Осколки тебя

ГЛАВА 16

«Он не наблюдал за тем, что произошло после его ухода. Не мог. В ее доме находилась полиция с камерами, мигалками, желтой лентой. Происходящее злило его, а ему нельзя злиться, потому что тогда он терял сосредоточенность. А сосредоточенность была важнее всего»

Ночью я спала довольно хорошо, учитывая произошедшее. Хотя никогда бы не призналась в этом вслух, во многом этому поспособствовал спавший рядом мужчина. Сент улегся со мной, притянув спиной к себе, практически заключил в объятия и приказал спать. Я не любила обниматься. Все, кто хоть немного знал меня, уже не удивлялись. И Сента я бы тоже не назвала любителем объятий. Но мы оба проспали так всю ночь.

Я проснулась раньше него. Сент на удивление крепко спал. Я ждала, что он приставит нож к моему горлу, когда начну вырываться из его хватки, но он продолжил спать. Натянув на себя его одежду, сварила кофе и, едва не застонав от первого глотка, вышла во внутренний дворик. Если бы существовал способ украсть дворик Сента так, чтобы он не заметил, я бы это сделала.

На улице стоял зверский холод, ночной мороз еще не отступил. Последние несколько дней шел снег и все покрылось им и льдом.

Я легко оделась, но мне нравилось, что холод будил меня. Весьма полезно, как мне кажется. Когда-то смотрела документальный фильм о сумасшедшем датчанине, который был уверен, что ледяные ванны — лекарство от всех болезней. Я сомневалась в его методе лечения, зато холод прекрасно отгонял моих демонов.

Сегодня скорее всего мне предстоит переделать множество дел. Хоть я и не участвовала в расследовании убийств напрямую, многие из них досконально изучила. В отличие от других авторов я не нанимала тех, кто будет делать это за меня. Никому не было позволено мне помогать. Никого я не подпускала к писательскому процессу. И хотя изучение материалов требовало немалых физических и умственных усилий, я получала от этого удовольствие. Мне нравилось узнавать о жутких подробностях преступлений и о том, что почти каждая древняя цивилизация верила, что человеческие жертвоприношения умиротворяли богов. Нравилось обмениваться электронными письмами с представителями самых больших культов поклонения дьяволу в стране и не прерывать с ними связь. Они были моими фанатами. Очевидно же.

Так что да, я знала, что происходит, когда вы убиваете кого-то в целях самообороны. Допросы, экспертизы, волокита как в переносном, так и в прямом смысле. Я уже написала своему адвокату на случай, если она мне понадобится. Она ответила по электронной почте в пять утра, сообщив, что купила два билета на сегодня и завтра, если потребуется ее присутствие. К тому же просветила меня насчет лучшего и худшего варианта развития событий. Именно поэтому ее услуги очень дорого стоили.

Меня раздражало что все это происходило в реальности. Не я пришла в его в дом с намерением убить. Моей вины в произошедшем не было — если только вы не решите приписать мне то, что я писала книги, подталкивающие сумасшедших на подобные поступки — и все же мое время и ресурсы тратились впустую. Как раз тогда, когда я начала работать над книгой. Впрочем, ужасные события прошлой ночи только подстегнули меня. Ноутбук лежал где-то внутри моего дома, а пальцы чесались от желания постучать по клавишам.

Но не сейчас.

Мне нужен был холод. Тишина. Кофе. Природа во всей своей красоте и мощи. До сих пор я не понимала, насколько мне нравится дикая природа. Одна только мысль о том, что через три месяца придется вернуться в Нью-Йорк для презентации книги, вызывала тошноту. Неужели когда-то я считала, что грязь, хаос, злые люди и жизнь в городе необходимы для моего выживания? Это было не так уж давно. Сейчас же я даже не могла представить, что снова буду жить в мегаполисе, что уеду отсюда.

Меня тревожило что я привязалась к этому месту, хотя не разрешала себе этого делать. С другой стороны все в нынешней новой жизни происходило без моего разрешения, включая эти… отношения с Сентом.

Как по команде, дверь открылась и закрылась.

— Это случилось, — сказал он.

Я не обернулась. Вместо этого взяла кофе в руки, ссутулившись от тепла.

— У тебя интересный способ сказать «доброе утро».

Сент обнял меня со спины, и я инстинктивно придвинулась к источнику тепла.

— Мы начинаем отношения, Магнолия.

Несмотря на его тепло, я застыла.

Он заметил это. Конечно, заметил. Это ведь Сент.

— Я за многое боролся в своей жизни, — сказал он. — Не за хорошее, если честно. Я даже не уверен, хорошо ли то, что происходит между нами, но для меня это именно то, что нужно. Поэтому я буду бороться за нас. Буду бороться за тебя. Против тебя, поскольку знаю, что ты будешь сопротивляться. В этом вся ты. Но я сильный, детка. Может не такой сильный как ты, но достаточно сильный.

Мне хотелось сопротивляться. Просто наперекор. Наперекор Эмили. Она ведь не сказала Сенту «нет». Но я не стала. Просто промолчала и мое молчание сказало ему все.

~ ~ ~

Шеф позвонил мне в тот же день. Я знала, что он взял мой номер у Марго, потому что Марго позвонила мне раньше него, разговаривая так, будто держалась за свое фирменное спокойствие мертвой хваткой. Она была почти в панике, а потом принесла кексы, лично, сразу после того, как я поговорила по телефону с шефом и узнала, что расследование будет продолжаться, но все сходится с моими показаниями. Полицейские допросят меня еще пару раз, как только выяснят личность убитого и свяжутся с его семьей. Надеюсь, он еще не убил их.

Мне не собирались предъявлять никаких обвинений. Мой адвокат, кажется, была почти разочарована этим фактом.

Я рассказала все это Марго, уплетая ее кексы с кофе с удовольствием, и не скрывая этого. Уверена, она добавила в них крэк, что меня вполне устраивало. Немного крэка мне бы сейчас не помешало.

Марго ничуть не удивилась, увидев меня в футболке Сента, длинных носках и без макияжа. Я выглядела так не по своей воле. Чтобы не видеть лишний раз «улики», я не появлялась дома и была вынуждена предстать перед миром — точнее перед Сентом и Марго — с лицом без макияжа и неуложенными волосами.

Марго вела себя так, словно каждое утро приходила к Сенту домой выпить кофе с булочками. Сент молча сидел рядом, не вступая в разговор, и кажется не собирался расстреливать ее за незаконное проникновение.

Она не впала в истерику, не плакала и не спрашивала по сто раз все ли со мной в порядке. Марго просто сидела и пила кофе. Это было именно то, что нужно.

Еще мне нужна была моя одежда, косметика, книги и мой ноутбук. Сент догадался об этом без моих просьб, потому что это Сент, и чуть позже отвез меня домой.

В доме было пусто. Я не застыла на месте, входя в парадную дверь. У меня не случился срыв, когда нахлынули воспоминания о произошедшем. Меня просто взбесил беспорядок в комнатах. Даже не просто беспорядок. Грязь. Следы обуви полицейских. Кровь. Отпечатки моих испачканных в крови босых ног.

Я знала, что полиция проверит кабинет, поэтому еще прошлой ночью после звонка в 9-1-1 быстро убрала фотографии убийства Эмили с доски и спрятала их в запираемый ящик стола. Мне не нужны были лишние вопросы от шерифа. Быстрый осмотр показал, что ноутбук на месте. Никто не снимал с него отпечатков пальцев, его вообще не трогали.

В спальне все перевернули вверх дном.

Логично.

Кровь уже остыла, но оставалась лужа. Еще не высохла.

Интересно, выведется ли пятно?

В этот момент меня обнял Сент.

— Забавно, я думала, что полиция наведет здесь порядок, — жестом указала на кровь. — Но, конечно, это не их работа. Они делают записи, пишут отчеты, забирают тело, что полезно, но все жидкости видимо должна утилизировать я.

— Я займусь этим.

Я посмотрела на него.

— Ты знаешь кого-то, кто убирает следы с места преступлений.

Сент резко кивнул.

Меня переполнила благодарность. Мне не следовало позволять ему делать за меня уборку. Я могла бы и сама использовать свои связи чтобы найти кого-то, кто убирает места преступлений. Мой помощник справился бы с этим заданием за несколько минут. Но я не стала никому звонить.

~ ~ ~

Мы ничего не решали.

Никаких «к чему все идет» или «кто мы», никакого «Секса в большом городе». Нет. У нас был безумный, страстный, умопомрачительный секс с нотками злости на регулярной основе. Сент готовил для меня, но не заставлял есть, и ничего не говорил о моих привычках в еде, кроме того, что сказал в первую ночь. Не осуждал, если я не доедала или съедала все. Мне пришлось признать, что он был прав в своих словах. Я морила себя голодом, изнуряла до изнеможения, потому что могла этим управлять. Легко контролировать. И да, я была тщеславна. Мне нравилось вписываться в идеальные размеры, выглядеть стройной и сильной. Но мои методы добиться этого были токсичны. Нездоровы.

Поэтому я ела и больше не изнуряла себя. Конечно, один разговор с мужчиной на эту тему не смог избавить меня от многолетней привычки, но я приспосабливалась. Медленно. Я продолжала так же усердно тренироваться, в основном потому, что тренажерный зал в подвале Сента вызывал у меня почти такие же слюнки, как и его кофеварка. Но не только спортзал, кофе, еда и оргазмы заставляли меня проводить каждую вторую ночь у него дома. И даже не то, что он был так же сломлен, как я. Мной двигало что-то, что я не могла объяснить. Что-то, что мне не хотелось объяснять. Потому что это было опасно.

Я писала лучше, чем когда-либо. Сент не жаловался и не задавал вопросов о том, что мое пребывание в его доме означало только секс, совместные обеды и мою многочасовую работу за ноутбуком. Он давал мне пространство, запираясь в комнате, заполненной компьютерами и всевозможными непонятными мне графиками.

Сегодня мы находились в его библиотеке.

Место моей работы менялось всякий раз, когда я оказывалась в его доме. Я сидела в кресле и писала, пока в комнату через открытую дверь проникал холод. Сент читал. Не рядом со мной, он знал, что я этого не допущу, а в кресле на другом конце комнаты. Он читал одну из моих книг. У него в библиотеке были почти все мои книги. И после того, как он достал их и просмотрел, стало ясно, что Сент прочитал их все. Он ничего не сказал мне об этом. Не пел дифирамбы. Он просто знал, кто я, и ему нравились мои книги. Потому что будь это не так, они не выглядели бы такими зачитанными и потрепанными.

Я ничего не сказала, даже когда он взял книгу и начал читать. И он тоже молчал.

Обычно, когда писала, я не выносила, когда кто-то находился со мной в одной комнате, но с некоторых пор все изменилось. Всякий раз, когда смотрела на него, он был рядом, не наблюдал за мной, а сосредоточенно читал. Мне это нравилось. Сент терялся в созданных мною мирах, а я терялась в мире, который он помогал мне создавать, даже не подозревая об этом.

~ ~ ~

Сент готовил ужин. Он никогда не спрашивал, что мне по вкусу, а что нет, вкусно ли получилось. Он просто готовил и мыл посуду. Оказалось, что у Сента действительно было ОКР, что мне очень нравилось. Как и наши ужины. Некоторые блюда были очень калорийными, раньше никогда не стала бы их есть. Большинство были такими, как он и говорил — из хороших, дорогих продуктов. Большинство овощей Сент выращивал в своей теплице. Так что я никогда не жаловалась. Потому что слишком привыкла ко всему происходящему.

Мой ноутбук стоял передо мной, телефон лежал рядом. Сент доливал вино. Телефон зажужжал, экран загорелся, и мы оба посмотрели на него. Сент не пытался скрыть, что смотрит. Любопытно, но не ревниво. Возможно, жадно. Как и я.

Проигнорировала звонок. Шестой от моей матери. Я бы взяла трубку и спросила у нее о здоровье отца, но помимо звонков она писала мне сообщения заглавными буквами. Мама просто хотела внимания. Возможно, увидела статьи в новостях. Ей хотелось изобразить обеспокоенную мать, чтобы узнать подробности, чтобы знать больше, чем СМИ.

Сент смотрел, как я игнорирую звонок, и ждал. Он ни о чем не спрашивал, но ждал, когда я решу добровольно сообщить о себе еще какую-то информацию. Потому что тоже был жадным. Он рассказал о своих скелетах прошлого, я же отделалась лишь кусочками своих секретов. И хотя рассказала ему больше, чем кому-либо другому, дело было не в этом. Мне не хотелось рассказывать ему больше. Я хотела знать о его прошлом, чтобы использовать его в своих интересах. Чтобы взять то, что мне нужно, и отбросить ненужное. Это не должно было меня волновать, но волновало. Правда не настолько, чтобы остановиться, но достаточно, чтобы я решилась рассказать ему еще один секрет.

— Моя мама меня не любит. У нее просто закончились люди, чтобы притворятся что она о них заботится. — Я сделала паузу. — Мне кажется она любила моего отца, хотя больше волновалась о том, чтобы он смог дать ей ту жизнь, о какой она мечтала. И все же она любила его по-своему, потому что его нельзя было не любить.

— Как он умер?

Необычный вопрос для Сента. Он мог бы просто подождать дополнительной информации, как обычно и делал, но сейчас видимо не хотел ждать. Он хотел проявить заботу, что не должно было ничего значить. Но значило.

— Ох, он не умер. По крайней мере, не с медицинской точки зрения. Но я, образно говоря, уже выбрала ему гроб, похоронила его на зарезервированном за ним участке и выпила за его упокой. Он мертв во всех важных отношениях. У него болезнь Альцгеймера. Он не в состоянии назвать имя своей жены, свой возраст или есть ли у него дочь. — Я замолчала. — Возможно, он сможет ответить на эти вопросы, если поймать нужный момент. Но сказав, он тут же все забудет.

Когда мы виделись в последний раз, в разговоре он перескакивал с одной темы на другую. Он понимал в тот момент, что многого не помнит и что едва узнает свою дочь, и злился на себя. Я никогда не видела, чтобы мой отец злился. Даже тогда, когда я разбила его грузовик. Или когда меня застали с сыном его командира, раздетой по пояс. Или когда мама нашла мой тайник с травкой, которую я курила до того, как поняла, что мне она не нравится. Все те разы он оставался спокойным, пока моя мать кричала, сокрушаясь о том, почему ей досталась такая непутевая дочь. Отец позволял ей выплеснуть яд, а потом уходил вместе со мной. Он усаживал меня и спрашивал, почему я так поступаю, побуждал меня разобраться в себе. Именно он посоветовал мне записывать в блокнот страшные мысли. Все, чего я стеснялась, о чем думала, мои самые мрачные фантазии, в которых моя мать погибала в автокатастрофе, оставив нас с отцом в покое.

И вот так я стала писателем. Так все началось. Благодаря моему отцу. Прямолинейный полковник-республиканец, велевший мне написать о том, что я мечтаю о смерти собственной матери и был причиной того, что я стала самым выдающимся и развратным писателем ужасов своего поколения.

Он читал все мои книги раньше всех. Он был вторым, после меня, кто брал в руки мои истории. Как сказал бы Стивен Кинг, отец стал моим Constant Reader. Я посылала ему печатную копию своего романа, и она возвращалась ко мне в течение сорока восьми часов, с пометками красной ручкой на полях. Отец оставлял не много замечаний о сюжете или о содержании. Моим талантом он видимо был доволен. Он лишь указывал, где я ошиблась в фактах, в основном по оружию или боям. Иногда по истории религии, или по преданиям, связанным с оккультизмом и сверхъестественными существами.

Мой отец был одержим всем сверхъестественным. Ведьмы. Вампиры. Демоны. Моя мать заставила его спрятать эти книги в кабинете, подальше от любопытных соседок, чтобы защитить ее драгоценный образ. И образ моего отца. Он был честным, богобоязненным, владеющим оружием полковником армии США. Что подумают люди, если узнают, что он читает языческие книги?

Такое же мнение у матери было и о моих книгах.

Отец редко спорил с моей матерью. Даже когда ее наказания или отношение ко мне граничили с жестокостью, он просто наблюдал. Внимательно, конечно. Но молча. Он позволял ей так себя вести, потому что знал, что я справлюсь с этим, а она нет, если он вмешается. Я не обижалась на него за это. Он любил мою мать. У них была уродливая любовь, но он был предан ей и делал все, что мог.

Спорил он с ней лишь по одному-единственному поводу. Отец требовал, чтобы мои книги стояли на уровне глаз в центре книжных стеллажей в гостиной. В комнате, где мужчины пили виски после ужина. Где мамин книжный клуб пил чай. Он не позволил маме спрятать меня, как черную овцу в семье. Заметки обо мне в New York Times и Wall Street Journal висели на стенах в рамочках.

Мой отец гордился мной и не хотел молчать об этом. Пока не забыл, кто он такой и кто был автором этих книг.

Я по-прежнему посылала ему свои черновики. Правда не знала передавала ли моя мать их ему или выбрасывала в мусорное ведро, потому что больше не получала их обратно. Больше никаких пометок красной ручкой. Никаких исправлений. Никаких коротких, корявых, но гордых примечаний в конце.

Я хранила все свои черновики. Везде носила их с собой. Единственный клочок сентиментальности во мне был связан с листами бумаги, где отец писал для меня пометки. Я до сих пор посвящала ему все книги, которые писала и никому не объясняла почему. Читатели итак получали от меня достаточно.

Я подняла взгляд на Сента, осознав, что долго молчала, затерявшись в мыслях. Достаточно долго, чтобы он допил свой бокал. Он не выглядел скучающим или раздраженным. Казалось, он всасывал в себя мое тихое, скорбное созерцание, питаясь им.

— Я его больше не вижу, — пробормотала я. — Больше не езжу к родителям. Не вижу смысла, когда отец не в своем уме, а мать болезненно здравомысляща.

Содрогнулась при мысли о том, каким стал сейчас отчий дом.

Сент промолчал. Не стал задавать больше вопросов, просто ждал продолжения.

— Это делает меня плохим человеком? — никогда и никому в жизни не задавала этот вопрос. — То, что не навещаю умирающего отца, даже если он меня не помнит?

Мне хотелось разрезать собственную руку ножом для стейка, чтобы снять с нее кожу. Это предпочтительнее, чем чувствовать себя сейчас такой уязвимой.

Сент не стал утешать. Он одарил меня холодным взглядом и парой минут молчания после моего вопроса.

— Может быть, — сказал он наконец, замолчав, чтобы положить в рот кусочек бифштекса. — Но я не верю, что есть выбор, способный сделать тебя хорошим человеком. Я вообще не верю в существование хороших людей. Это говорит тебе сын проповедника. Мы все плохие, каждый по-своему. Некоторые больше, некоторые меньше. Не могу сказать, как бы сам поступил на твоем месте, потому что я — не ты. Если бы у меня был шанс увидеть своих родителей дышащими, моргающими, но, по сути, лишь пустой оболочкой самих себя, сделал бы я это? Возможно. Потому что я — эгоист. Мне бы хотелось видеть их так, чтобы они не видели меня. Возможно, ты тоже эгоистка, но я не хочу, чтобы ты была другой. Потому что тогда это будешь уже не ты.