Осколки тебя

ГЛАВА 18

«Эта боролась со мной. Ее ногти впились в мою кожу. Даже когда содержимое ее желудка покрывало мои ботинки. Я был впечатлен. Под ее ногтями остались частички моей кожи».

Это было бы оригинально, не так ли? Если бы я раскрыла серию убийств в нескольких штатах, как будто это была игра в долбаный Clue²³. Был ли это тот дружелюбный и чрезмерно нервный владелец магазина подержанных книг? Или бармен, лелеявший свою безответную любовь к одной из жертв? Или бывший член банды, который трахал ее и был способен на чудовищные поступки? Или полковник Мастард²⁴ в кабинете с подсвечником?

Да, вышла бы довольная заманчивая история, но реальность никогда не бывает такой простой. И я не была героем в этой истории. В этом конкретном фрагменте я была жертвой.

Я не помнила, как оказалась на кровати. Последнее, что хранила память — дерьмовый кофе и липкий стол. Вероятно, меня накачали наркотиками, хотя я не чувствовала себя больной или вялой. Впрочем, не так уж важно, как я оказалась на кровати, важно, что оказалась. Прикованная наручниками к изголовью.

Мне следовало начать вот с чего — он не был похож на убийцу. Но опять же, может и был. Тед Банди²⁵, Гарольд Шипман²⁶, Джон Уэйн Гейси²⁷, у них была одна общая черта — исключительно обычная внешность. Ничем не примечательные люди, которые должны работать и платить налоги, а не потрошить вас и делать костюм из вашей кожи. Я задавалась вопросом, не поэтому ли они и убивали, помимо того, что внутри них сидел монстр. Потому что были обычными и непримечательными, а им хотелось быть в центре внимания. Просто они не нашли в чем проявить себя. Но убить кого-то не считалось талантом. Любой мог это сделать.

— Я наблюдал за тобой, — сказал он, застыв как изваяние.

Просто стоял у изножья кровати и смотрел, не чувствуя острой необходимости выглядеть лучше в моих глазах. Но опять же, я была привязана к кровати, а он конечно же никогда не хотел казаться лучше перед кем-либо, когда начал убивать женщин по всей стране.

— Видишь ли, я твой поклонник.

Его тон был вежливым. Ровным. Контролируемым. Опять же, нужно было быть таким, чтобы провернуть все те убийства, не оставив на месте преступления даже частичных отпечатков пальцев.

— Я не из тех, кто охотится в одних и тех же местах. Это небрежно. Из-за этого многие попадаются, а я не хочу быть пойманным как герои тех телепередач, полных психологической чуши. Я наслаждаюсь своей свободой. В тюрьме я не выживу и прекрасно осознаю это. Достаточно умен, чтобы это понимать, как и понимать то, что внутри меня есть что-то, что отличает меня от других людей. Не считаю это чем-то неправильным. Я поддаюсь своим желаниям и потребностям, потому что знаю, что это делает меня лучше.

Он сделал паузу. И по-прежнему не двигался. Не посмотрел на меня так, чтобы я осознала, что меня ждет изнасилование перед убийством. Впрочем, я уже знала, что он не насиловал своих жертв ни до, ни после убийства.

Так что это было хорошо.

— Я также знаю, что не могу остановиться. Это часть меня. Я заболею и умру, если остановлюсь. Как ты и твои книги. Я наблюдал за тобой, как уже говорил. Не стану утверждать, что действительно знаю тебя, как утверждала та обезьяна, что вломилась в твой дом. Существуют вещи, для которых мы рождены на этой земле и то, почему мы так устроены. Почему и как сломлены. Не буду утомлять тебя рассказом о своей травме, просто скажу что, конечно, она у меня есть. — Он слегка наклонил голову. — Как и у тебя. Мы все просто пытаемся залечить старые раны.

— И ты делаешь это, убивая женщин, — впервые заговорила я.

Мужчина кивнул. Он не разозлился, возможно потому, что в моем голосе не прозвучало достаточно злобы или отвращения, чтобы пробудить прятавшуюся где-то внутри него ярость.

Конечно, я испытывала отвращение к этому человеку. Но не из-за его мотивов, потому что знала, что у всех нас есть различные жестокие и отвратительные побуждения. Достаточно было посмотреть на количество людей, покупавших мои книги. Миллионы людей читали о самых ненормальных, самых ужасных вещах, которые я придумывала в своем больном и мерзком воображении.

Но миллионы людей не потворствовали своим порокам.

Я не позволила себе выказать отвращение, потому что, несмотря на панику и страх, что-то внутри меня жаждало узнать этого человека. Творец внутри меня жаждал познать его гнилую душу. Чтобы напитать собственную.

— Да, — согласился он. — И признаюсь, я не раскаиваюсь. По идее должен, но нет. Те женщины не приносили миру никакой пользы кроме того, что были хорошими людьми. Ты же… с твоим талантом, ты ее приносишь. Поэтому, когда прочитал, что ты переехала туда, где я занимался своим творчеством, я был польщен. Еще один порыв, от которого не смог отказаться. И я рад, что не отказался. Ты была в беде, нуждалась в вдохновении. Нуждалась в том, что могли дать воспоминания обо мне. Поэтому я ждал. И дал тебе то, что было тебе необходимо.

Я вздохнула, размышляя, поведет ли Сент себя как герой, которым, как я знала, он не являлся. Но нет, он — не мой путь к спасению.

— И что же, по-твоему, мне нужно? — спросила я.

— Материал для книги, страх.

Он наклонился к небольшому чемодану, который поставил на край кровати. Из него был извлечен длинный, чистый, блестящий — и, как я догадывалась, острый — нож.

Живот скрутило от одного его вида. Как бы я ни гордилась своей способностью держать желудок под контролем в неприятных ситуациях, сейчас все было иначе. Со мной рядом находился не глупый и не осторожный Джейкоб, опасный, конечно, но не страшный по-настоящему. Нет, нож достал хладнокровный, расчетливый убийца. Он был почти в здравом уме, в своей собственной безумной манере. Как бы ни презирала все, чем он был, я уважала его. И от этого меня тоже тошнило. Я не испытывала инстинктивной ненависти к этому человеку.

Он двигался, сохраняя зрительный контакт, сохраняя свою маску. Я не пыталась освободиться. Зачем? Он совершенно точно не совершил ошибку плохо приковав меня к этой кровати.

— Ты должна по-настоящему бояться. Может быть не меня, а того, что ты станешь очередной жертвой. Станешь известной как еще одна бедная девушка, убитая Невидимым Убийцей. Никто не помнит жертв; все помнят монстров.

Во рту пересохло от желания блевать. Больше всего ужасало то, как легко серийный убийца смог понять меня.

Он приставил кончик ножа к основанию моей шеи. Не надавливая. Не разрезая кожу.

— Именно этим ножом я убивал их.

Его голос больше не звучал спокойно и вежливо. Безумец шептал. Нежно. В его глазах застыла ностальгия и жажда. Жажда большего. Костяшки пальцев побелели на рукояти ножа. Он хотел убить меня, я это видела. Даже если я не была его идеальной жертвой.

— Видишь это? — прошептал он. — Все, что ты создала, все, чем ты стала исчезает, превращаясь в ничто, кроме деталей твоей смерти?

Я видела. Очевидно, всему виной было мое слишком шустрое воображение. Гормоны страха и химические вещества, превратившие мой мозг в кашу, испортили мое восприятие реальности.

Но это не имело значения. Важно было то, что я видела это — собственное изуродованное, окровавленное тело, не больше, чем груда мертвой плоти. Еще один труп. Еще один снимок с места преступления, который будет спрятан на жестком диске полицейской базы данных, и ему будет присвоен номер дела.

Потом я увидела заголовки.

Пресса пестрила бы ими на весь мир. Еще до того, как нашли бы мое тело. Он стал бы звездой. Самым страшным серийным убийцей поколения. Потому что это поколение было одержимо серийными убийцами больше, чем все предыдущие. Netflix снял бы о нем сериал. Кто-то написал бы книгу. А я стала бы самой известной из его жертв. Конечно, стала бы. Разве Шэрон Тейт не была самой обсуждаемой жертвой Чарльза Мэнсона²⁸? Но даже о ней не говорили так много, как о самом Мэнсоне.

Мое убийство станет настоящей сенсацией. Мои книги будут наверху рейтинга, по ним снимут фильмы. Если бы я не мешала, их уже бы сняли — измельченные и удешевленные. Упрощенные для массового потребления.

— Я вижу это.

Его дыхание коснулось моей щеки. Мятное. Свежее. С чего я ждала, что от него будет вонять гниющими трупами — непонятно. Зло не пахло злом, оно пахло Colgate и фирменным кондиционером для белья.

— Ты можешь почувствовать все это.

Он сдвинул нож. Вниз по ключице, провел по внутренней стороне руки, играя с артерией. Даже если бы он не решил сначала пытать меня, один маленький порез в нужном месте, и я бы умерла за несколько минут.

— Твое будущее в моих руках, — сказал он, его глаза торжествующе сверкнули. — Это вызывает привыкание, признаю. Обладать властью убирать с лица Земли молодых женщин, чтобы они остались в памяти людей лишь именами в списке. Но, опять же, если бы не я, этих женщин вообще не было бы ни в каких списках. Они все были прекрасны. Я неравнодушен к красивым лицам, в конце концов я — здоровый мужчина. Они были добрыми и самодостаточными. Но мир никогда не узнает их.

Нож слегка сдвинулся влево.

— У тебя, с другой стороны, я бы отнял нечто столь же ценное для тебя, как и твоя жизнь — твое наследие. Но даже я не смогу этого сделать. Слишком уважаю тебя.

Нож вонзился. Не глубоко. Оставив только царапину. Кончик окрасил багрянец крови, и что-то похожее на возбуждение вспыхнуло во мне, когда он отступил. Что-то нездоровое во мне было удовлетворено тем, что я стала частью его безумия.

Да, я в полной заднице.

Щелчок расстегивающихся наручников показался мне грохотом. Я напряглась, ожидая боли, смерти. Но не освобождения. Я быстро заморгала, когда он начал застегивать молнию на чемодане. Он поднял его и улыбнулся.

— Надеюсь, я помог тебе. Что ты запомнишь меня и все, что здесь произошло. Что ты используешь это, чтобы создать что-то прекрасное.

Затем он вышел. Я не стала его преследовать, не попыталась напасть на него и стать героем.

Я не была героем. Не была жертвой. И не была монстром.

Мои быстрые и неглубокие вдохи обгоняли биение моего сердца. Я осталась лежать на старой кровати и ждать, хотя знала, что он не вернется. Он не опустился бы до дешевой театральности. Если бы он хотел моей смерти, моя кожа была бы сейчас порезана на ленточки. Я стала бы еще одним именем в списке его жертв.

Я уже должна была все это знать. Сам факт того, что мы находились в дешевом мотеле, говорил обо всем. Слишком людно. Слишком рискованно. Он не любил спешить, когда расправлялся со своими жертвами. Ему нравилось слушать их крики. Мотель был ниже его достоинства, он бы посчитал непристойным убивать там. Он просто хотел поговорить со мной. Помочь мне. Один из самых опасных серийных убийц десятилетия похитил меня, потому что я ему понравилась, и он хотел мне помочь.

Я перевернулась на кровати, и меня вырвало на дешевое одеяло.

~ ~ ~

Сент приехал быстро. Я так думаю. Я не знала, где он был, когда позвонила ему и спокойно рассказала о том, что только что произошло. Мой тон был почти идентичен тону Джо — имя, которое я дала маньяку, — и именно поэтому меня снова вырвало, когда я повесила трубку. В этот раз я все-таки добралась до туалета и пока сидела в наполненной зловонием комнате, так и не смогла вспомнить, что сказал мне Сент, когда я рассказала ему, что меня похитил серийный убийца. Спросил ли он, все ли со мной в порядке? Я не могла вспомнить.

Но ведь я была в порядке, не так ли?

Не стала звонить в полицию, хотя должна была позвонить туда в первую очередь. Они могли бы выставить блокпосты, объявить в розыск и все такое. Они вполне могли бы поймать его. Я могла бы спасти чьи-то жизни.

Но я не позвонила. Просто сидела на краю кровати, уставившись в стену, и ждала.

Дверь не распахнулась с грохотом. Сент не ворвался в комнату с пистолетом в руках, готовый спасти положение. Он знал, что спасать некого. Потому что я сказала ему что была недостаточно хороша для серийного убийцы, чтобы использовать меня в качестве жертвы.

Он спокойно вошел, быстро осмотрел комнату и только потом посмотрел на меня. Что-то заправил в джинсы, возможно, пистолет, не знаю, так как он пересек комнату и опустился на колени у моих ног. Мои туфли где-то валялись, я заметила, что лак на ногтях облупился. Сент положил руки мне на колени. Я не могла жаловаться на свой дерьмовый педикюр, поэтому сосредоточилась на его руках.

— Нужно наложить швы, — сказал он, переворачивая мою руку.

Я моргнула и только сейчас заметила, что рука, на которой Джо оставил небольшую царапину, была вся в крови. На грязном ковре виднелись небольшие пятна. Кончики пальцев Сента были покрыты кровью.

Боль, острая и жгучая, вывела меня из того состояния, в котором я находилась. Всего лишь царапина. Я была так уверена в этом, что не замечала до этого боли. Но сейчас, сквозь кровь и плоть, я могла разглядеть кость. Нож пронзил мою руку до кости. У меня будут шрамы снаружи и внутри.

Это имело смысл.

— Ты сможешь зашить? — спросила я, глядя на свою руку и чувствуя смутное головокружение.

Не потому, что была брезглива, а потому что буду носить эту метку всю жизнь. Вот почему я никогда не делала татуировки несмотря на то, что они мне нравились. Не хотела, чтобы на мне навсегда осталось чье-то прикосновение, чье-то искусство, чья-то метка.

Но сейчас я хотела. К лучшему это или к худшему.

Сент нахмурился, но не стал спорить, просто заявил, что отвезет меня в больницу, хочу я того или нет.

— Можешь пошевелить пальцами?

Я поморщилась от боли, отдающей в зубы, но все же пошевелила ими. Из раны хлынула кровь.

— Похоже, нервы не повреждены, — пробормотал он. — Артерия тоже не задета. Тебе повезло.

— Наверное, — хрипло прошептала я.

Сент вскинул голову.

— Давай так. Ты остаешься в сознании, а я наложу швы. У меня в грузовике есть аптечка. Придется сходить за ней. Сможешь подождать здесь одна?

— Конечно смогу, — усмехнулась я, стараясь не обращать внимания на дикий страх при одной мысли о том, что останусь одна в этом номере мотеля даже на несколько минут.

Сент видел, что мне страшно, но не стал зацикливать на этом внимание. Он встал, кивнул и повернулся, чтобы уйти. Затем остановился и обернулся. Быстро шагнув ко мне, он схватил меня за шею и поцеловал, долго и крепко.

Затем отправился за аптечкой.

Меня настолько отвлек его поцелуй, что я поняла, что он уходил только тогда, когда он уже вернулся.

~ ~ ~

— Ты же знаешь, что мы должны позвонить в полицию? — сказал он, отрезая последнюю нить.

Я разжала зубы, которыми прикусила язык и во рту появился медный привкус крови.

У Сента в грузовике не было сильных обезболивающих. Только стандартные антисептики и спирт, который я уже подумывала выпить.

Залечивать рану было гораздо больнее, чем наносить саму рану.

— Знаю, — сказала я резкого вздохнув, не совсем уверенная, стошнит ли меня сейчас или я потеряю сознание, или то и другое.

— Хотя я сомневаюсь в том, что криминалисты здесь что-нибудь найдут, — сказал он, оглядывая комнату.

Сент был осторожен, надевал перчатки и не ходил слишком много. Я рассеянно отметила это.

— Я тоже.

— Ты хорошо держишься, — выдал он, снимая перчатки и обхватывая меня за шею.

Его хватка была крепкой, причиняющей боль, хотя у меня появилось новое уважение к боли после того, как ему пришлось зашивать, по ощущениям, всю мою руку без лекарств.

— Не знаю никого, кто бы так стойко выдержал это, — Сент кивнул на аккуратный ряд швов на моей красной, распухшей руке, — и не потерял бы сознание, не закричал или не выблевал свой обед.

— Я хотела воспользоваться всеми тремя вариантами, — признала я, не пытаясь казаться смелее, чем была на самом деле.

— Также я не знаю никого, кто держался бы так, как ты, после произошедшего в этом номере, — продолжил он хрипло, усиливая хватку.

Хотя Сент и сохранял свое фирменное спокойствие, было очевидно, что ему это удавалось с трудом. Это имело смысл, поскольку человек, который убил и пытал его последнюю… женщину, и оставил ее тело так, чтобы Сент нашел его, похитил нынешнюю… женщину, чтобы сделать с ней то же самое. Подобное довольно тяжело принять, даже для человека, который, казалось, мог вынести практически все.

— Ты же меня знаешь, — сказала я в ответ на его слова. — И, хотя сейчас я держу себя в руках, уверена, что все это выльется в какую-нибудь новую травму, какой-нибудь новый недостаток.

Сент кивнул.

— Уверен, что так и будет.

Я ждала. Но когда он ничего не добавил и не достал телефон, чтобы позвонить в полицию, заговорила:

— Ты не собираешься наброситься на меня с обвинениями в том, что я зря влезла в эти убийства? Что запятнала память этих женщин и подстроила трагедию, чтобы заработать?

— Нет. Потому что в случившемся нет твоей вины. И я знаю, что это не то, что ты делаешь, когда пишешь свою книгу. Знаю, что это не твой выбор. Не совсем. И также знаю, что тебе насрать на деньги несмотря на то, что ты говоришь себе. Тебе проще сказать, что ты пишешь ради денег, потому что если признаешься, что делаешь это ради выживания, ради здравомыслия, то почувствуешь себя слабой. Именно это — твой самый большой страх, а не быть похищенной гребаным серийным убийцей. Или что в твой дом ворвется ненормальный фанат и ты его убьешь. Даже не то, что над тобой надругался какой-то паразит. Все это оставило шрамы, но ты готова показать их миру, чтобы все знали, что ты можешь исцелиться от чего угодно. Но, детка, ты не сможешь исцелиться от ран, которые наносишь себе сама.

Я была в ужасе от слезинки, что скатилась по моей щеке после целой минуты размышления над его словами и осознания того, что он увидел во мне. Никогда в жизни я не плакала в чем-либо присутствии. По крайней мере, не будучи взрослой. Никогда в своей жизни Магнолии Грейс, как автора.

Сент ничего не сказал, просто вытер эту слезу большим пальцем, слизал ее и достал телефон, набирая номер полиции.

Я позволила ему самому обо всем позаботиться.

~ ~ ~

— Как вы можете утверждать, что именно этот человек убил еще пять женщин? — спросил меня мужчина в дешевом костюме.

Я отхлебнула плохой кофе и уставилась на него. Он был моего возраста, с жирными волосами и такой же кожей. Его костюм был не только дешевым, но и плохо сидел на нем, а оттенок серого был настолько светлым, что его кожа казалась бледной и прозрачной. Федерал. Очень уставший федерал, очередной недовольный ворчун среди следователей. Они только начали расследование, возможно, даже не закончили составление портрета убийцы.

Этот парень не был главным. Полицейские не воспринимали меня всерьез. Пока нет. Они с сомнением относились к словам известной писательницы, когда она сообщила, что серийный убийца похитил ее, связал, побеседовал с ней, немного порезал, а потом просто отпустил на свободу.

Я понимала их. Я бы тоже себе не поверила. Писатели многое делали для того, чтобы их имена стали известны. Для того, чтобы их книги получили известность в традиционной издательской индустрии, которой угрожают самиздат и общество, которое становится все глупее и все меньше интересуется книгами.

— Потому что он говорил об убийстве этих пяти женщин, — ответила я, не скрывая ехидства в голосе.

После звонка Сента в отель съехалась полиция. Когда дала показания шефу, его лицо слегка побелело, и тогда он сделал соответствующие звонки. Он настоял на том, чтобы меня осмотрели парамедики. Думаю, по какой-то причине я ему нравилась.

Парамедик похвалил Сента за отлично наложенные швы и сказал, что мое состояние в целом хорошее. Мне не дали морфий, хотя я просила. Врачам понадобился час, чтобы добраться сюда. В этом городе имелся лишь один крошечный полицейский участок с плохим кофе и без виски. Все вышеперечисленное означало, что я устала, протрезвела, а рана на руке чертовски сильно пульсировала.

Федерал посмотрел на меня. Я ему не нравилась, и он не скрывал этого. Я не знала в чем была причина такого отношения с его стороны — то ли он думал, что я лгу, то ли ему не нравились мои книги или же его раздражал тот факт, что я не склонялась перед его авторитетом.

Он посмотрел на свой блокнот. Тот самый, на котором были записаны мои первые показания.

— Итак, он признался в совершении пяти убийств в пяти разных штатах, а затем решил просто покалечить вас и оставить в живых. Вы знаете, насколько это беспрецедентно для серийного убийцы?

Я кивнула.

— Это часть моей работы — изучать таких людей, чтобы понять их.

Он сузил брови, густые и почему-то на тон светлее его волос и клочковатой бороды.

— Их невозможно понять, — сказал он, с трудом сдерживаясь чтобы не кричать. — Потому что они не люди, а монстры.

Мне хотелось рассмеяться ему в лицо. С трудом, но из соображений самосохранения я сдержалась. Этот человек выглядел так, словно был в одном шаге от того, чтобы обвинить меня в даче ложных показаний и задержать. В одном неверном шаге. Не только потому, что снаружи был Сент который, скорее всего, спокойно сидел, уставившись убийственным взглядом на дверь. Он, несомненно, вынес бы ее, если бы услышал, что этот писака пытается сделать себе имя. Но и потому что мой адвокат с удовольствием добилась бы того, чтобы этого федерала лишили значка и больше нигде не приняли бы на работу, кроме как на должность охранника в торговом центре. У меня возник соблазн позволить этому случиться, но потребуется время, а время для меня было валютой. И как бы ужасно и тошно мне ни было, пальцы чесались от желания прикоснуться к клавиатуре или взять карандаш, да даже чертов тюбик помады и что-нибудь написать.

Потому что Сент был прав. Писательство спасало меня. Мне не терпелось выплеснуть яд последних пары часов на страницу, чтобы он не бежал по моим венам.

— Монстры? — повторила я. — Да, они монстры. Потому что монстры реальны, как и призраки. Они живут внутри каждого из нас и иногда побеждают.

Я ждала, когда федерал поймет, что услышал цитату из одной из книг Стивена Кинга. Он не понял.

— Этот убийца — просто человек, позволивший своим призракам и монстрам победить, мой друг. И монстры, и люди несовершенны. У людей есть один недостаток — желание убивать друг друга и делают они это часто, а недостаток монстров — оставлять кого-то в живых, что они делают очень редко.

Я отпила кофе.

— Итак, я не знаю почему он пощадил меня. У меня, конечно, тоже есть свои монстры, но они не заставляют меня убивать женщин.

Мужчина быстро моргал. Интересно, я смутила его или заинтересовала? Он снова опустил взгляд на блокнот.

Я заметила, что ногти у него были короткие, обкусанные почти до мяса. Как мог человек, не способный контролировать даже то, что его зубы делали с его пальцами, удерживать контроль над пистолетом, значком и людьми?

— Вы — писательница? — скорее спросил, чем сказал федерал, хотя я была готова поспорить на то, что он знал, кто я.

Он просто попытался перехватить контроль, показать мне, что я не важна, что не знаменита. Меня это не волновало.

— Да.

— Над чем вы сейчас работаете?

Я наклонила голову и снисходительно улыбнулась.

— Не совсем понимаю, какое это имеет отношение к нынешнему расследованию или к нападению на меня.

Он крепче сжал блокнот. Я ему действительно не нравилась. Что ж, подобное случалось часто. Что-то во мне вызывало у людей неприязнь с первого взгляда. Возможно дело было в моем лице. Или в нежелании быть приветливой и милой.

— Мой вопрос имеет отношение к расследованию, поскольку вы переехали в дом предпоследней жертвы этого субъекта, а еще вы известны тем, что пишете о гораздо более жутких вещах.

— Откуда вы знаете, на какие темы я пишу? Поскольку всего несколько секунд назад вы намекнули на то, что вообще не знаете, что я писательница.

Федерал покраснел. На его лице отразился непередаваемый коктейль из смущения и злости. Он на мгновение замер, скорее всего пытаясь удержаться от того, чтобы не сказать что-нибудь такое, что зафиксирует камера и даст моему адвокату возможность легко забрать его значок.

— Мне кажется несколько странным совпадением, что писательница, у которой должна выйти очередная кровавая и ужасающая книга, решила поселиться в доме, где была зверски убита молодая женщина. К тому же которая убила злоумышленника в этом доме всего…

Он запнулся, делая вид, что перелистывает свои записи, прежде чем снова поднял глаза.

— Всего месяц назад, а теперь ее похитил серийный убийца, который ни разу не вернулся на прежнее место своих преступлений и уж точно не оставлял своих жертв в живых.

Он казался немного самодовольным тем, что собрал все это воедино и загладил предыдущий промах.

— Я не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать, агент. Вы обвиняете меня в убийстве Эмили? В том, что я каким-то образом организовала собственное похищение, позаботившись о том, чтобы ранить себя. — Я подняла руку. — Ради чего? Материала? О, для вас бы это все упростило, не так ли? Но, уверяю вас, ее убийство элементарно по сравнению с тем, какой материал у меня есть сейчас.

Я постучала по виску пальцами здоровой руки.

— Кроме того, вряд ли вы можете с уверенностью утверждать, что этот убийца не оставил в живых ни одной жертвы, поскольку большинство серийных убийц начинают с нападений, изнасилований и неудачных попыток похищения. Готова даже поспорить, что у вас крайне мало сведений о нем и нет никакой возможности сузить круг подозреваемых, поскольку он не оставляет вещественных доказательств. Я знаю все это, потому что сейчас пишу книгу, в которой серийный убийца расправляется с женщинами, и еще я умею собирать материал для достоверности своих историй. К тому же я очень предана своему ремеслу и, как бы мне ни нравилось ваше общество, сейчас я бы предпочла вернуться домой с виски за компанию и с рукой, на которой надеюсь не останется шрама на всю жизнь. Но, к сожалению, мы не всегда можем получить то, чего хотим. Поэтому я нахожусь здесь, с вами. И хочу сделать все, что в моих силах, чтобы поймать этого парня. Или, по крайней мере, дать вам что-то, благодаря чему вы сможете вычеркнуть несколько имен из вашего длинного списка подозреваемых.

Я встала и выпрямилась.

— У меня прекрасная память и я сообщила вам и вашим коллегам все подробности, которые смогла вспомнить. Так что, если вы не хотите меня арестовать, я поеду домой и постараюсь сделать все возможное, чтобы снова не столкнуться с каким-либо серийным убийцей. Мне бы не хотелось снова встречаться с вами в ближайшее время. Или вообще когда-либо.

Высказавшись, я повернулась и вышла за дверь.

Федерал не пытался меня остановить, потому что у него ни хрена на меня не было.

Сент ждал меня снаружи. Я позволила ему отвезти меня домой. К себе домой.