Осколки тебя

ГЛАВА 3

«Сначала она закричала. Нож легко рассек ее плоть, с радостью потекла кровь. Но она все равно кричала. Позже у нее закончились силы кричать. Мне не хватало ее криков»

Когда зазвонил телефон я подумывала о том, чтобы самостоятельно постричься. Разве не так поступали люди в разгар какого-то личного кризиса, разрыва отношений или травмы? Они отрезали себе волосы тупыми ножницами, и это прекрасно работало как метафора в кино, но у меня отсутствовала уверенность, что здесь, в реальном мире, эффект будет таким же. Если этот маленький коттедж с интерьером в природном стиле, коврами в стиле бохо, ванной мечты и местом, где произошло убийство, был реальным миром. Но это был мой реальный мир. На сегодня.

Пока я размышляла над всем этим, звонок перенаправился на голосовую почту, как мне того и хотелось. Разве не так поступали люди в разгар кризиса? Отгораживались от всех и каждого в своей жизни, кому на самом деле было на них наплевать? Список людей, которым действительно, искренне, было наплевать на меня — на меня настоящую — был чертовски коротким, так что мне не потребовалось бы много усилий, чтобы отгородиться от них. Тогда бы у меня остались только люди, которые любили меня такой, какой они меня считали. Которые будут любить меня, пока не появится кто-то получше, или пока я не перерасту их или пока не умру. Весьма жизнерадостно.

Итак, я отказалась от идеи стричь волосы.

Я не стала брать телефон.

И не открыла ноутбук.

~ ~ ~

Кэти перезвонила чуть позже.

Вероятно, она делала операцию или писала какую-нибудь статью для публикации в медицинском журнале, которую тысячи студентов будут цитировать в своих докладах в университетах Лиги Плюща.

— Все, что я сегодня ела — увядшая капуста и темный шоколад, а перед обедом у меня закончилось аргентинское вино, — выдала я вместо приветствия.

— Звучит здорово.

Кэти не переживала за меня. Она слушала вполуха, впрочем, как и всегда. Эта женщина никогда не занималась одним делом за раз. Если только не держала в руке скальпель. В этот момент она сосредотачивалась только на операции. А в остальное время? В остальное время ее мозг был сосредоточен на количестве микробов на поверхностях вокруг нее, на том, почему никто до сих пор не изобрел замену сна, или на том, как она собирается стать главным хирургом. Мелкие эмоциональные срывы и писательский кризис подруги не стоили ее внимания.

— Я ничего не могу написать, — пожаловалась я, уставившись на экран ноутбука и стараясь не смотреть на пустую страницу. Что, конечно, было невозможно. Она смотрела на меня даже в моих гребаных снах.

— И тебя это удивляет? — спросила Кэти уже не таким нетерпеливым тоном.

Сейчас она уделяла мне больше внимания. Будучи человеком, который читал только медицинские учебники, статьи о возможных пандемиях, подстерегающих цивилизацию, и все медицинские журналы, где публиковались новейшие исследования по продуктивности, Кэти все равно вызывала у меня уважение. Она не понимала творчества и считала, что в нем нет логики. Но она уважала мое…

— Ну, да, — ответила я. — Я вдали от всех отвлекающих факторов, я…

— Убежала от всех своих проблем? — закончила она за меня.

Я хмуро посмотрела в окно. Гладь озера была спокойна, небо голубое, но это был обман, так как снаружи было холодно, как на северном полюсе.

Я попыталась выйти наружу со своим утренним бокалом вина и в одном нижнем белье и быстро убежала обратно в дом. Обычно мне нравился холод, но сейчас мои нервы были слишком расшатаны.

— Боже, Кэти, — пробормотала я.

Опять же, обычно такой бесчувственный холодный ответ от Кэти был бы так же желанен, как прохладное утро летом, но сейчас я слишком остро реагировала.

— А что ты ожидала от меня услышать? — спросила она, ее внимание ко мне снова ослабло, и слова звучали торопливо. — Чтобы я присоединилась к твоей вечеринке жалости или соврала, чтобы тебе стало легче? Так это не в моем стиле, да и тебе нужно не это.

— Что же мне тогда нужно, доктор Сандерс? — спросила я с сарказмом.

Да, мой самый начитанный и единственный друг был врачом. Нет, не просто врачом. Чертовым нейрохирургом. Кэти ежедневно исправляла людям мозги, я же их извращала.

Особенность хирургов была в том, что, несмотря на то, что их остроумие такое же острое, как скальпель, которым они режут плоть, они были недалеки в остальных сферах своей жизни. Кэти никогда не заботили чувства других людей. И не могли. Как человек, который каждый день сталкивался со смертью, болезнями и травмами, она не могла волноваться о людях, которых лечила. Ну, она переживала за своих пациентов, по-своему, потому что не была психопаткой — я так не думала, — но не могла вкладываться в них эмоционально. Так же, как и в их семьи. Потому что Кэти пыталась сосредоточиться на том, чтобы вскрыть людям череп, не повредив мозг, поставить правильный диагноз, разобраться с политикой больницы и проблемами со страховкой, и все это после трехчасового сна в среднем. В мозгу моей подруги-нейрохирурга просто не оставалось места для заботы.

Вот почему мы были друзьями.

Мы не обсуждали очередную серию «Секса в большом городе» и не болтали о том, как одиночество разрушает наши жизни. Мы фокусировались на важных вещах. Кэти была более серьезной, более уравновешенной версией меня. И она была достаточно умна, чтобы вскрыть чей-то мозг и не убить его.

— Тебе нужно взять себя в руки, — сказала она в трубку.

— Ты не сказала мне ничего нового, — вздохнула я.

— Да, но сейчас тебя ничто не отвлекает. Ты поехала к черту на кулички, чтобы закончить книгу, верно?

Чтобы начать книгу, технически. Возможно, я обманула единственную подругу и всех остальных — а главное моего агента, — что моя книга была наполовину написана.

— Верно.

— И у тебя не получается, — продолжила Кэти.

Я кивнула.

— Я не слышу, как ты что-то говоришь, поэтому делаю обоснованное предположение, что ты киваешь. Итак, ты сидишь там без дела, ешь пищу, которая совершенно не питает твой мозг, пьешь вино до полудня и не моешь голову.

— Права по всем пунктам, — ответила я.

Кэти вздохнула. Я знала, что она вот-вот бросит трубку.

— Итак, вернемся к моему предыдущему заявлению. Возьми себя в руки. Сходи в поход. Научись делать компост. Займись садом, потому что ты наверняка сейчас позволяешь ему увядать и умирать.

— Мне нравятся увядшие и мертвые вещи, — возразила я.

— Ну, выбирай. Либо увянут и умрут цветы в твоем саду, либо твоя карьера.

Я надулась, потому что Кэти была права.

— Я не собираюсь вникать в причины, почему ты сейчас в таком состоянии, потому что своим скальпелем восстанавливаю мозги, а не вырезаю их, но думаю, что отвлечение пойдет тебе на пользу. Как твоей способности писать, так и возможности заработать диабет или цингу от отсутствия в рационе настоящих питательных веществ.

Я покосилась на обратную сторону шоколадной плитки.

— В шоколаде есть питательные вещества, — пробормотала я.

— Так, ладно, мне пора привести себя в порядок. Прими ванну, отложи в сторону чипсы и в третий раз повторяю, возьми себя в руки.

Высказавшись, Кэти повесила трубку, потому что никогда не умела правильно прощаться. И вообще не любила светских любезностей.

Опять же, вот почему мы были подругами.

Я посмотрела на обманчивое небо, сверкающее озеро и задалась вопросом, смогу ли пережить этот жизненный этап и что, черт возьми, со мной было не так, поскольку я завидовала Эмили, завидовала, что ее жестоко убили и ей больше не нужно иметь дело с реалиями жизни.

Потому что, несмотря на солнце, озеро и уютный коттедж, мои демоны прокрались внутрь. Голодные. Обычно они питались моими историями и насыщались ими. Но сейчас они были голодными.

А голодные демоны никогда не будут послушными.

~ ~ ~

Я решила все-таки последовать совету Кэти. Вроде как. Но я не собиралась идти в поход. Не настолько я была в отчаянии. Пока.

Вместо этого я решила заняться своими вещами. Я направила фургон с вещами по подъездной дорожке, ругаясь на грузчиков всеми известными мне вариантами ругательств, когда они пригрозили вывалить мое барахло на подъездной дорожке, потому что сомневались, что смогут развернуться у коттеджа. К счастью, я была почти такой же страшной, как мои книги, поэтому двое громил, перецарапав напрочь свой фургон, все-таки добрались до хижины, разгрузили мои вещи и сумели уехать с хорошими чаевыми и живыми-здоровыми.

Распаковав только четверть того, что я посчитала необходимым взять с собой из Нью-Йорка, я поняла, что жестоко ошиблась. Все мои вещи были дорогими, модными и выглядящими совершенно смехотворно в этом уютном маленьком домике. Какое дурацкое слово. Но я не смогла придумать ничего лучше.

Я, автор международных бестселлеров, и не придумала слова получше.

Я позвонила по одному из номеров, оставленных риэлтором, чтобы передать свои вещи местной благотворительной организации. Меня удивило, что в таком маленьком городке было что-то подобное. И еще я обрадовалась. Мне нужно было убрать из моего домика все это нью-йоркское дерьмо. Оно омрачало и загрязняло пространство, которое, как мне казалось, я ненавидела. Я ведь не являлась поклонницей интерьера в природном стиле и богемных подушек. Я любила черный цвет, четкие линии и дорогие вещи. Но на деле оказалось, что нынешней версии меня, потрескавшейся и близкой к развалу, нужен был уютный диван, небольшое пространство и винтажные штрихи.

Тем не менее все свои книги я решила оставить и засунула их среди книг Эмили. Единственное, что, по моему мнению, делало нас похожими. Мы обе избивали свои книги, пожирали их. Любили их настолько, что портили.

Да, единственное, в чем мы с ней были похожи.

Я не могла оставаться в доме среди своих отравленных Нью-Йорком вещей. Так что решила вернуться в город, когда скачала себе книгу рецептов и составила список продуктов без кукурузного сиропа с высоким содержанием фруктозы.

Сегодня на улицах было больше людей; может быть потому, что светило солнце, а это редкость в этом штате. Видимо люди пользовались возможностью погреться в его лучах. Я была одета в черное с головы до ног, в самых больших солнцезащитных очках, которые смогла найти и в бейсболке из искусственной кожи, из-под которой выбивались волосы.

Мне не нравился солнечный свет.

Не только потому, что я обгорала на солнце за считанные минуты и даже не потому, что солнечные лучи старят кожу быстрее, чем что-либо другое. То, что я пила столько спиртного, сколько пила, уже достаточно меня состарило. И если бы мне пришлось выбирать между отказом от алкоголя и выходом на улицу в солнечный день, я бы попрощалась с ультрафиолетовыми лучами. Может именно поэтому все старались украдкой бросать на меня совершенно очевидные взгляды. Я была черной дырой, блуждающей по их маленькому городку. Должна признать, что город смотрелся гораздо живописнее, когда океан сверкал в лучах солнца, он выглядел аутентичным и любимым жителями, не извратившимся после того, как о нем узнали туристы.

Мне больше нравилось, когда он был угрюмым, почти заброшенным и депрессивным.

Но неважно.

После того, как мне снова пришлось побеседовать с милой женщиной на кассе — пухленькой, сильно накрашенной и слишком улыбчивой — я ушла. У этой женщины не получилось удержать меня в заложниках светской беседы, потому что на кассе ждали и другие покупатели, но она все же умудрилась впихнуть в пятиминутный монолог кучу вопросов, а я умудрилась не ответить ни на один.

Я не приобрела нового друга.

Но я пережила эту поездку, никого не убив.

Бар манил меня, обещая виски, которого не было в продуктовом магазине, и интригующего бармена, который почти наверняка хотел заняться со мной сексом.

Заманчиво.

Но вместо этого я направилась в книжный магазин. Потому что я, конечно, играла плохую девочку во многих отношениях, но все же позволила капельке доброты — а может трусости — уцелеть.

Я поняла, что совершила ошибку, придя сюда, как только над моей головой прозвенели колокольчики, и мужчина в чертовом свитере с жилеткой, посмотрев на меня поверх очков, почти прокричал мне в лицо «Добро пожаловать!»

Черт.

Еще одна «болтушка Кэти⁹».

Я кивнула ему с натянутой улыбкой, давая понять, что хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Вам помочь? — спросил он, когда я, вопреки здравому смыслу и инстинкту, вопящему бежать, продолжила идти вглубь магазина.

Это было даже не добровольно. Запах пыли и книг притягивал меня, как рука, появляющаяся из темноты и сжимающая мою шею.

— Нет, спасибо, пока осматриваюсь, — ответила я, не глядя ему в глаза.

Магазин был намного больше, чем казался с улицы. Я ожидала, что он будет тесным и удушающим. Или, может быть, надеялась, что он будет именно таким, потому что тогда у меня появилось бы совершенно обоснованное оправдание для покупки всех своих книг в мягких обложках без чувства вины за то, что не поддерживаю местный книжный магазин. Но вместо лачуги размером со шкаф, полки тянулись далеко вглубь помещения, в тень, обещая поглотить любого, кто отважится пойти дальше.

Мне это сразу понравилось.

— Вы новенькая в городе.

Мне понравилось почти все.

Я взяла первую попавшуюся книгу. Убогая обложка. Красивое название. Неизвестный мне автор.

— Да.

Шарканье дешевых ботинок по выцветшему ковру подсказало мне, что этот парень не понимает, что мне не нужна была компания.

— Вы из Нью-Йорка, верно? Купили коттедж Эмили?

Я кивнула, не поднимая головы, и все же увидела, как он вошел в мое периферийное пространство. Мне очень захотелось прочитать эту книгу. Неизвестные авторы были моими любимыми, потому что я не знала, чего ждать от их произведений. Большую кучу дерьма или жемчужину. Любая из них вдохновляла.

— С Эмили произошла такая ужасная трагедия, — сказал продавец, почти заучено.

Я уверена, что так оно и было. В таком городе, как этот, где все знают друг друга, пробормотать какую-нибудь меланхоличную фразу, чтобы все убедились, что ты никогда не переживешь произошедшую драму являлось почти ритуалом. Тем более драму такого масштаба. Жители должны были как-то растянуть удовольствие от ее смакования, как голодную корову, призванную накормить сотни людей.

Я промолчала, просто положила книгу на место и направилась дальше, надеясь, что продавец не последует за мной. Что он, конечно же и сделал.

— Салли не сказала, как вас зовут ни мне, ни кому-либо еще, словно это тайна, — продолжал он, выключая грустный тон «разговора о мертвой женщине».

Я стиснула зубы.

— Мне удалось выудить из нее, что вы довольно известный автор. А я считаю себя в некотором роде знатоком известных и неизвестных авторов. Вы же не откажетесь порадовать меня тем, что скажите название своей первой книги?

Его слова меня задели. Меня бесило, когда незнакомые люди извлекали из меня факт, что я — писательница, потому что я считала этот поступок сродни тому, как стоматолог вырывает зуб без анестезии или же когда одним из первых их вопросов был: «Вы написали что-нибудь, что я мог читать?». Каким же засранцем надо быть, чтобы задать такой вопрос. Это все равно что спросить: «Достаточно ли вы знамениты, чтобы я притворился, что мне есть дело до вас и ваших книг?»

Если же незнакомцы не задавали этого вопроса, то задавали другой, словно считали, что тот факт, что они разговаривали с писателем, дает им какой-то странный карт-бланш на его жизнь. Поэтому обычно, когда люди не узнавали меня — что случалось все реже и реже благодаря социальным сетям, которых у этого владельца книжного магазина явно не было — и спрашивали, чем я зарабатываю на жизнь, я подходила к ответу на вопрос довольно творчески. Говорила, что я — дрессировщик дельфинов, или учитель обществознания, или проститутка или агент ФБР. Все, что приходило в тот момент на ум. Потому что эти профессии вызывали меньше вопросов, чем титул «автор».

Но этот мужчина задал мне вопрос, который никто раньше не задавал. Он хотел узнать не обо мне самой, а о моих книгах.

— «Скелеты солнечного света», — ответила я, даже толком не подумав.

Мужчина обратился к моему тщеславию, а не к искусству. Именно тогда я решила, что он достаточно интересен, чтобы я посмотрела на него и успела увидеть, как его глаза расширились от шока и ликования.

— Вы — Магнолия Грейс? — спросил он, почти крича.

Я поморщилась оттого, что в начале карьеры у меня не хватило предусмотрительности выбрать себе псевдоним. Несмотря на то, что прошли годы и миллионы людей задавали один и тот же вопрос, я ненавидела свое имя на обложках книг.

Оно было слишком мягким. Казалось, я его выдумала. Как будто провела исследование по поиску лучшего сочетания имени и фамилии, которые могли бы понравиться массовой аудитории.

Я была уверена, что это исследование провела за меня моя мать. Уверена, что она искала информацию о том, что сделает меня похожей на дочь, которую она всегда хотела. На ту, кто носила бы платья в цветочек, забыла о существовании феминизма и единственной целью жизни которой было найти мужа.

Излишне говорить, что мы обе разочаровались.

— Единственная и неповторимая, — процедила я сквозь зубы.

Продавец захлопал в ладоши. Словно он — легкомысленная школьница, которую чертов квотербек пригласил на выпускной бал, или потому что ее тест на беременность оказался отрицательным после того, как она позволила этому квотербеку забить гол на выпускном вечере.

А потом продавец просто сбежал.

Ну не могло мне так повезти, чтобы он ненавидел мои книги настолько, что решил оставить меня в покое. Конечно нет, мужчина вернулся быстрее, чем можно было ожидать от человека его возраста, с охапкой книг и отвратительной улыбкой.

Я ненавидела улыбки. Ненавидела видеть людей счастливыми. Это так скучно. Так предсказуемо. Мне нравилось, когда люди гримасничали. Плакали на улице. Ссорились со своими бойфрендами или подружками в модных ресторанах. В эти моменты люди не притворялись и заставляли меня задуматься об их жизни и кем они были. Вот что делало их интересными. Потому что любой идиот мог улыбнуться.

— Вы можете подписать их для меня? — спросил мужчина, указывая глазами на стопку книг в руках.

Мои книги. Все, что я написала.

У некоторых эксклюзивные обложки, более редкие, те, на которые я согласилась, хотя и ненавидела их, но была тогда слишком робкой, чтобы спорить с издателями. Излишне говорить, что я исправила это недоразумение, как только нашла в себе стержень. Сейчас книги с этими обложками стоили тысячи.

Твою мать.

Я буду выглядеть полной сукой, если скажу ему «нет». И хотя я не возражала показаться полной сукой перед охотниками за славой и остальными болтунами на планете Земля, этот продавец был читателем. Настоящим. Тем, кого волновали названия моих книг, а не мой социальный статус. Я четко видела это в его глазах с легким маниакальным блеском. В нем присутствовала одержимость, которую я могла понять.

— Конечно, — уступила я.

Его улыбка стала шире, и мужчина отложил книги, чтобы достать ручку из переднего кармана. Я уставилась на потертые обложки на столе. Книги ни были новыми, нетронутыми экземплярами. Некоторые из них были порваны, на других виднелись круглые отпечатки от донышка кружки с кофе.

— Я прошу прощения за их состояние, — быстро сказал продавец, заметив мой пристальный взгляд. — Это мои личные книги, по крайней мере, некоторые из них. В основном я продаю здесь подержанные экземпляры, редкие издания таких популярных авторов, как вы. Мне нравится коллекционировать книги, а также истории их предыдущих владельцев.

Черт. Мне начинал нравиться этот парень.

— Кому подписать? — спросила я, не обращая внимания на его извинения.

— Чарли, — быстро ответил он. — А на новых копиях можете просто оставить автограф, если не возражаете. Я знаком с парочкой ваших заядлых читателей, они с удовольствием придут за этими книгами. Я на сто процентов уверен, что они будут изо всех сил пытаться предложить мне орган или первенца, как только узнают, что они подписаны вами.

Я кивнула, добавив пару надписей лично от себя на хорошо потрепанные экземпляры. Многие мои читатели взяли за правило, чтобы я «оскорбляла» их на подписанных экземплярах. Понятия не имею, с чего началась эта тенденция. Возможно, с какой-нибудь психопатки, нагрубившей мне во время автограф-сессии, куда меня заставил прийти мой издатель… когда-то давно. В тот день я была вспыльчива и наверняка написала что-то вроде: «Дженна, ты идиотка». Вместо того, чтобы оскорбиться, она была очарована, разместила надпись в социальных сетях, и, бум, родилось какое-то движение. Мои молодые читатели тащились от этого дерьма, но я не думала, что Чарли или другие мои фанаты зрелого возраста захотят себе подобный автограф.

Вот что довело меня до нынешнего состояния. Я являлась в некотором роде аномалией. У меня не было узкой целевой аудитории. Конечно, я писала в основном для чудаков и психов, но мои работы нравились многим: футбольным мамашам¹⁰, девушкам из женских обществ, занудам, качкам, папам, даже бабушкам. Мой агент сказал, что это было потому, что никто не мог определить, кто я, и что в какой-то степени — по крайней мере в этой среде — читателям нравилось отождествлять себя с авторами. Находить в них что-то от себя самих, пусть даже через персонажей книг.

Так что да, мир не совсем понимал, кто я такая, так что я была всеми.

Это хорошо работало в коммерческом плане, но не очень в психологическом.

— Скажите, вы не рассматриваете возможность проведения здесь автограф-сессии? — голос Чарли прервал мои мысли, и я вскинула голову. — Я знаю, что вы больше в них не участвуете, но поскольку это ваше новое место жительства, я могу гарантировать, что мероприятие будет многолюдны, и вы сможете познакомиться…

Я захлопнула последнюю книгу, чтобы заставить его замолчать.

— Не интересует, — ответила я ледяным голосом.

Улыбка продавца померкла.

— Это не обязательно должно быть какое-то большое, модное событие. Что-нибудь скромное, необычное, вроде «Добро пожаловать на городскую вечеринку».

Я не стала улыбаться, чтобы заставить его немного расслабится. Зачем?

— Я не устраиваю автограф-сессии и не нуждаюсь в том, чтобы меня приветствовали в городе. Мне нужно, чтобы меня оставили в покое.

С этими словами я с тоской взглянула на темные полки и целеустремленно направилась в сторону выхода. Хотя мне и очень хотелось, я не пошла в бар. Вместо этого я запрыгнула в свою машину и вернулась в место, которое теперь считалось моим домом. Чтобы наконец-то побыть одной.

Разве не этого я хотела?