который ненавидит людей, у меня было много посетителей.

В отличие от прошлой ночи, нынешний визитер не кричал на меня и не ненавидел за то, что я купила дом и писала книги о смерти.

Я и не считала, что Марго ненавидит меня. Она всегда приносила с собой мое любимое вино и не добавляла в него мышьяк. Она даже взяла к нему чертову доску с нарезкой закусок, когда приехала после четырех часов дня.

Я проспала всего несколько часов. После вчерашнего небольшого визита я была на взводе. Меня не потрясло то, что родитель убитой девушки выплеснул на меня гадости; нет, меня вдохновило его горе. Его боль. Они придали мне сил как гребаному вампиру после того, как он осушил человека. Впрочем, им я и была на самом деле. Хладнокровным хищником, охотящимся на беззащитных. Потому что я кое-что написала. Меня подпитал крайний ужас отца Эмили. Ужас его жизни. Смерть его дочери.

Я солгала о том, что не буду использовать убийство Эмили. Солгала не только ему, но и себе. Я твердила себе, что купила дом Эмили не потому, что хотела написать об убийстве, а потому что хотела впитать в себя негативную энергию, смерть.

В итоге у меня получился набросок истории о группе девочек-подростков, которые вызывали дьявола, трахались с ним и получали от него силу. Что-то вроде испорченной версии «Колдовства¹⁶».

Очевидно, моему агенту и издателям он понравился, потому что несколько дней назад мне прислали по почте макет обложки. Я не открыла то электронное письмо, сказав себе, что оно собьет мне весь настрой. Я хотела оставаться вне доступа, потому что не нуждалась в том, чтобы чужая интерпретация моей истории сбивала меня с толку. Издатели всегда портили мои обложки. Это сводило с ума, я неделями спорила с ними по электронной почте, телефону и смс, пока не получала желаемый вариант. Обычно это происходило к тому времени, когда книга была закончена и полностью оформлена. Но на этот раз я не стала читать письмо, потому что знала, что не собираюсь писать книгу, которую им предложила.

Вот почему я не слишком внимательно присматривалась к пестроте абзацев в почтовом ящике на моем компьютере. Потому что стоит только посмотреть слишком пристально, как мне скажут правду о том, что я пишу.

Историю Эмили. Версию ее отца.

Вот почему я хранила распечатки фотографий с места преступления, вырезки из газет, записи бесед с копами, судмедэкспертами, со всеми, с кем могла связаться, используя свое влияние. Все это было прикреплено к стенам моего импровизированного офиса. Я работала не так, как какой-нибудь гребаный шаблонный частный детектив или бывший полицейский, пытающийся раскрыть убийство, чтобы искупить свою вину, или что-то в этом роде.

Нет.

Мой офис в Нью-Йорке был большим, больше, чем моя спальня. С белым раскладным диваном, стодолларовыми подушками, вышитым вручную покрывалом и двумя одинаковыми креслами напротив друг друга. Из окна открывался вид на парк. Вдоль стены стоял стеллаж с потрепанными экземплярами моих любимых книг. И еще один стеллаж с моими книгами, потому что иногда, в моменты неуверенности в себе, я поднимала глаза и вспоминала, что способна написать книгу. Что я делала это много раз.

Мой письменный стол был маленьким. Дорогим и конечно же со вкусом. Не загроможденным. Лампа от Тиффани. Мраморная подставка. Настольный компьютер. Роскошное кресло перед ним. Я не знала зачем оно мне, так как никогда по-настоящему не писала, сидя в нем. Обычно я валялась на диване. Стол же был предназначен для ответов на электронные письма, для исследований и фотосессий, когда приходили журналисты из Vogue, чтобы написать обо мне статью.

Нынешний кабинет совсем не походил на тот, что остался в городе. Маленькая комната для гостей, из которой я убрала кровать — кто стал бы оставаться у меня на ночь? — и поставила письменный стол. Такое же роскошное кресло, что и у меня в Нью-Йорке.

Больше ничего моего не было.

Всюду были свалены стопки моих книг, без всякого порядка, просто сложенные так, чтобы я могла получить их энергию.

Комната, из которой я сделала кабинет, была оформлена так же, как и весь остальной дом. Богемный гламур. Старинные ковры. Картины в разномастных рамках на стенах. Я сняла многие из них, чтобы украсить материалами по убийству Эмили. Несмотря на то, что не писала, я сделала все это, говоря себе, что это хобби, любопытство, но это было исследование. Не для того, чтобы раскрыть убийство, я была слишком эгоистична для этого. Мне хотелось лучше понять Эмили и способ ее убийства. Потому что дело было даже не в ней или в других убитых женщинах.

Дело было в нем.

Я предполагала, что убийство совершил мужчина, потому что женщины очень редко становились серийными убийцами.

Итак, я решила для себя, что это был мужчина. Монстр внутри одного из них. Мне хотелось узнать его получше, потому что собиралась писать от его имени. Я хотела написать о монстре. Хотела, чтобы все были вынуждены сопровождать его в этой истории, были пойманы в ловушку его сознания. Я хотела, чтобы мои читатели ненавидели его, но также ненавидели и самих себя за то, что он им нравится. За сочувствие к нему. И в конце концов мне хотелось обмануть их, заставив думать, что этот монстр — герой.

Я не спала всю ночь, занимаясь этим. Я писала монстра, была этим монстром. Так что мне больше нечего рассказать о себе, кроме того, что визит отца мертвой девушки только мотивировал меня.

Я съела сыр и вино на своего рода «завтрак» и чуть позже выпила кофе. После отмокала в ванне, уставившись на свой компьютер до прихода Марго.

Мы устроились во внутреннем дворике, потому что по обе стороны от плетеной мебели стояли огромные газовые обогреватели. Марго достала из сундука рядом с кучей дров толстые одеяла. Я не знала, что они там были.

— Слышала, прошлой ночью у тебя был гость, — сказала она, потягивая вино и глядя на озеро.

Вот кто мог это делать. Марго была из тех людей, кто смотрели на панораму и позволяли ей успокаивать их. Впрочем, у меня не было достоверной информации, чтобы прийти к такому выводу. Я не задавала почти никаких вопросов этой женщине о ее жизни, так же, как и она не задавала их мне. Я знала, что на безымянном пальце левой руки у нее надето только одно золотое кольцо, что было необычно, потому что остальные ее пальцы усеяны кольцами с яркими, дорогими камнями. Тем не менее, Марго не говорила ни о муже, ни о жене. И в глубине ее глаз таилась глубокая печаль, мертвенность.

Я не ответила ей, потому что она не задавала вопроса. Она знала, что у меня был гость, потому что весь город, вероятно, знал.

— Дикон поговорил с ним, предупредил его. Тот человек скорбит о потере, которую никогда не переживет. Город итак многое ему простил за последний год, но он должен остановиться.

Слова Марго привлекли мое внимание.

— Дикон предупредил его?

Она кивнула, в ее глазах появилось немного больше любопытства.

— Мне казалось он наоборот поздравит его, — пробормотала я.

— Ты в ссоре с нашим постоянным барменом?

Я поковыряла камамбер¹⁷.

— Можно и так сказать.

Я не стала вдаваться в подробности, потому что не слишком хотела рассказывать своей подруге, что почти обвинила Дикона в убийстве ее настоящей подруги. Несмотря на то, что любила говорить себе, мне нравилось проводить время с Марго и я немного боялась думать о том, где бы оказалась без нее. Она была странной, сильной женщиной и, казалось, не обращала внимания на мои недостатки, так что мне не хотелось испытывать предел ее терпения.

Марго не стала настаивать на продолжении рассказа, и именно поэтому я хотела, чтобы она была рядом. Потому что она приносила выпивку и составляла компанию, не требовавшую от меня затрат энергии.

Мы молчали, потягивая вино и позволяя холоду, с которым не могли бороться обогреватели, не дать нам уснуть.

Я погрузилась в мысли о своей истории. Продумывала идеи и сцены, которые, возможно, захотела бы объединить. Я не смотрела на мерцающее озеро и заходящее солнце. Мой взгляд был сфокусирован немного левее, на ничем не примечательном участке, где произошло довольно примечательное убийство.

— Не думала, что ты такая неопытная, — сказала Марго, прерывая мирное молчание.

Я нахмурилась.

— Ты о чем?

Она указала на внутренний дворик.

— Сад, он еще живой. Полагаю, что к этому времени ты бы уже уничтожила его. Не могу представить, как ты ухаживаешь за цветами.

Я моргнула, наконец-то поняв, о чем она говорила. Яркие цветы, окружающие внутренний дворик, не увяли и не осыпались, как этого следовало ожидать, учитывая, что я даже не взглянула на них после того, как переехала.

Хотя погода была холодной и прогнала большинство ярких форм жизни — как мне и нравилось — на маленьком заднем дворе по-прежнему росла парочка жизнерадостных растений.

Я прищурилась, глядя на цветы, на их красоту. И подумала о человеке, который, как я подозревала, был ответственен за это.

— Вот мудак, — пробормотала себе под нос.

— Дикон?

Я все еще смотрела на цветы.

— Как сказала ранее, он скорее поджег бы их, чем стал ухаживать за ними. — Я сделала паузу. — Сент.

Марго подняла бровь.

— Ах, значит, сюжет усложняется.

Я закатила глаза.

— Если бы. Мой сюжет сейчас так же хрупок, как и мое терпение.

Марго смотрела на меня тем острым взглядом, которым я так восхищалась, но все же заставляла меня чувствовать себя неловко. Потому что, когда все ее внимание было приковано к тебе, от него было не скрыться. Казалось Марго на сквозь видела во мне все то, что я так тщательно скрывала.

— Значит, с попытками писать все так же плохо?

— Я бы не сидела здесь, не пила вино и не ела чистый жир и молочные продукты, будь это не так, — ответила я с горечью в голосе.

Только меня могли злить вино, еда, хорошая компания и красивые цветы.

— Так вот почему у тебя неразбериха с этими двумя мужчинами? — спросила Марго после паузы.

Я перевела на нее взгляд. Марго не обвиняла и не осуждала. Она воздерживалась от этого, хотя я давала ей множество причин.

— Наверное, — согласилась я, удивляясь своему честному ответу.

Но какой смысл притворяться хорошим человеком рядом с кем-то, кто увидел мое истинное лицо, как только я отказалась от ее булочек и доброты?

Марго отхлебнула вина.

— Ты как ребенок, отрывающий крылья бабочкам, потому что не знает, что с собой делать.

Я сделала глоток, хмуро глядя на почти полностью съеденный кусок сыра.

— Ты скорее описала серийного убийцу, — пошутила я. Почти.

Было бессердечно даже говорить подобное, учитывая то, как умерла Эмили, и тот факт, что я использовала жертв серийного убийцы, чтобы вдохновиться на свою историю. Конечно, Марго об этом не знала. Я была уверена, что даже у нее имелись пределы тому, с чем она могла смириться.

Марго пожала плечами.

— Мы все склонны вести себя как социопаты, если наши страсти не подогреваются. Благословение и проклятие творческой личности. Те, у кого нет страсти, таланта, креативности, либо невероятно удачливы, либо в высшей степени неудачливы. Я еще не совсем решила, как правильнее.

— Тогда в чем твоя страсть? — спросила я, снова удивив себя этим вопросом и любопытством к ее жизни.

Конечно, многие люди засыпали друзей вопросами в соответствии с правилами приличия. Но едва ли кому-то из них было действительно интересно слушать. В основном люди просто ждали момента, когда смогут поболтать о себе. Внезапно мне стало любопытно узнать о Марго больше.

Я нашла ее слово, когда впервые увидела ее. Не из любопытства, а потому что у меня для каждого волей-неволей находилось слово.

Ее слово — «спокойствие», что не имело смысла, учитывая ее вьющиеся волосы и огромное количество аксессуаров в любое время суток, но что-то внутри меня знало, что я угадала верно. Потому что за то время, что мы знакомы — не очень долго, если честно — никогда не видела ее взвинченной, маниакальной или в истерике. Или печальной. Либо у нее был рецепт на «Ксанакс», либо она так контролировала свою жизнь, как я никогда бы не смогла. Как бы то ни было, мне хотелось знать о ней больше.

— Я рисую, — ответила Марго. — Впрочем, вряд ли это тебя шокирует.

Я улыбнулась.

— Да, рисование было в моей тройке лучших догадок. Ты напоминаешь мне моего школьного учителя рисования. Пусть так и не звучит, но я сделала тебе комплимент. Она была единственной, кого я не ненавидела.

Марго улыбнулась в ответ. Я знала, что ее стиль был более практичным, естественным, искренним.

— Ну, я была учителем рисования в средней школе, так что не могу винить тебя в этом. Говорят, что те, кто не может делать — учит, что в большинстве случаев правда. Но с искусством все иначе. Напоминает людей, которые учат писать. Одно дело быть талантливым, но в мире много талантливых художников. И совсем другое — заставить мир обратить на себя внимание, сделать так, чтобы мир захотел заметить твои работы. — Она пожала плечами. — Я счастлива, что меня не заметили. Молодой вышла замуж, учила детей, которые иногда были талантливыми, но в основном просто засранцами. — Подруга посмотрела на меня. — Некоторые из особенных были талантливыми засранцами.

Я удивила саму себя, снова улыбнувшись. По-настоящему. Потому что Марго была права. Я как раз из этих «талантливых засранцев».

— Мое дело приносило мне радость. Помощь, оказанную ученикам, которые в ней нуждались, даже одному из тысячи, того стоила. Зарплата была отстойной, но нам не нужны были деньги. Я продавала картины и получала за них достаточно денег, чтобы прокормиться. Мне хватало и на большее. Мой муж был моей полной противоположностью. Надевал костюм на работу. Относился к себе довольно серьезно. Заработал кучу денег. И не мог отличить Моне от картины, нарисованной пальцами.

Марго посмотрела на озеро, ее грусть смешивалась со счастьем, что не должно было гармонировать с ее очевидной печалью. Но сочеталось.

— Это сработало. Как-то. Мы безумно любили друг друга, и нам этого было достаточно. Может все сложилось бы иначе, если бы годы притушили наши чувства и различия между нами стали бы просто раздражающими, а не поучительными. Я часто задаюсь вопросом, а не стало ли то, что его забрали у меня, когда наша любовь была еще нежной и простой, своего рода благословением. Но это всего лишь эгоистичная мысль, которой я потворствую, чтобы не сойти с ума.

Я догадывалась, что Марго похоронила кого-то, кого любила. Вероятность того, что это мужчина, была пятьдесят на пятьдесят. Не то, чтобы это имело значение, просто еще одна любопытная деталь. Как бы то ни было, любить кого-то и терять его, а после улыбаться, вспоминая о прошлом, уже являлось для меня интересной вещью. Пусть и достаточно трагичной.

— Как он умер? — спросила я, не предлагая ей пустых утешений.

Марго и не стала бы ждать их от меня. И я была точно уверена, что на протяжении многих лет она уже услышала все варианты «сожалею о вашей утрате».

Она оглянулась на меня остекленевшими, но довольными глазами. Эта женщина уже давно выплакала все свои горести.

— Автомобильная авария. Совершенно ничем не примечательный, обычный способ умереть. Недостаточно интересный для писателя ужасов.

— О, смерть всегда интересна. И те, кто ее пережил, тоже.

Марго что-то уловила в моих словах. Я это знала. Моя рана не была очищена, не зажила, как у нее. Так что спрятаться от того, кто сталкивался со смертью, не так-то просто.

Однако Марго не стала настаивать, чтобы я пояснила свои слова.

— Ты не вышла замуж повторно?

Она покачала головой.

— Могла бы. За эти годы у меня было много романов. Я не стала превращать себя в монахиню. Это никому не поможет. Я даже пару раз влюблялась. Было весело. Временами душераздирающе. Уверена, что еще не закончила влюбляться, потому что всегда желаю этих эмоций, но я покончила с браком. Я хотела выйти замуж только один раз, так и будет.

— Дети?

Марго проявила вежливость, не трогая мои раны, но я была более чем счастлива прощупать ее. Меня подгонял интерес. И да, мне действительно нравилась мысль о том, что, возможно, у меня будет такая подруга, как она. Кроме того, чесался затылок. Марго давала мне пищу для размышлений в моей истории.

— Ах, да. Вопрос, который задают всем женщинам, потому что он есть в сценарии. Мы должны хотеть продолжения рода, воспитывать. Конечно, я бы прекрасно с этим справилось, если бы меня вынудили обстоятельства. В целом же у меня отсутствовало желание рожать детей. Слишком много постоянства, а я эгоистична. Вот почему любовь для меня никогда не длится долго. Я не хочу отдавать столько себя, сколько требует настоящая любовь.

Я моргнула от ее слов, от такой неожиданной откровенности.

— Если ты эгоистка, то мне неприятно думать, кто я тогда, — пробормотала я.

Марго подняла бровь, глядя на меня.

— Дорогая, мы все эгоисты, просто по-разному.

Я кивнула.

Мы молчали пока не выпили по два бокала вина. Я мысленно играла с сюжетными линиями, используя слова Марго, ее дух, чтобы подпитывать себя. Ноутбук скоро позовет меня, но не сейчас. Нужно выпить еще вина, посидеть в тишине и в приятной компании.

И при всем при этом этого было недостаточно. Я нуждалась в большем.

— Марго, у тебя случайно нет домашнего адреса Сента?

Женщина широко улыбнулась, когда я задала этот вопрос. Понимающе.

— А, так ты еще не закончила отрывать крылья у бабочек?

— Пока нет.