Особенности преддипломной практики

Глава 11

— Учишь вас, бездарей, учишь уму-разуму, а все без толку.

Старик Юрген Партанс пыхнул курительной трубкой и хмуро, с прищуром покосился на меня из-под седых кустистых бровей.

— И что мне теперь делать? — бессильно развела я руками. На ворчание деда внимание не стала обращать. Сколько знаю его — он всегда был таким.

Поначалу, когда я только приехала в Шайнвилль и вплотную занялась подагрой Партанса, старика возмущала моя криворукость и неумелость, а меня — его ворчливость и порой занудность. Но позже как-то слово за слово и мы с ним… не скажу, что сдружились, но в трудные минуты я прибегала к старику Партансу поболтать и поделиться наболевшим. Как сейчас, к примеру.

— Ничего, — он перевел взгляд на улицу и махнул рукой, приветствуя соседа, — Что ж теперь поделать-то? Живи как живешь. У вас, молодых, жизнь только начинается.

— Да уж, начинается…, — тяжко выдохнула я и оперлась локтями о колени, — Понять бы теперь, что именно начинается, а то жизнь — штука длинная, но что-то очень уж сложная.

— Привыкай, — в ответ Партанс повторно пыхнул трубкой. — У тебя, девонька, другого выхода уже нет.

Я проследила за белым ароматным дымком, струйкой поднимающимся наверх к резным ставням окна, и тяжело вздохнула.

Мы сидели на лавочке в небольшом палисаднике. Жена Партанса еще при жизни посадила перед домом несколько кустов с иссамилью, местным аналогом роз. Цвели они ежегодно и очень мелкими красными бутончиками, зато в таком количестве, что листья были видны только у самой земли. Вокруг кустов росли мелкой порослью белые ромашки и синие хлизы с бутонами-колокольчиками. Рядом с лавочкой был врыт в землю небольшой узорный столик. На нем старик Партанс разложил табак, огниво и коробку с курительными трубками. Одну сейчас как раз и раскуривал.

— Я ж Исельду ходила искать, — печально поделилась исходником проблемы, — Йонас прибежал поздно вечером, весь в слюнях-соплях воет, что пропала невеста.

— Ну пропала и что? — грозно рявкнул старик и я от неожиданности подпрыгнула на лавочке. — Он, в конце концов, мужик или нет? Вот и искал бы сам свою невесту. Нет, этот дурень к тебе потащился!

— Я же чародейка.

— Дура ты, а не чародейка, — без прикрас припечатал Партанс. — Надо было сразу к губернатору бежать и требовать организовать поиски, а ты сама полетела на кладбище. Вот теперь и расхлебывай!

Я задрала голову и оперлась спиной о стену дома. Старик Юрген прав. Как есть, дура.

— Ну хоть мужика себе нормального отхватила, — он снова затянулся, — и то хлеб.

Я досадливо поморщилась, но промолчала.

Эх, а какая хорошая погодка-то сегодня. День клонился к вечеру. В чистом лазурном небе запестрели белоснежные облачка, яркое солнышко грело уже не так жарко. Неподалеку двое котов затеяли свару и до меня доносились их боевые вопли. Соседские курицы заквохтали за забором, клюя рассыпанное хозяйкой зерно. Я же сидела и размышляла о том, в какой же паршивой ситуации оказалась. И трое высокородных ильфарийца были совершенно ни при чем.

Меня выдавали замуж!

Юрген Партанс сочувствующе посматривал на меня, но больше ничего не говорил, давая время осознать случившееся.

А я осознавала, да … и мне все больше и больше хотелось материться.

Из дома я все-таки позорно сбежала. Подловив момент, когда к калитке подходил Инвар с братом, подхватила свою прогулочную сумку с оберегами и снадобьями, улизнула через задний ход и дала деру. Мне не хотелось объясняться с кузнецом, что в моем доме делают столько незнакомых мужчин. Один — ладно, он его сам ночью притащил, но на остальных двух мы не договаривались.

Поэтому, садами и огородами я выбежала на центральную улицу и сходу решила проверить своих пациентов и постоянных покупателей. Авось к тому времени, как всех обойду, и Инвар уйдет, и мои злосчастные гости хоть немного, но отреставрируют руины. Или хотя бы мусор соберут.

Начала я с Партанса и его подагры. Как оказалось, старик уже был в курсе моих злоключений и первым же делом с ними и “поздравил”. Не успела я зайти в дом, как услышала:

— Ты умудрилась выбрать себе в мужья замечательного парня, девонька, поэтому прими мои пожелания долгой и счастливой семейной жизни.

Обычно и так ворчливый, сегодня Юрген Партанс был особо не в духе. С первого взгляда была видно, как он рассержен, — брови сошлись на переносице, пальцы добела сжимали трость. Я ошеломленно замерла на входе. Порог переступить не успела, а уже задумалась, что пора бы и отсюда бежать.

Но решила уточнить на всякий случай.

— В мужья? Я не выхожу замуж.

— Ну как же! — Партанс с кряхтением встал и отставил трость в сторонку, — Конечно выходишь. Об этом уже все знают. Вон соседи приглашения на свадьбу ждут не дождутся!

Сумка с чуть не вывалилась из моих рук. Нет, я понимаю, что и ночка была весёлая, и денек доставил кучу неожиданных радостей. Три из них, кстати, сейчас отдраивают мой дом до состояния лабораторной стерильности. Но замуж я вроде бы еще ни за кого из них не соглашалась.

Старик Партанс ехидно глянул на меня и постучал кулаком по своей взъерошенной седой голове:

— Что застыла камнем, бестолковка? Сколько раз говорил тебе — думай, что делаешь! Думай! А ты что? — и безнадежно махнул рукой на ближайший стул.

— А я что? — даже не догадывалась, откуда взялось нежданно-негаданное замужество, — Ничего не понимаю!

— А то! Принимай теперь мужика и все его хозяйство как сговоренная невеста. Тьфу ты, — он сплюнул на пол, — не понимает она! Твое счастье, что ты нездешняя, иномирская. А будь ты нашенской, — он затряс перед моим лицом скрюченным пальцем, — так мигом повели бы к жрецам покрывалу белую надевать!

— Да что…

— Шлялась ночью с посторонними мужиками по кладбищу? — и, видя мое застывшее лицо, победно заключил, — Шлялась! Вот и не понимай дальше!

Теперь до меня дошло и я … сначала обозлилась, потом обреченно рухнула рядом с дедом на стул. Сумку бросила на пол и пузырьки печально звякнули вторя моему настроению.

То-то меня с утречка губернатор от всей души поздравил, да по дороге встречные жители рассыпались в добрых пожеланиях счастья, любви и всех благ.

— Так все плохо?

Партанс снова кивнул то ли отвечая на мой вопрос, то ли своим каким-то мыслям.

— А ты как думала? — он покачал головой и начал медленно снимать башмак, — Ты же ведьма, девонька. Иномирская ведьма. Жила в другом мире, в других правилах, — потянул за бантик на желтоватом от мази бинте, — Тебе прощается многое, — размотал повязку и аккуратно поставил на деревянный пол искореженную подагрой ногу, — Да, многое. Но не все.

Я проверяла его подагру на стопе, смазывала противно пахнущей мазью, перебинтовывала по-новой и слушала, что он мне рассказывал.

Слушала, а сама потихоньку закипала.

Получается, я виновата в том, что кто-то что-то не то подумал?!

— Видели, как вы к кладбищу шли. Ты с братьями Веренсами и позади еще двое. И видели, и опознали. Народ-то у нас ушлый да сметливый, девонька. Сами придумают — сами в это и поверят, и еще всем в округе расскажут да с такими подробностями, словно рядом стояли и свечку держали. Вот и пошли с утреца слухи про тебя. Нехорошие слухи.

— И получается, что Инвар всерьез? С тапочками?

— Получается, девонька, — он кивнул, довольный моей догадливостью.

Завязала узел на бинте, помогла надеть башмак и пошла мыть руки. Пока водила по пальцам ароматным куском мыла, все случившееся сегодня постепенно обретало смысл.

Небольшая дубовая чаша, под которой висел умывальник, была покрыта резным узором из цветков клевера и колосков. Обычно я всегда любовалась красотой рисунка, но не сейчас.

— Значит, не просто так они с братом сегодня с самого утра у меня вертятся, — я пару раз ткнула вверх язычок умывальника и на подставленные ладони потекла холодная вода, — Йонас готовить вздумал, меню на неделю расписал. Инвар все ножи в доме переточил и, кажется, даже два дополнительных сделал, — вымыв руки, я сняла льняное полотенце с вешалки, — У меня там... бардак небольшой образовался… и сейчас этот мастер-ломастер обратно все восстанавливает.И самое главное — просто так. Без оплаты, без отдельных договоренностей, без бартера “ты мне новый дом, а я тебе на любимый молоток заклинание прочности”.

— На кувалду, — поправил меня Партанс.

Я в сердцах отбросила полотенце на чашу.

— Да хоть на наковальню. Я все понимаю — я ему нравлюсь, быть может, он даже влюблен, но — ни подойти, ни поговорить, ни объясниться… Да как так-то? Просто взял и принес в мой дом свои домашние тапочки?!

— Нет, девонька, не понимаешь, — улыбаясь как неразумному ребенку, вздохнул Партанс, — Не понимаешь. У нас нормально, если после обручения невеста переезжает жить к жениху до свадьбы или жених — к невесте. Тут уж как договорятся.

Старик подхватил с полки трубку, мешочек с табаком и позвал меня на улицу посидеть. Пока я усаживалась рядышком на лавочку, он успел набить трубку и закурить.

— Но мы ни о чем подобном и не договаривались! Мне его как теперь выгонять? Он вон какой мордоворот, прижмет в сердцах — от меня мокрое место останется.

— Да не, — усмехнулся Партанс, — не останется.

— Во-во, даже мокрого места не останется. Поговорить с ним? Так он вроде взрослый и умный, сам должен понимать, что такие вещи так не делаются.

— Ну, видимо, не понимает. Но ты зря на него наговариваешь, девонька. Инвар Верренс человек хороший. Его все здесь знают и плохого за ним никто не замечал. Ни плохого, ни оскорбительного по отношению к женщинам. Упрямый, конечно, не без этого, но не склочный, скандалить и бить не будет. Воспитан в меру, не пьет…. почти. Так что, считай , тебе повезло.

— Замечательное везенье! А мне что теперь делать? — у меня складывалось странное ощущение, что меня зациклило.

— Как что? Выходить замуж, — для Юргена Партанса решение было очевидным. — Люди видели, как ты, девонька, вчера в ночь уходила с братьями, — старик пыхнул ароматным дымком, — Одна, со взрослыми мужиками, без сопровождения близкого родственника. Хорошие люди решили, что один из братьев таким тебе стал, ну а плохие… — он развел руками, показывая, что на мальчишей-плохишей влияния, увы, не имеет, — А об отношении молодого Инвара к тебе, девонька, кто только не слышал. Слухи-то давно по городу разошлись. Все знают, как он по тебе сохнет.

А я ничего не замечала подобного.

Нет, я далеко не монашка и что такое влюбленность, жаркие переглядки в компании и ночные прогулки с симпатичным парнем знаю не понаслышке. И не только прогулки. Но Инвар ничего похожего не делал.

Или у местных считается отношениями, если мужчина к тебе пришел раз в два месяца заклинание прочитать? Так я тогда такими талантами за половиной города замужем, а с некоторыми, судя по их частоте посещения, уже давно детей воспитываю и внуков балую.

Старик не обращал внимания на мои моральные метания и продолжал рассказывать:

— А если ты будешь сейчас всем говорить, что ваши отношения с молодым Верренсом неправда и замуж за него ты не идешь, то народ посчитает, что правы были те, кто подумал плохое, — он сделал очень говорящую паузу. — От твоей репутации даже воспоминания не останется, что уж говорить про заказы на работу. А там недалеко и до изгнания из города гулящей иноземной девки, — он снова пыхнул трубкой, — Ну а сам Верренс не дурак отказываться от своего счастья, поэтому от него честности тоже не жди. Это, — он насмешливо хмыкнул, — не в его интересах.

Я схватилась за голову. Какой замуж? Какое обручение?! Нам же запрещено иметь романтические и тем более интимные отношения с местным населением! Деканат за это исключает без права восстановления!

— Да вы что все, белены объелись??

Старик Партанс искоса глянул на меня.

— Ты Инвара не гони пока, девонька…

— Да как не гони?? У меня же диплом накроется! Из университета выгонят!

— Не выгонят, — “успокоил” меня Партанс, — Разве что отругают прилюдно, а это не страшно.

— Отругают? Не будет “отругают”! — меня все больше и больше захватывала паника, — Будет лишь бумажка, что я прослушала курсы. Куда я потом с ней?!

Он хитро прищурился:

— Ну здесь то точно найдется один человек, который примет тебя даже с такой бумажкой.

Снова-здорово и по второму кругу?!

— Но я не хочу замуж!!

— Верренс — хороший парень.

— Мы слишком разные, — категорически отмела я даже малейшее предположение о совместимости.

— В чем? — фальшиво удивился старик, — Разве у тебя синие уши и зеленые волосы? — и тут же махнул рукой, — А остальное можно и выучить.

Из трубки вверх поднялось белое полупрозрачное колечко.

— Что выучить?

— Наши традиции и ваши знания. Нет ничего невозможного, девонька.

— Есть! Мое замужество! — я была непреклонна, — Я не хочу учить эти ваши традиции. Просто не хочу. Не хочу учить и не хочу в этом жить. Это не мое! Не мой мир, не мой город! — я вскочила на ноги и заходила взад-вперед по палисадничку, яростно сминая синенькие хлизы. — На другой конец города здесь доезжаешь за четыре часа. Четыре! В то время как на Арлите можно сесть в метро и через полчаса уже быть на месте.

— Метро? — старик удивленно поднял седую бровь.

— Поезд под землей.

— Поезд? — бровь пошла еще выше.

— Ну это… Как кареты, только соединенные между собой и …, — не в силах объяснить, что такое поезд, я бессильно отмахнулась, — А ваша одежда? Да пока на себя платье натянешь, семь потов сойдет. Там завязочки, здесь шнурочки, тут петельки. Рукава пристегни, вторую юбку надень, а под нее еще чулки, подвязки, еще одну юбку…, — я пнула в сторону мешающую ветку иссамильи и она по реакции хлестнула меня по руке, оставив шипом длинную царапину, — Чтобы просто посуду помыть — надо ведро воды натаскать, я уже молчу про помыться. Нужно мыло — варишь вручную…

— Ну, мыло можно и купить.

— Но я не хочу так жить всю жизнь, понимаете? — мой отчаянный вопль, похожий на жалобное завывание, услышали даже на улице. Коты на миг прекратили шипеть друг на друга, куры одновременно перестали клевать. Даже соседка выглянула в окно посмотреть, кто там так жизнью обижен.

Партанс строго ударил ладонями по коленям.

— А ну-ка, утихни, госпожа ведьма! Ишь расшумелась тут! Хочу — не хочу, тоже мне, капризы какие придумала! Тебе тут еще два года жить. За это время можно ко всякому привыкнуть.

— Не буду я …, — и он тут же оборвал меня, не дав продолжить.

— Помолвке быть! — он грозно поднял вверх палец, призывая меня не перебивать, — Жаль, правда, что свадьбу придется … Ты же на два года сюда приехала, да? — я зло кивнула, — …, ну вот, на два года отложить, — и Партанс сочувствующе покачал головой, — А два года — срок немаленький. И чувства остынут, и домой надо будет возвращаться. А дома родители строгие, твой выбор не одобрят и прикажут разорвать помолвку, верно говорю? — я снова кивнула, уже остывая, но все еще не понимая, к чему он клонит. Да, родители у меня в этом вопросе строгие. Можно сказать, безжалостные. — А в разорванной помолвке позора куда как меньше, чем в ночной прогулке с четырьмя посторонними мужиками по кладбищу.

И хитро подмигнул.

Но я не хочу замуж!

И здесь мне еще жить и жить.

Что же делать?!

Казалось, даже наступающая Неделя Урожая горожан не так интересовала, как моя предполагаемая свадьба. А ведь еще вчера у рыночной площади, где начали ставить праздничные балаганчики и палатки, толпились зеваки и с любопытством разглядывали разноцветные шатры приезжих торговцев. Особые восторги получили циркачи, которых губернатор специально пригласил на праздник, — их репетиции кто-то уже видел краем глаза и рассказывал остальным, что же артисты уготовили в этом году новенькое и интересненькое. Главное торжество — открытие Недели Урожая запланировано на эту субботу и недавно это было самой обсуждаемой темой в городе.

Но времена меняются и теперь у всех на языках неудачливая ведьма, гуляющая по ночам с незнакомыми мужчинами по кладбищу, и Инвар Верренс, который настолько влюблен/благороден (нужное подчеркнуть), что не задумываясь объявил эту ведьму своей невестой.

О чем мне не преминули рассказать мои любимые соседи.

Два часа! Два проклятых часа, что я потратила на посещения клиентов, меня поздравляли с будущим счастливым событием, желали счастья и побольше детишек, интересовались подробностями планируемой совместной жизни с кузнецом.

Питер Лиррсон попросил проверить калитку забора и, пока я тщательно расплетала и снова сплетала охранные заклинания, распевал дифирамбы Инвару Верренсу.

Жаклин Янсон поймала меня у рынка и пожаловалась, что муж стал часто заседать в таверне. Поинтересовалась, нет ли способа привязать его к определенному месту. Мол, чтобы после работы он сразу шел домой, а не сворачивал в сторону “Трех корочек”. А то ведь опять напьется, трижды проклятый, и заснет где-то под забором. Эх, не повезло ей с мужем. Не то, что мне. Ведь всем известно, что Инвар почти не пьет, а если вдруг и случиться где на празднике, то он лишь пару глоточков сделает и больше не прикоснется к рюмке/стакану/бокалу/бутылке. И мужем он хорошим будет, заботливым, любящим, ответственным. Ведь всем известно, как старший Верренс самостоятельно брата воспитывал, когда родители умерли. И когда народятся детишки... а дай вам боги, госпожа Моргана, много ребятишек, ведь дети — это счастье, … Инвар будет отличным отцом. Ведь всем известно…

Я вежливо кивала и соглашалась, тщетно надеясь, что говорливую Жаклин перехватит кто-то из соседок. Перехватили. Меня. У ткацкой лавки подошла госпожа Линдгре, окруженная шумным выводком шести детей мал-мала меньше. Она очень громко, то ли пытаясь перекричать детский гомон, то ли стараясь оповестить весь базар, уточнила, когда мы с господином Верренсом планируем свадьбу, ей же надо пошить себе праздничное платье. Ведь то, что пошито на Праздник Урожая, не подойдет, нужно обязательно новое. Добрая она женщина, эта госпожа Линдгре. Благодаря ее воплю даже те, кто не знал о моей “счастливой помолвке” резко ею заинтересовались и вскоре весь рынок уже бурлил, обсуждая остренькую новость.

Вдова Бернс отличилась больше всех. Под предлогом “ах, у меня что-то шумит на чердаке, наверное опять домовой расшалился”, она затащила меня к себе в дом. Проверить я должна была, это моя обязанность как городской чародейки, поэтому отвертеться от приглашения не могла.

У нее было шумно, да. Шумели соседки и подружки в общем количестве семи человек, сидя за столом с самоваром, пирожными и большим свежеиспеченным тортом. Завидев меня, они подскочили и ринулись усаживать за стол, дабы в теплой и сладкой компании обсудить приготовления к свадьбе. Какое платье, какие чулки и туфли, подвязки и булавки, ленты и цветы — мне сначала выдали список наиболее подходящих торговцев и мастеров, где все это можно заказать. Но чуть позже, после очередной чашки чая с эклерами, видя мое недовольство расспросами и решив, что я просто молодая, неопытная и не понимаю своего счастья, они начали сами решать вопросы свадебной церемонии. На меня внимание перестали обращать, полностью уйдя в обсуждение моего будущего свадебного туалета. Я, стараясь не привлекать внимания “заботливых” соседок, потихоньку вылезла из-за стола и вышла на улицу.

Потом еще была госпожа Хольм и госпожа Ньюберг, господа Фельс и Викстрем, булочница и мельничиха, некстати оказавшаяся поблизости, продавщица в посудной лавке, куда я зашла за новыми тарелочками для бабули взамен разбитых ...

Спасение я нашла только на кладбище. Кому там расспрашивать о неожиданной помолвке и расписывать прелести семейной жизни? Вот и я так подумала. Спешно распрощавшись с очередным поздравителем, рванула к старому кладбищу проверить Хальтов раздел после бурной ночки.

А днем тут и правда красиво. Своеобразной такой, мрачной красотой старинных захоронений. Белый с розоватыми прожилками мрамор надгробий, заросшие травой и мелкими лиловыми цветочками могилы. Хальтов раздел змеился черной лентой и о том, что ночью здесь бушевал магический шторм, ничего не напоминало.

Вроде все было как обычно, никаких жутких существ поблизости не наблюдалось, подальности тоже, и я решила, что наконец-то можно расслабиться. Рядом росла березка и я уселась на бревнышко у ее корней. Расправила светлое платьице, распустила уставшие от прически волосы. Задумалась, пригорюнилась.Скорбная дева во всей красе.

Что делать с вынужденной помолвкой я не знала, в голову лезли мысли одна мрачней другой. Старик Партанс в одном прав — мне тут жить еще два года, а значит надо как-то принимать местные законы и обычаи. Как вернусь домой, надо будет обязательно вызвонить Ольгу Леонидовну и ей все рассказать. В конце концов, она мой куратор и должна решать возникающие проблемы с местным населением. Да и женщина она опытная, сумеет найти правильные слова, чтобы отменить эту проклятущую помолвку.

Хотя с Инваром я все-таки поговорю. Серьезно так поговорю, по взрослому. Потому что, даже если влюблен, такими способами о своих чувствах не заявляют.

Что интересно, ранее в местной практике подобных проблем не возникало. По крайней мере, мне об этом ничего не известно. Студент, который проходил практику в Шайнвилле до меня, отработал свои два года без особых нареканий и со стороны населения, и со стороны губернатора. Оно и ясно, парень был первопроходцем и на тот момент к магу в городе относились с подозрением. Лишь под конец его практики горожане наконец-то распробовали, что такое магия в домашнем исполнении, и начали заваливать парня заказами, но ему повезло, практика закончилась и он благополучно отбыл домой. А через год в Шайнвилль прибыла я и на меня свалилось все то, что свалилось.

А вот что делать с эльфами — понятия не имела. Пациент, которого мне так неудачно навязали, оказался королевских кровей, единственным и неповторимым наследничком импортного престола. Пусть его забирают свои и поскорее. Я не рискну и дальше заниматься местной гомеопатией с ильфарийцем такого уровня важности.

И плевать на то, что старший братец наоборот хочет держать его подальше от родной столицы. Мол, жизнь ему спасает, а то могут порешить бедолажку. А что, других миров, кроме Орита, нет? Пусть снимет ему где-нибудь на южном Валахаре виллу и живут там припеваючи, пока вопрос с престолом не решится.

Интересно, Ольга Леонидовна вообще в курсе, кто мне на голову ночью свалился? Надо будет это тоже уточнить.

И комиссия еще...

О тяжкий мыслей меня отвлекло очень знакомое нытье.

— Сэл, ну я серьезно! Я не хочу жениться. Мне еще рано, я еще слишком молод!

Принц плелся за Сэлгрином, едва переставляя ноги. Я нахмурилась. Как ни крути, но Таэль только что вообще встал с кровати, с какого перепоя Сэлгрин потащил за его собой? Сам-то вышагивал с высокой поднятой головой и держа спину так прямо, словно проглотил деревянный кол, только кулаки сжимал и разжимал почему-то. В дорогом шелковом темно-синем камзоле и белых брюках Сэлгрин выглядел настоящим дворянином. Холодным, высокомерным, презрительно оглядывающимся на немощного братца. И Таэль — кое-как заправивший рубашку в измятые форменные брюки, бледный, сгорбленный, ноги заплетаются — вот-вот упадет. Правда, следом за Таэлем шел его лучший друг Мэльст Валосирэль и, судя по тому, как он дергался на каждое отклонение наследника от дороги, был готов в любой момент того подхватить.Что интересно, недавняя магическая битва не оставила на одежде эльфов ни единого следа. Что средневековый камзол Странника, что черный с серебром эльфийский Мэльста выглядели идеально. Я аж обзавидовалась — мое платье, даром что сшито на заказ из прочных тканей и покрыто специальным составом от износа, было помятым и запылившимся.

Меня, сидящую на бревнышке в стороне от дороги, эти трое “мушкетеров” пока не замечали, полностью сосредоточившись на нытье наследника.

— Сэл, — продолжал завывать в разных тональностях Таэль, — Ну пожалуйста! Виккилин мне всегда только как сестра была. Это ж практически инцест получается! Ну, Сэл! — он попытался дотянуться до идущего впереди брата, но не получилось: тот шагал слишком быстро для этого, — Да откуда я вообще мог знать, что император именно ее выберет?

Сэлгрин вдруг развернулся и яростно схватил наследника за воротник рубашки.

— Да мне плевать, на ком ты женишься, Таэль, ты просто обязан это сделать! Ради нашей семьи, нашего Дома! Даже если невестой будет Виккилин!

Но побелевшие пальцы выдавали Сэлгрина с головой — плевать ему совсем не было.

— Да иди ты в ильмову хмарь, Сэлгрин! — вдруг психанул наследник и попытался вырваться из захвата, — Я не верю, что она тебе настолько безразлична!

— А тебе, я смотрю, стала вдруг очень дорога? — он хищно прищурился.

— Вик мне как сестра, Сэл! — в голосе Таэля появился отчаянный вызов. Он словно подбивал брата на драку, — Это император решил, что она станет женой наследника. Хочешь Вик — становись им, Сэл! Вместо меня! А что, и любимая, и корона сразу!

Сэлгрин размахнулся и чуть было не ударил Таэля, но Мэльст его удержал. Он встрял между братьями и прекратил начинающуюся драку.

— Сэл, угомонись! — тихо проговорил он, подставив плечо под возможный удар Странника, — Таэль прав, Виккилин выбрал сам император! Ты ничем уже это не изменишь!

— Ты-то не лезь! — прошипел Странник, — Еще не хватало какому-то паршивому Дому Валосирэль учить меня!

А Мэльста зацепило. Он тоже начал злиться, вон как скулы заходили.

— Может, Дом Валосирэль и начался не с принцессы, как Дом Андарэ, но мы давно стоим с вами на одной ступени!

Сэлгрин высокомерно задрал подбородок.

— Андарэ никогда не опуститься до такого ничтожества как дом Валосирэль! Трон будет наш! Его! — и он зло кивнул на Таэля, — И он женится на Виккилин, хочет этого или нет!

Становиться все интересней и интересней. Что у меня проблемы с семейной жизнью, что у Таэля. Забавно! Оказывается, между нами есть что-то общее.

Я попыталась подтянуться поближе, чтобы лучше слышать, но не удержалась на своем бревне и скатилась вниз. Раздался громкий треск.

— Ой-ёё! — я ушиблась мягкими местами и, кажется, порвала платье. Обернулась посмотреть и … Мда, такую дырищу уже не заштопаешь. Разрез шел аккурат по иномирской моде от середины бедра почти до колена и сквозь него очень неприлично проглядывала нижняя белая кружевная юбка.

Я философски вздохнула. Что ж, каков день — таков и вечер.

Трое ильфарийцев мигом обернулись в мою сторону.

— Доброго вечера, местра, — тихо поприветствовал меня Мэльст. Сэлгрин мгновенно выпустил Таэля и расправил на нем рубашку, как на маленьком ребенке.

— О, юная селянка. А ты здесь что забыла? — удивился Таэль, не замечая столь выразительной заботы брата.

— Это я у вас должна спросить, господа хорошие. Кто-то..., — и я выразительно посмотрела на Сэлгрина, потирая ушибленный зад, — клялся и божился отремонтировать мой дом.

— Нас попросил уйти ваш гость, местра, — холодным тоном ответил Странник.

— Гость? — я удивленно подняла бровь.

— Ваш жених Верренс.

А Мэльст молчал. В чужой разговор он не лез, но при слове “жених” пытливо уставился на меня. То ли хотел что-то сказать, то ли хотел куда-то послать.

— Ах да, юная селянка, — снова повернулся ко мне Таэль, — а когда ты успела обзавестись женихом?

— Дурное дело нехитрое, — мрачно ответила я, разглядывая распоротость. Все-таки платье на выброс. Тут даже попытаться как-то художественно зашить дырку не получиться — края шелковистой ткани разлохматились и полезли оборванные нитки.

Таэль тут же повернулся к брату.

— Видишь, даже она понимает, что такое брак!

— Что значит “даже”? — вскинулась я, но меня не услышали.

— Меня мало волнуют умственные способности представителей низших миров, — Сэлгрин и не пытался завуалировать оскорбление. — А вам, юная местра, я бы посоветовал задуматься о том, что вы говорите и делаете, — и взглядом указал на своего младшего брата.

Я хмыкнула.

— Не поверите, местр, сегодня только этим и занимаюсь.

— И как результаты? — поинтересовался Таэль.

— Так же, как и ты, задаюсь вопросом — когда это я успела?

Вдруг рядом со мной завертелся маленький темный смерч. С каждым витком он становился все больше и больше, из воронки на землю начала толчками разливаться темно-лиловая вязкая субстанция. Заклубился то ли дым, то ли туман и в следующее мгновение на меня из смерча вылетел верховой рыцарь в полном доспехе и с копьем наперевес.

— За леди Вайш! — проорал он и его голос гулко зафонил в железном наглухо закрытом шлеме. — Ты... Ты — ведьма, исчадие проклятого Акалима! — он направил острие копья на меня, — Где ты спрятала своего дракона, мерзкая тварь?!

Я попятилась назад, понимая, что от бронированной лошадки мне точно не убежать. Да и от его хозяина тоже. Откуда вообще здесь взялся рыцарь, полностью закованный в железо? На Орите таких уже лет триста как не видно, изобретение огнестрелов изжило подобный металлолом за ненадобностью. Рыцарь поднял своего жеребца на дыбы и в один момент скакнул вперед. Меня резко отшвырнуло в сторону и я упала на Сэлгрина. Мы вместе покатились по земле. Странник в отместку жестко впился пальцами в мою прическу, и я заорала как оглашенная. Все понимаю — отношение к безродным иномирским клиссам у эльфа явно недоброжелательное, но если ему приспичило мой скальп подвесить в замке над камином, пусть хотя бы с анестезией вырывает! Больно ведь!

Рыцарь, грозно наклонив копье, проскакал мимо нас, дребезжа доспехом, и … скрылся в таком же темном смерче поодаль.

Я ошарашенно проследила за ним взглядом и тут же вскочила на ноги. Что это было? Оглянулась посмотреть, откуда этот полудурок вылез, но лиловый смерч уже пропал. И никаких следов того, что из меня только что могли сделать шашлык.

Хотя… Хотя голова невыносимо болела из-за крепких “дружественных пожатий” моих волос одним нервно дышащим ильфарийцем. Я развернулась к этому джентльмену и только хотела рассказать, что думаю насчет мужчин, любящих таскать женщин за волосы, как увидела сразу за его спиной большую могильную плиту. Получается, Сэлгрин удержал при падении мою голову на весу и не дал ей разбиться о камень?

— Я спас вам жизнь, местра Рогова, — он медленно поднялся на ноги и отряхнул камзол. И снова на нем ни пылинки. Все еще завидно!

Я так же показательно потрясла многострадальной юбкой, надеясь, что грязь на подоле сама отвалится. Ха, наивная!

— Спасибо. Но не думайте, что этим вы рассчитаетесь со мной за его спасение, — кивнула в сторону наследника, — Я все еще помню про деньги, драгоценности и замок.

Таэль сидел на земле, по-турецки скрестив ноги и наслаждался увиденным спектаклем. Мэльст же застыл в боевой стойке рядом с принцем и внимательно оглядывался по сторонам, стремясь первым увидеть опасность.

Странник язвительно поднял бровь.

— Теперь уже вы торгуетесь, местра, — он улыбнулся уголками губ.

— Всего лишь перебираю варианты. Один уже есть, надо придумать еще несколько для выбора.

— Один?

— А вы думали, что деньги, драгоценности и замок — это три разных?

Сэлгрин хмыкнул, но больше ничего не сказал. Подошел к брату, протянул ему руку, чтобы помочь встать.

Но, когда тот железный полудурок бросился на нас, на Сэлгрина меня толкнули. И когда братья зашагали вперед, я повернулась к Мэльсту:

— Спасибо!

Что еще добавить в благодарность, не знала, но, видимо, Валосирелю этого было достаточно. Мэльст коротко склонил голову:

— Не за что, местра, — и пошел догонять своих сородичей.

Но я помнила его взгляд на себе, пристальный, тяжелый, изучающий и как будто... Не могу объяснить. Казалось, он увидел что-то такое, что давно искал, и не верил своим глазам, что искомое стоит перед ним.

И этому ильфарийцу мне совсем не хотелось язвить. Может, потому что он чем-то отличался от тех двух?