Отец моей подруги

Лиза

Я отказалась от ужина и теперь не могу уснуть. Желудок сводит от голода, а все из-за Марата. В его присутствии я не могу заставить себя проглотить ни кусочка.

Особенно когда он смотрит своим прожигающим взглядом.

Мне кажется, я ему мешаю. И раздражаю. Он как будто жалеет, что разрешил Крис взять меня с собой. По крайней мере стоит мне появится там, где есть Марат, он сразу уходит. И я четко знаю, когда это началось.

После нашего с ним погружения.

Чувствую себя ужасно. Я не должна была хвататься за его шею, не должна была приближаться, обхватывать его ногами. И допускать, чтобы в меня упирался его член.

Представляю, что он теперь обо мне думает.

А что, если он меня узнал? Эта мысль приводит в ужас.

Сначала я кончаю с ним в подсобке ресторана, теперь вешаюсь на шею в воде и вызываю эрекцию.

Он считает меня распутной и доступной девкой. Как он еще не запретил нам дружить с Крис?

От таких мыслей становится еще хуже. Мне начинает казаться, что Кристина тоже поменяла ко мне свое отношение.

Может, он ей что-то сказал? Или она сама догадывается?

Я сама чувствую себя грязной и развратной, для меня пытка находится в одном доме с Хасановым.

Если бы я могла сесть в самолет и полететь домой. Если бы у меня был дом...

Мне приходит сообщение, что я зачислена в университет, но в кампус я смогу заселиться только с началом учебы.

Кристина тоже поступила и уже выразила буйную радость. Ее отец пообещал отметить это событие в ресторане, причем всей семьей, когда они вернутся в Лондон.

— Пап, а мама тоже с нами будет? — Крис как обычно ластилась к отцу, и он улыбался с довольным и снисходительным видом.

— Как захочешь, Малинка. Если ты хочешь, конечно пойдет.

Из его тона мне почему-то ясно представлялось, как он берет маму Крис и за шиворот тащит в ресторан, а она при этом упирается. Хотя конечно никто упираться не будет.

Крис по секрету рассказала, что Марат пообещал ей машину. Она тоже собирается жить в кампусе, но зачем ей тогда автомобиль, я не знаю.

— Папа хочет купить в Лондоне дом, — сообщила подруга доверительно, — когда нам будет надоедать кампус, мы сможем туда сбегать.

Она имеет в виду нас обеих, но я прекрасно знаю, что я больше в доме Марата жить не стану. Особенно если туда зачастит мама Крис, а она уже сообщила об этом дочери.

— Мама пообещала чаще приезжать. Может они, наконец, сойдутся?

Не могу это комментировать, просто молчу. И если бы мне было, куда уйти, наверное ушла бы пешком.

Наконец, мои попытки уснуть проваливаются с громким треском, и я сдаюсь. Встаю с кровати, надеваю шорты с майкой и спускаюсь вниз, в кухню. Стараюсь ступать тихо, чтобы никого не разбудить, хотя вилла достаточно большая.

Мне достаточно одного бутерброда, надеюсь, в холодильнике найдутся сыр с ветчиной.

Свет не включаю, подсвечиваю телефоном. Марат с Крис спят, не хочу их будить. Уже в кухне включу, снизу он их никак не разбудит.

По ступенькам ступаю осторожно, некоторые из них скрипят, и в ночной тишине этот скрип кажется слишком громким.

В кухне решаю тоже не включать свет — он горит на террасе, наверное Марат оставил. Этого освещения достаточно, чтобы не натыкаться на мебель. Меньше привлеку внимания.

Открываю холодильник, достаю продукты. Захлопываю дверцу и оказываюсь в темноте — свет на террасе гаснет.

— Все-таки проголодалась, — слышу низкий хрипловатый голос, и меня пробирает до косточек.

— Я... я... — бормочу растерянно. Мне так стыдно, словно меня поймали на краже. — Извините, Марат, я...

— Не извиняю, — вижу в темноте его очертания, он приближается почти вплотную. — Глупо прятаться в комнате и морить себя голодом, раз уж ты здесь, моя девочка из ресторана.

— Вы меня узнали, — говорю упавшим голосом.

— А ты считала, что я слепой? Ты ведь тоже узнала!

— Да. Сразу.

— Почему молчала?

— Я не знала, — сглатываю подступивший к горлу комок, — я правда не знала, что вы отец Крис. Я бы никогда не согласилась приехать, поверьте.

— Почему? — он подходит ближе, и я чувствую легкий запах алкоголя. — Я такой страшный?

— Нет, наоборот, — мотаю головой, — вы... вы очень привлекательный.

— Я помню, что понравился тебе, — он говорит слишком резко и жестко, будто злится, — и помню, насколько.

Протягивает руку, кладет ее на шею. Трогает цепочку, наклоняется ниже.

— Понравился же?

Я облизываю губы. Не могу понять, он смеется надо мной? Зачем все эти вопросы?

А Марат ведет рукой по цепочке и нащупывает кулон. Скользит по кромке майки и достает его, касаясь ложбинки на груди.

От его твердых пальцев на коже остается ожог, и я хватаюсь за стол, потому что колени непроизвольно подгибаются. Приказываю себе взять себя в руки и не выглядеть перед мужчиной размазней.

Глаза привыкают к темноте, тем более, что в окно светит луна, которая до этого пряталась за облаками. И я могу видеть его лицо.

Губы сжаты, брови сведены на переносице. На скулах дергаются желваки.

— На себе носишь?

Не знаю, откуда берется смелость, но я поднимаю голову и смотрю ему в лицо.

— Да. Ты же обещал, что найдешь.

— Обещал. Но ты сама нашлась. И как нашлась, блядь...

Марат держит кулон в ладони, цепочка кажется раскаленной и обжигает шею. Он в одних шортах, от его тела исходит жар, который обволакивает как кокон. Но я не поддаюсь. Не смею.

Поднимаю руки, наощупь расстегиваю застежку, и цепочка с кулоном остается в руке мужчины.

Как бы там ни было, я не позволю, чтобы он считал меня шлюхой.

— Я знаю, что вы обо мне подумали, Марат. Но я не знала, что вы отец Крис. Я подумать не могла. Вы мне понравились, это правда, но я ни за что бы не согласилась сюда приехать, если бы знала. Я сейчас же соберу вещи и уеду как только рассветет. Скажете Крис, что...

Договорить не успеваю, меня впечатывает носом в голые твердые мышцы.

— Никуда ты не поедешь, Стебелек, поняла? Никуда ты не поедешь.