Осколки тебя

ГЛАВА 5

«Все всегда заканчивалось слишком быстро. Я старался растянуть время, чтобы не искать другую жертву, но делать это становилось все труднее. Никто меня не ловил. Даже близко. Я был богом. И смертью. Вот какой подарок я им делал. Давал возможность умереть ради искусства. Разве женщина может мечтать о смерти прекраснее?»

— Сейчас шесть тридцать утра, и я только что постригла себе челку.

Я прищурилась в зеркало, наклоняя голову влево и вправо, чтобы убедиться, что она ровная.

— Я не уверена, то ли у меня получился отличный новый образ, то ли я нахожусь в самом разгаре психоза.

Я так долго смотрела на себя в зеркало, что было трудно сказать сколько именно.

— Хорошо, перезвони мне или хотя бы напиши и дай знать, что ты еще не умерла от истощения, — закончила я, зная, что Кэти работала по сменам, с которыми ни один человек не справится без кофеина или не убив кого-нибудь.

Я повесила трубку, болезненно осознавая истерику, эхом отдающуюся в трубке.

Больше недели я не разговаривала ни с одним человеческим существом. Больше недели. В Нью-Йорке подобное было бы невозможно.

Даже если бы я не осталась там и не жила, или не спала с моим нынешним Тоддом. Этим именем я называла всех своих бойфрендов с Уолл-стрит с трастовым фондом и нюхающих кокаин. Их всех звали либо Трент, либо Кип или еще как-нибудь. Сокращенно Тодд. И было идеально то, что самого последнего из них действительно звали Тоддом.

К восьми утра на меня бы уже наорал мой инструктор по фитнесу, затем мне рассказали бы о новейшем вкусе комбучи в баре соков, а бариста рассказал бы об их новом меню, на которое мне было бы плевать и ко всему прочему мне пришлось бы послать пятерых таксистов.

Итак, после недели в полном одиночестве и без единого разговора по телефону, я начала сходить с ума.

Мой взгляд остановился на оранжевом пузырьке с таблетками в шкафчике в ванной.

— Ты не можешь уехать в хижину у черта на куличках.

Я подняла бровь, как это делала любая женщина моего поколения, когда мужчина пытался сказать ей, что она не может что-то сделать.

— Ох, и почему же?

Я даже собралась сказать ему, что могу отбиться от любого серийного убийцы, который может скрываться в лесах Вашингтона благодаря урокам самообороны и Глоку, из которого стрелять меня научил отец незадолго до того, как я переехала в Нью-Йорк.

— Потому что у тебя депрессия.

Он по-особенному произнес это слово. Медленно. Тягуче. Поддерживая зрительный контакт со мной, напоминая мне о моей слабости. О моей болезни. Он притворялся что понимает и принимает меня такой, какая я есть. Но я знала, что он стыдился. Стыдился меня. Ему было стыдно и за себя. На его лице появлялось забавное выражение, когда я говорила в интервью о своих проблемах с психикой или когда намекала на них в «компании». Конечно, наедине он делал самый минимум. В меру понимал, слушал со слегка остекленевшим блеском в глазах, но я знала, что для него идеальным сценарием был тот, где я никогда не рассказывала о своих проблемах и позволяла ему делиться только его успехами.

Так что да, то, как он произнес это слово, как смотрел на меня, и в целом тот факт, что он был полным мудаком, очень меня раздражал.

— Я знаю, что у меня депрессия, — мягко сказала я ему.

Он потянулся вперед, чтобы взять меня за руку. Я могла бы устроить драму, вырваться из его объятий и накричать на него. Обычно я бы так и поступила. Я весьма чувствительная натура. Писатели вроде как должны быть такими, так или иначе. Либо внутренне, либо внешне. Но сейчас мне не хотелось драмы. Меня наполняло странное спокойствие, и я позволила его слишком мягкой руке слишком легко схватить мою.

О, как же я мечтала о мужчине с мозолистыми руками и крепкой, почти болезненной хваткой.

— Тебе не нужно отправляться в глушь, где может случиться все, что угодно. У тебя не будет никого, кто мог бы тебе помочь. Ты будешь одна.

Я посмотрела на него, не моргая.

— Да, как раз в этот самый момент я и понимаю, что мне нужно побыть одной, в полном одиночестве.

Тодд Генри III совсем не обрадовался тому, что его бросили. Потому что человек с его именем, связями, деньгами и формой челюсти не привык, чтобы его бросали. Даже несмотря на то, что он был женоненавистником, снобом и не очень хорош в постели. Он заверил меня, что мне придется умолять, чтобы вернуть его, а затем я заверила его, показав средний палец, что буду умолять только о способности возвращать людей из мертвых или с края пропасти, и ни о чем другом.

Излишне говорить, что мне пришлось сменить номер телефона, чтобы убедиться в том, что он не будет названивать мне. Или, точнее, чтобы, попав в эту глушь и нырнув с головой в выпивку, я не потеряла всякое самоуважение, позвонив ему. До сих пор я не думала о нем с тоской, несмотря на многочисленные бутылки вина и неуверенность в своем решении переехать сюда.

Мои руки сомкнулись вокруг пузырька с таблетками. Я вытряхнула две таблетки на ладонь и запила их стаканом воды, стоящим на краю раковины. К сожалению, таблетки и вода не могли смыть воспоминания или те слова, но, по крайней мере, они могли стабилизировать меня, настолько чтобы постараться полюбить свою новую челку и отправиться писать книгу.

Я пыталась тянуть с приготовлением кофе, после медленно пила его, просматривая социальные сети и упорно стараясь не заглядывать в переполненный гневными письмами от моего агента почтовый ящик.

И все же, время пришло.

Пора, наконец, открыть свой ноутбук.

Всю прошлую неделю мне удавалось оттягивать этот момент. Я распаковывала вещи. Избавлялась от мебели, делавшей мой новый дом слишком уютным, на мой вкус. Поздно вечером спешно заказывала понравившуюся мне мебель после того, как выпила слишком много виски, что было единственным для меня способом совершать покупки в интернет-магазине. Позже мне позвонил риэлтор и сообщила, что ему позвонили с почты и сказали, что большие посылки не могут быть доставлены ко мне домой, потому что грузчикам не по душе разворачиваться на моей подъездной дорожке.

«Жаль, что вы не сказали мне об этом до того, как я подписала договор купли-продажи, потому что если бы знала, что покупки в Интернете будут такими утомительными, я бы не купила этот коттедж», — сказал я ей тогда.

Она рассмеялась, будто я пошутила. Хотя это была не шутка.

Итак, я немного ошиблась. На этой неделе я все же разговаривала с человеком — почтовым работником, который настаивал на том, чтобы помочь мне с посылками несмотря на то, что он был почти вдвое старше меня. В какой-то момент меня наполнила уверенность в том, что меня наверняка арестуют за непредумышленное убийство после того, как он умрет, пытаясь загрузить последнюю из моих слишком дорогих статуэток черепов в багажник моей машины.

Мужчина выжил. Я, в отличие от него, едва, потому что дружелюбная светская беседа была смертельна для такой темной души, как я.

Потребовалось время, чтобы распаковать все, что я купила. Хрустальные черепа. Книги по оккультизму. Картины в рамах, изображавшие жуткие сцены сражений. Черные кашемировые пледы. Когда я закончила, дом стал выглядеть странно. Вещи не сочетались. Все было неправильно, но я сразу же почувствовала себя комфортнее.

К сегодняшнему дню у меня закончились оправдания, чтобы не писать. Не открывать ноутбук. Не выполнять свою работу.

Для писателя нет ничего неприятнее, чем пустая страница. Раньше я находила ее волнующей — эту пустоту. Эту возможность заполнить страницу, наполнить мир историями, принадлежавшими только мне. Чтобы хоть как-то изгнать своих демонов, создав других.

Сейчас? Сейчас же мне хотеть изувечить собственное лицо для того, чтобы моя кровь вывела из строя ноутбук и дала мне отсрочку перед казнью.

~ ~ ~

Возможно дело в утреннем виски. Или в отсутствии кофе. Или в незнакомой обстановке. Или в скользкой, покрытой мхом земле. Возможно, виновата моя ужасная координация или же гребаный дух Эмили решил начать преследовать меня за то, что я вела себя как сука по отношению ко всем, кто ей был дорог. Честно говоря, я не познакомилась со всеми, кем она дорожила, но грубость по отношению к владельцу книжного магазина после оценки ее коллекции книг подсказала мне, что я была на правильном пути.

Все эти вещи могли быть причиной, или ни одна из них. Причина была не важна. Не важно, что именно заставило мою ногу остаться в вертикальном положении, в то время как все остальное тело рухнуло на землю. Важно было только то, что это произошло. Раздался глухой стук, сопровождавший удар моего тела о землю. Я догадалась, что повредила в лодыжке что-то важное, поскольку последовавшие за падением минуты стали абсолютной агонией.

Я не закричала. Какой в этом смысл? Поблизости не было соседей. Возле дома не пролегала туристическая или охотничья тропа. Вокруг были только призраки и мелкие млекопитающие.

Как там говорится? Если в лесу падает дерево, и никто этого не слышит, издает ли оно звук¹⁵? Если автор бестселлеров, слегка депрессивный, но блестящий автор ужасов падает в лесу, и никто этого не слышит, существует ли она вообще на самом деле?

Земля была твердой. Я предположила, что это было из-за резкого похолодания, благодаря чему она подмерзла и стала рассадником боли и травм. Вот почему я любила зиму. Зима пропагандировала смерть и страдания. Вот почему я приехала в Вашингтон накануне этого прекрасного холодного сезона. Чтобы снег покрыл мою маленькую хижину льдом, как глазурь покрывает торт, в конце концов заперев меня внутри и заставив написать книгу или стать Джеком Торрансом из «Сияния». Оба варианта я считала продуктивными. Третий вариант — упасть посреди леса без ноутбука или топора — таковым не был.

У меня даже не было с собой телефона.

Я считала это устройство практически хирургическим вмешательством. Постоянный поток лайков, угроз расправы и фотографий, благодаря которым люди хотели казаться теми, кем они хотели, чтобы их видели другие.

Я решила, что прогулка будет отвлекающим маневром. Что я проведу весь поход, только фотографируя и ничего больше. Не то чтобы телефон мог бы помочь мне в данный момент — связь в лесу была очень слабой, словно в мире еще остались уголки, где ее нет. Разве небо не загрязнено спутниками? С другой стороны, все они использовались для слежки за американцами, русскими и женой офицера диспетчерской, которую он подозревал в интрижке. Так что это конкретное место в лесу, где нет спутниковых снимков и сотовой связи, являлось отличным местом для того, чтобы быть убитым или упасть, сломать лодыжку и в конечном итоге умереть от охлаждения.

Какая веселая мысль.

~ ~ ~

Я уже начала думать, что моя судьба предрешена, когда появился он.

Темная, размытая, но в то же время откровенно мужская фигура, казавшаяся тенью. Возможно, именно его лосьон после бритья усилил мою уверенность в том, что это был именно мужчина, пробирающийся через лес к тому месту, где лежала я. Запах лосьона был резким. Мускусным. С нотками табака.

Мужчина молчал. С другой стороны, я тоже, так чего же еще я могла от него ждать?

Но точно не того, что он наклонится и попытается заключить меня в свои объятия. Почему я этого не ожидала — было выше моего понимания. Я была отчаявшейся женщиной, лежавшей посреди леса и явно неспособной ходить. Подобрать упомянутую женщину, вероятно, было мечтой большинства порядочных мужчин.

Впрочем, как и большинства не очень порядочных мужчин.

Я была легкой добычей.

— Стой! — закричала я, размахивая руками в попытках отбиться от него.

Сопротивление получилось смехотворным, учитывая мое состояние и то, что движения отдавались острой болью в поврежденной лодыжке. Мне было достаточно больно, чтобы на несколько секунд в глазах потемнело. Этих секунд хватило, чтобы меня подхватила размытая, человекоподобная фигура передо мной. Но я осталась лежать на земле, грязная, страдающая от боли и определенно уязвимая.

— Как тебя зовут? — потребовала я хриплым после криков о помощи голосом, от которых я отказалась еще несколько часов назад.

Моргая от боли, я смогла сфокусировать взгляд. Слабое освещение мало что мне показало. Был ли сейчас канун ночи того же дня, когда я отправилась в свой злополучный поход? Или прошло целых двадцать четыре часа?

Конечно, нет.

Я бы не пережила ночь в лесу. Но, может быть, я была уже и не жива. Может быть я была в загробном мире. Мире, который ждал меня за все мои грехи. За мнимые и реальные.

Он был крупным.

Настоящий мужчина.

Или настоящий дьявол.

Неважно.

Если он был мужчиной, то довольно дерьмовым, потому что стоял и смотрел на полуживую или мертвую меня, свернувшуюся на земле калачиком. Он не проверил мои жизненные показатели и не закутал меня в свою кожаную и, как я успела отметить даже в таком состоянии, дорогую куртку. С другой стороны, если он был дьяволом, то справлялся отлично.

— Зачем тебе знать мое имя? — спросил он, созерцая меня дольше, чем было вежливо при таком необычном социальном взаимодействии.

Я изо всех сил попыталась подняться, но у меня ничего не получилось. Может и получилось бы, если бы я попыталась встать с самого начала. Насколько знала, я не сломала ни одной кости в верхней части тела. Мне мешала встать странная поломка чего-то глубоко внутри меня. Именно она мешала мне подняться и похромать до дома, к теплу и выживанию.

— Потому что ты здесь или для того, чтобы спасти меня, или чтобы избавить меня от страданий, — сказала я, поняв причину, зачем спросила его имя. — И если выберешь последнее, то мне хотелось бы знать имя человека, убившего меня.

Тишина.

— И тебе не интересно узнать имя человека, пришедшего спасти тебя?

Я пожала плечами. Или попыталась, потому что мешала земля подо мной.

— Если ты собираешься спасти меня, я узнаю твое имя позже.

Он ждал. По-прежнему не проверяя мое состояние, не задавая вопросов и не пытаясь согреть курткой с подкладкой из меха какого-то животного. Его голос говорил мне, что под всем этим скрывается такой же холодный, как и я человек.

— Это все? — спросил он.

Я снова моргнула, решив, что причиной моей неспособности сосредоточиться, должно быть, была гипотермия. Или обезвоживание. Стресс. Надвигающаяся смерть. Выбирайте сами.

— Да, это все.

Мужчина кивнул, жест был целенаправленным, прорезая размытость моего зрения. Затем он сделал шаг вперед, наклонился и подхватил меня на руки. Совсем не нежно, совсем не пытаясь быть осторожным. Меня это устраивало даже несмотря на острую боль, пронзившую ногу. Я приветствовала эту боль. Это означало, что я, скорее всего, была жива.

Радовалась ли я этому?

От его куртки пахло кожей.

И дымом.

Мужчина не снял ее и не укрыл меня от пронизывающего холода, проникающего вместе с болью. Ветки хрустели под его уверенным, целеустремленным шагом. Он не торопился, но и не медлил. Он смотрел прямо перед собой, даже не взглянув на меня. С другой стороны, именно из-за блуждающего взгляда и разума я оказалась в нынешней ситуации, так что мне следует радоваться тому, что он сосредоточился на том, чтобы не споткнуться.

Впрочем, этот мужчина вряд ли вообще был способен споткнуться обо что-либо. Он почти не запинался, неся через лес взрослую женщину. Справедливости ради надо сказать, что эта женщина определенно имела недостаточный вес, а у этого парня руки были как стволы деревьев.

Я видела только его шею. Подбородок. И небо.

В глазах ощущение, словно в них насыпали песок. Разум затуманен болью, дезориентация. Меня расстраивало то, что я находилась на руках у сильного мужчины, но не могла рассмотреть его лица. Еще больше расстраивало происходящее. Вот она я, жившая в соответствии со всеми гребаными стереотипами. Женщина, заблудившаяся в лесу, которую мужчина несет на руках в безопасное место. С таким же успехом на мне мог быть ярко-красный капюшон. Может, под ним действительно был волк?

— Сент, — резко произнес мужчина.

— Что?

— Мое имя.

— Сент*, — повторила я. — Ты выглядишь скорее грешником (анг. Saint* в переводе на русский — святой)

Он хмыкнул как мне показалось в знак согласия.

Мы шли в тишине еще некоторое время. Я не знала, сколько времени потребуется, чтобы добраться до места назначения. Не знала, куда мы идем.

— Ты назвал мне свое имя, — выпалила я.

И снова он не посмотрел вниз. И снова не ответил.

— Значит ты собираешься убить меня?

В моем голосе не было ни паники, ни мольбы. Только любопытство. Я уже смирилась с тем фактом, что Мать-природа собиралась убить меня, так какая разница, если сделает это руками мужчины?

~ ~ ~

Я не помню, как потеряла сознание. Этого никто никогда не помнит.

Слабый сюжетный прием, который я использовала много раз, говоря что-то вроде «а потом я потеряла сознание». Занавес. Новая глава. Новая сцена. Новая точка зрения.

На самом деле все не так.

Вы не помните точного момента. Все вокруг — мешанина звуков, образов, путаница, где непонятно что реально, а что нет. Это похоже на то, когда ты ложишься вздремнуть в два часа дня и просыпаешься посреди ночи, задаваясь вопросом, какой сейчас год и не проспал ли ты апокалипсис, оставшись последним человеком на Земле.

Именно об этом я сейчас и думала.

Я лежала. В комнате, где пахло чистящими средствами и духами.

Сент не убил меня.

Кажется, он принес меня в кабинет врача, а врачом была женщина.

Я чувствовала себя дерьмово, ну а как иначе?

И я находилась там, где хранят наркотики. Тогда где было ощущение парения, которое должен был дать мне морфий?

— Вы проснулись.

Я вздрогнула от звука. Мир перед глазами по-прежнему расплывался, инстинкты, за которые можно было бы ухватиться, спали. Я не знала, что в комнате кто-то есть и не знала где нахожусь. Но, используя логику, я бы предположила, что нахожусь в каком-то медицинском учреждении. Эту мысль подтвердила женщина в белом халате и с дружелюбной улыбкой, когда подошла и встала рядом с моей кушеткой.

Всякий раз, когда я впервые встречала человека, мне приходило на ум какое-то слово. Для каждого человека оно было разным. Мое первое впечатление о ком-то, упакованное в одно слово. Их внешний вид, их одежда, отражалась ли улыбка на их губах и в их глазах, шли ли они медленно или быстро, пожимали ли мне руку или просто кивали. Слово в моей голове было кульминацией всего этого.

Сейчас, будучи писателем, я принимала эту причуду, как часть своего странного творческого мозга, но я делала это с тех пор, как себя помню.

Слово этого врача — «побег». Вот что я о ней думала. Искала ли она спасения или предлагала побег, я не знала. Слово не всегда имело смысл, и, конечно же, я никогда не произносила его вслух. Оно просто было рядом, всегда, пока я не узнавала человека получше, после чего-либо исчезало в безвестности, либо подтверждалось.

Женщина-врач не была хорошенькой. И не старалась быть таковой. Макияж отсутствовал. Кожа бледная, как и у многих здешних людей — мало солнца и все такое. Черты ее лица были слишком нечеткими, даже если оно было слегка морщинистым, как сейчас.

— Мы мало о вас знаем, — сказала она хриплым, страстным голосом.

Каким-то образом он связал все воедино: ее бледное лицо, странные черты, темные волосы. Женщина все еще была некрасивой, но уже интересной. Наверное, странно замечать что-то в незнакомом человеке на данном этапе моей жизни, но в этом была вся я — странная и одержимая внешностью.

— Мы?

Она кивнула в угол комнаты, и я проследила за ее кивком. Медленно. Даже движение глазных яблок казалось усилием. Как я не заметила его первой, ума не приложу. Но опять же, каким бы большим он ни был, если он не хотел, чтобы его видели, значит, его не видели. Или, может быть, меня накачали какими-то странными наркотиками.

Сент не заговорил, не спросил меня, как я себя чувствую, не потребовал платы за мое спасение, ничего. Он просто смотрел.

Многих испугала бы подобная реакция. Особенно когда они приходили в себя после того, как едва не умерли. Но я была не из таких. Даже при том, что мои инстинкты заржавели, я не собиралась бледнеть под его пристальным взглядом. Неважно, насколько он был проницательным.

Его глаза были ярко-зелеными. Цвета лесной зелени. Вполне уместно, поскольку этот лес, черт возьми, почти убил меня, а этот мужчина выглядел так, словно мог сделать то же самое.

— Ваша лодыжка не сломана, — сказала врач, появляясь в поле моего зрения. — Но у вас довольно серьезное растяжение связок. У вас легкое переохлаждение, но я не вижу никаких осложнений у молодой, в целом здоровой женщины.

— Ну, к счастью, я нездорова только психически, — ответила я хрипло.

Я попыталась приподняться на кушетке, испытывая дискомфорт оттого, что лежала здесь. Чувствовала себя слишком уязвимой. Привстать оказалось непросто. И, бросив острый взгляд на женщину, поспешившей мне на помощь, я справилась в одиночку. Я не привыкла к слабости в теле. Единственная причина, почему я так усердно тренировалась в спортзале пять раз в неделю, заключалась в том, чтобы превратить свое тело во что-то другое, а не в объект, на который мужчины могли бы смотреть и брать, если считают себя достаточно сильными. Конечно, безумная диета и одержимость своим весом привели к тому, что мои силы были ограничены, но я и не была слабой.

До этого момента.

Желудок скрутило от этого факта. Вдобавок мое состояние видели посторонние люди.

— Меня зовут Кэрри.

Женщина заговорила как раз в тот момент, когда я размышляла стошнит меня или нет.

Кэрри. Веселое, смешное имя, прославившееся благодаря шоу, которое мы с Кэти презирали и которое ничего не делало для женщин Нью-Йорка или женщин в целом.

— Городской врач, — продолжила она, когда я ничего не сказала.

— Вы городской врач? — уточнила я.

Она улыбнулась.

— Родилась здесь и выросла. Далеко не уезжала, чтобы получить медицинскую степень, и вернулась после окончания ординатуры.

В ее голосе было столько радости, что я сразу же ей не поверила. Что-то было не так. Счастливые люди меня пугали. Все они лгали. Мне нравились несчастные, подавленные люди. Именно они были самыми честными и разумными. Счастливые люди глупы, у них не было связи ни с миром, ни с самими собой, потому что иначе они были бы несчастны.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Кэрри.

— Я чувствую, а значит принимаю недостаточно лекарств, — ответила я, взглянув на капельницу, прикрепленную к моей руке.

Еще одна дружелюбная, теплая улыбка.

— В капельнице физраствор, безрецептурный препарат от отека лодыжки и боли. Я не занимаюсь назначением сильных опиатов, когда пациенты в них не нуждаются. В долгосрочной перспективе от них больше вреда, чем пользы.

Тьфу. Конечно же Кэрри являлась единственным врачом в Америке, не подкупленным «Биг Фарм» и желавшей по-настоящему помогать людям, а не делать деньги. Кроме того, она упрямо вытянула подбородок, сообщая, что не отступит от своей замечательной, но раздражающей моральной позиции. А пытаться переубедить ее у меня не было сил.

— У вас есть телефон, которым я могу воспользоваться?

Я не взяла с собой мобильный в свой злополучный поход с идиотским намерением отвлечься от копания в соцсетях. Больше никогда не буду пытаться наладить здоровые отношения с природой и с самой собой без технологий. Ничего хорошего из этого не вышло.

— У вас есть родственники, которым вы хотите позвонить? — спросила Кэрри, доставая телефон из кармана.

Я фыркнула.

— Нет, у меня нет родственников, чтобы им позвонить.

Год назад у меня была семья, которой я могла бы позвонить. Отец, которому можно позвонить, но его болезнь быстро прогрессировала. Безжалостно. Так что, даже если бы я позвонила ему и сказала, что едва не умерла посреди леса, первое, о чем бы он спросил: «А вы кто?»

— У меня есть подруга, — продолжила я. — Она врач. Ну, точнее нейрохирург. Но я уверена, что она поймет основы строения лодыжки.

Я не стала говорить, что Кэти не придерживалась тех же моральных принципов, что и Кэрри, и была щедрее на список лекарств в рецепте.

— Я позвоню ей.

— Она в городе? — спросила Кэрри, держа сотовый телефон, но не вкладывая его в мою протянутую руку.

Я стиснула зубы.

— Она в Нью-Йорке.

Кэрри взглянула на часы.

— Она сможет добраться сюда не раньше завтрашнего дня. У вас есть кто-нибудь, кто живет поближе?

Я уставилась на телефон, который Кэрри держала в заложниках. Даже если это был ее телефон. Даже заключенные имели право на один звонок.

— Нет.

Кэрри посмотрела на меня на удивление жестким взглядом.

— Ну, уже поздно. Я все равно живу наверху, и хочу, чтобы с вами был кто-нибудь рядом, просто на всякий случай. После подобной травмы вы все равно не сможете много двигаться в течение трех недель.

Прежде чем я успела возразить на все, что она только что сказала, Кэрри посмотрела на мужчину, все еще молча сидевшего в углу.

Я подумывала о том, чтобы попросить Кэти отпроситься с работы на три недели, но это примерно то же самое, что предложить ей снять с себя скальпель. Она смогла бы приехать только в том случае если бы мне отгрызла ногу, к примеру, горная пума. Вот тогда бы Кэти посчитала это достаточно веским поводом. А вот вывихнутая, и даже не сломанная лодыжка? Нет. Никто другой тоже не захочет приехать. Кроме того, я сама не хотела видеть кого-то еще. Меня пробирала дрожь от одной только мысли об этом.

— Я справлюсь, — выдавила я сквозь стиснутые зубы.

Кэрри нахмурилась.

— Нет, вы живете в коттедже Эмили, а он достаточно изолирован. Плюс приближается зима. Вы не справитесь, неважно, насколько крутой вы себя считаете.

Беспокойство этой женщины чертовски раздражало. Я задумалась, как нагрубить ей за короткое время так, чтобы она возненавидела меня настолько, чтобы отправить умирать в мой домик, потому что я не смогла бы достать бутылку с водой даже если от этого будет зависеть моя жизнь. Но нет, то, что тебя ненавидит городской врач, было почти так же ужасно, как то, что тебя ненавидит городской бармен.

— Уверяю вас, моя способность справляться с болью, не полагаясь на других, удивит вас, — сказала я ей.

Кэрри вскинула бровь.

— У вас нет друзей поблизости?

Я покачала головой. Полное одиночество в моей ситуации напугало бы многих людей. Но не меня. Мне все нравилось. Не считая того, что споткнуться в лесу означало верную смерть, если поблизости не бродили дьяволы-бродяги.

— Ну, Сент может присмотреть за тобой, — наконец сказала Кэрри.

Желудок необъяснимо сжался при одной мысли об этом. И дело было не в том, что мне придется полагаться на другого человека, если уж на то пошло. Дело было в нем и только в нем. В его молчании, его присутствии, в том факте, что именно он спас мне жизнь. Мне не нравилось то, что я теперь была у него в долгу и мне определенно не нравилось то, что Сент, казалось, околдовал меня.

— Не выйдет. — Он произнес эти слова хрипловато, но твердо, таким тоном, с которым мало кто стал бы спорить.

Я собиралась возразить, но Кэрри заговорила первой, вздернув подбородок и заострив взгляд.

— Ты — ее ближайший сосед, — сказала она.

Ах, неуловимый ближайший сосед. Марго была права. Этот парень никогда бы не испек мне кексы.

Мужчина не смотрел на нее. Вместо этого он смотрел на меня, сложив руки, и выглядел так, будто изо всех сил старался, чтобы я упала замертво. Сам виноват, он был единственным, кто не дал этому случиться.

— Ты должен ей помочь. Присмотреть за ней и убедиться, что у нее есть запас дров.

— В этом нет необходимости, — быстро сказала я. — Я сама что-нибудь организую. Я вполне способна на это.

Наверняка на Amazon есть опция Prime для дров. Или я бы нашла, что сжечь. Не книги. Я скорее отрублю собственные конечности и зажарю их, чем сожгу книги.

Кэрри перевела взгляд на меня.

— Как я уже говорила, ваша лодыжка не сломана, но у вас довольно серьезное растяжение связок. Вам нужно восстановиться после легкой гипотермии. Вы останетесь здесь на ночь, без протеста.

Последнюю часть она произнесла твердо, как будто чувствовала, что я собираюсь снова запротестовать.

— Не вижу смысла оставаться, если я не умерла, — съязвила я. — И когда мне не дают сильные и действенные препараты.

Кэрри подняла бровь, глядя на меня, но повернулась к Сенту.

— Я прожила здесь всю свою жизнь и знаю, что люди приезжают сюда либо за тишиной, либо за уединением. Я знаю, что ты приехал сюда за последним. Но ты выбрал избавиться от изоляции, когда решил помочь своему собрату-человеку. Так что, либо соглашайся помочь ей, либо каждая любопытная сплетница в этом городе потеряет страх перед твоей репутацией отшельника в лесу, начнет печь пироги и приносить их тебе на порог. Лично.

Хотя на меня эта угроза не произвела никакого впечатления, но подача, тон и сила, стоявшие за ней — были достойны внимания. У меня сложилось представление что Кэрри была тихой сиделкой с образом мыслей и характером женщины из маленького городка. Марго была такой же. Женщины этого города удивляли меня.

Сент встал, злобно сверкнув глазами. Не на Кэрри, отдавшей приказ, который он наверняка не привык слышать ни от кого, не говоря уже о женщине. Кэрри не получила от него ни толики враждебности. Это я оказалась достаточно везучей, чтобы стать единственным получателем его недовольства. Я поняла это даже в своем ослабленном состоянии и съежилась, лежа на кушетке. К горлу подступил страх. Этот мужчина ненавидел меня. Его ненависть ощущалась в воздухе, липла к моей коже.

Он ничего не сказал. В этом и не было нужды. Он бросил на Кэрри быстрый взгляд, его подбородок слегка приподнялся, затем вышел из комнаты.

— Хотелось бы мне сказать про него что он только громко лает, но не кусает, но врать я не хочу, — произнесла Кэрри, переводя свой взгляд с двери на меня.

— Да, скорее он не столько кусает, сколько разрывает на части, — ответила я, все еще не в состоянии отвести взгляд от дверного проема, каким бы пустым он ни был.

Она рассмеялась.

— Может и так, но он не оставил тебя умирать в лесу, так что это уже кое-что.

— Правда? — спросила я скорее себя, чем Кэрри.