Отшельник

Глава 28



Грейс

Доминик садится, а Миро, татуировщик, быстро очищает участок на его шее.

— Ну, давай, — говорит Миро.

Я обнимаю Доминика за плечи, и мой мужчина улыбается от уха до уха, когда я наклоняюсь к нему и кусаю за шею.

— Сильнее, — бормочет он глубоким и грубым голосом, отчего мой живот напрягается.

Я кусаю сильнее и замираю на пять секунд, после чего отстраняюсь.

Миро снова быстро очищает кожу, и пока он обводит следы, которые мои зубы оставили на коже Доминика, я говорю:

— Я только сбегаю в аптеку. Вернусь через пятнадцать минут.

— Подожди, пока я не закончу, miláčik. Я не хочу, чтобы ты куда-либо уходила без меня.

Зная, что спорить бесполезно, я бросаю взгляд на фотографии, которые висят у Миро на стене.

— А как ты отнесешься к тому, если я сделаю татуировку?

— Если ты этого хочешь, то делай, — отвечает Доминик.

Я слышу жужжащий звук и оглядываюсь через плечо. Подходя ближе, я наблюдаю, как Миро работает с шеей Доминика, затем спрашиваю:

— Больно?

— Совсем нет, — бормочет мой муж.

Конечно, нет. Он практически никогда не чувствует боли. Я бы, наверное, описалась.

Я сажусь на скамейку и, положив руку на живот, смотрю вниз.

Последнюю неделю моя грудь сильно болела, и меня подташнивало. Месячные должны прийти только через неделю, но я слишком взволнована, чтобы ждать.

Мое чутье подсказывает мне, что я беременна, и я хочу убедиться в этом.

— У тебя болит живот? — Внезапно спрашивает Доминик.

Я качаю головой.

— Нет. Я в порядке.

Он пристально смотрит на меня, и через несколько секунд его глаза сужаются.

— Что-то ведь случилось.

Не желая обсуждать это в присутствии тату-мастера, с которым я познакомилась менее часа назад, я говорю:

— Ничего не случилось. Со мной все в порядке, обещаю.

Проходит еще десять минут, затем Миро говорит:

— Готово. Ты знаешь, как ухаживать за ней, верно?

Я наблюдаю, как он покрывает татуировку чем-то похожим на прозрачную пленку.

— Да, — отвечает Доминик.

Я встаю, и, когда Доминик расплачивается за услугу, мы выходим из салона.

Как только мы выходим на тротуар, он берет меня за руку и сжимает ее.

— Расскажи мне.

— Я даже не знаю, права ли я. — Я поднимаю на него взгляд и внимательно наблюдаю за его реакцией, когда говорю: — Я хочу сделать тест на беременность.

Он пристально смотрит мне в глаза, и я вижу, как его охватывает шок. Он резко останавливает меня.

— Думаешь, ты беременна?

— Я точно не знаю. Не питай особых надежд, пока я не сделаю тест.

Внезапно он ускоряется, и тащит меня в аптеку. Когда над головой раздается звон колокольчика, Доминик смотрит на прилавок, и спрашивает у кассира, где находятся тесты.

Когда она отвечает, он быстро тянет меня к полкам и хватает два теста на беременность, затем останавливается и смотрит на меня.

— Сколько нам нужно? Может, взять пять? Или десять? Просто на всякий случай.

— Я не собираюсь писать на десять палочек. Хватит и трех.

— Ты права, — отвечает он, выглядя немного взволнованным, пока хватает еще один.

Он снова тянет меня к стойке, и после того, как Доминик расплачивается за них, он что-то спрашивает у кассира.

Она указывает на заднюю часть аптеки, и не успеваю я опомниться, как меня втаскивают в маленькую уборную.

Доминик закрывает за нами дверь, а я смотрю на него так, словно он сошел с ума.

— Хочешь, чтобы я здесь сделала тесты?

— Да. Спусти штаны и пописай, — приказывает он, уже доставая тест из коробки.

Я расстегиваю пуговицу на джинсах и опускаю молнию. Взяв у него тест, я сажусь и писаю на палочку.

— Нам, вероятно, придется подождать несколько минут, — замечаю я.

— Пописай на следующую палочку.

— Я читала, что лучше сдавать эти тести с утра.

— Еще утро, — ворчит он, глядя на палочку, которую только что забрал у меня.

Закончив со всеми тремя, я быстро вытираюсь и натягиваю джинсы.

Пока я застегиваю пуговицу, Доминик спрашивает:

— Как мы узнаем, что ты беременна?

— По двум полоскам, — отвечаю я, наклоняясь ближе, и когда я вижу две полоски, меня охватывает шок, за которым сразу же следуют одни из самых сильных эмоций, которые я когда-либо испытывала.

Слезы мгновенно наворачиваются на глаза, когда я шепчу:

— Он положительный. — Я беру остальные тесты, и когда все они показывают две полоски, из меня вырываются рыдания.

— Мы беременны? — Ошарашенно спрашивает Доминик.

Я бросаюсь к нему с криком:

— У нас будет ребенок!

Его руки обхватывают меня, и он прижимает меня к своей груди. Мы обнимаемся очень долго, и его голос становится хриплым от переполняющих его эмоций, когда он говорит.

— Я стану отцом.

Он нежно обнимает меня и крепко целует. Затем он смотрит мне в глаза, и когда я замечаю в них блеск непролитых слез, мое сердце переполняется такой любовью, что кажется, оно вот-вот разорвется на части.

— Спасибо, Грейс. — Он обхватывает мое лицо руками и нежно целует. — Спасибо тебе огромное за то, что ты будешь матерью моего ребенка.

Чувствуя себя совершенно ошеломленной, я могу только прошептать:

— У нас будет ребенок.



Доминик

Когда мы возвращаемся домой, мне требуется больше терпения, чем обычно, чтобы распаковать все, что мы купили для предстоящей зимы.

Время от времени Грейс останавливается и с благоговением смотрит на свой живот.

Я достаю свой мобильный телефон из кармана. Когда она вновь останавливается, положив руку на живот, я делаю снимок, потому что не хочу забыть этот момент никогда.

Моя жена носит нашего ребенка.

Jebat. Я никогда не видел более прекрасного зрелища.

Она поднимает взгляд, и на ее лице расплывается потрясающая улыбка.

— Я стану мамой.

— И ты будешь самой потрясающей матерью, — добавляю я, подходя к ней.

Мне так хочется постоянно обнимать ее, что я не могу удержаться и прижимаю ее к своей груди.

Оглядывая окрестности, я начинаю понимать, как опасно здесь растить ребенка.

— Нам придется переехать, — бормочу я.

— Что? Нет!

Глядя на Грейс, я говорю:

— Ближайшая больница находится в двух часах езды отсюда. Если во время беременности что-то пойдет не так и эти два часа смогут что-то изменить, я никогда себе этого не прощу. — Я качаю головой. — И зимы здесь суровые.

— Но это наш дом, — возражает она.

— Нет. Это всего лишь здание, moja láska. Мой дом – ты, а я – твой. — Мои мысли проносятся со скоростью мили в минуту, и тут мне в голову приходит идея. — А что ты думаешь о Чили? На случай, если нагрянет беда, мы будем рядом с островом и Сантьяго.

Пока она думает об этом, я добавляю:

— Мы можем остаться на острове, пока наш ребенок не пойдет в школу, и только потом переехать в Чили.

— Остров красивый, — размышляет она.

— Я хочу, чтобы ты была в безопасности, Грейс. У меня здесь может случиться нервный срыв. Особенно если нас завалит снегом.

— Ладно, — бормочет она. — Но мы оставим этот дом.

— Конечно. Мы сможем проводить здесь наши каникулы, как только ты родишь ребенка.

Она прижимается щекой к моей груди и смотрит на дом, где мы научились безоговорочно любить друг друга.

Ее голос напряжен, когда она шепчет:

— Здесь я исцелилась и стала счастливой.

Я целую ее макушку и, проводя рукой по ее спине, говорю:

— Гора всегда будет нашим убежищем.

Мы стоим еще немного, прежде чем я отпускаю Грейс, чтобы отнести в дом оставшуюся часть наших припасов.

— Раз уж мы переезжаем до наступления зимы, то мы напрасно купили все эти припасы, — говорит она, хватая одну из легких сумок.

— Как только мы решим, где поселиться, мы заберем все это с собой, — говорю я, когда мы поднимаемся на холм. — То, что мы переезжаем, не означает, что наша рутина как-либо изменится.

— Однажды отшельник, навсегда отшельник, — смеется она рядом со мной. Через минуту она говорит: — Если мы переедем на остров, мне понадобится больше бикини.

Я резко поворачиваю голову в ее сторону.

— Нет, не понадобится.

Она поднимает на меня взгляд.

— У меня только один комплект, и я даже не уверена, что он мне все еще в пору.

— Ты не наденешь бикини, — ворчу я. — Никогда.

Ее глаза встречаются с моими, и в следующую секунду на ее лице расплывается улыбка.

— А что, если я пообещаю носить бикини только перед тобой?

Я снова смотрю на дорожку.

— Тогда ты сможешь носить его каждый день.

Она, посмеиваясь, слегка толкает меня плечом.

— Ты неисправим.

Мы заходим в дом и относим сумки на кухню, где ставим их на стол.

— Может, пока не будем сообщать Эвинке хорошие новости? Я бы хотела сделать это лично, чтобы мы могли увидеть ее лицо.

Я киваю.

— Конечно. Я не против.

— Ты хочешь сына или дочь? — Спрашивает Грейс, когда мы начинаем все распаковывать.

Расставляя банки с фасолью на полке, я отвечаю:

— Мне вообще-то все равно. Главное, чтобы наш ребенок был здоров. Конечно, было бы здорово иметь и сына, и дочку.

Она провожает меня взглядом, пока я несу большой мешок муки в кладовую, а потом восклицает:

— О боже, мы ведь сможем обустроить и украсить детскую!

— Да, — соглашаюсь я, ухмыляясь, проходя мимо нее за мешком сахара. — Мы сможем украсить стену маленькими пистолетами и гранатами.

Она заливается смехом.

— Голубые для мальчика и ро...

Я выхожу из кладовой и, увидев хмурое лицо Грейс, спешу к ней.

Положив одну руку ей на плечо, а другую – на живот, я спрашиваю:

— Что случилось? Что-то болит?

Она качает головой, и ее голос звучит напряженно, когда она говорит:

— Я ненавижу розовый цвет. До сегодняшнего дня я никогда не думала, что это будет иметь значение.

— Это просто цвет, miláčik.

Она откидывает голову назад, и ее глаза встречаются с моими.

— Раньше он заставлял меня носить розовое каждый божий день.

Прошло много времени с тех пор, как мы в последний раз говорили о Мэллоне, и это вызывает у меня адскую волну ярости.

Если бы у меня было одно желание, я бы вернул этого ублюдка к жизни, чтобы помучить его.

В моем голосе звучат мрачность и жажда отмщения, когда я говорю:

— Тогда в нашем доме никогда не будет розового цвета.

— Это было бы несправедливо по отношению к нашей дочери. Он может оказаться ее любимым цветом, — бормочет Грейс. — Я просто не хочу думать о нем каждый раз, когда вижу что-то розовое.

— Может быть, если мы будем ассоциировать этот цвет с приятными вещами, это изменит твое отношение к нему, — говорю я. — Маленькие розовые зайчики. Розовые плюшевые мишки. Розовые детские туфельки.

Уголок ее рта слегка приподнимается.

— Или мы можем просто заставить ее полюбить фиолетовый цвет.

Я наклоняюсь и целую ее в лоб, а затем прижимаюсь к ней всем телом.

— Как захочешь, так и будет, moja láska. — Я поднимаю руку и глажу ее по волосам.

Мой телефон начинает звонить, и, неохотно отпуская Грейс, я достаю устройство из кармана.

— Что? — Рычу я.

— Что ж, и тебе привет, — раздается в трубке голос Сантьяго. — Я помешал тебе заниматься сексом или что-то в этом роде?

— Нет, я распаковываю припасы, — бормочу я.

— О, это все объясняет. Я тоже ненавижу ходить по магазинам.

Закрыв глаза, я вздыхаю.

— Зачем ты звонишь?

— Мне больно, Доминик, — говорит он серьезным тоном. — Вот он я, выкроил время из своего напряженного рабочего дня, чтобы позвонить тебе, а ты даже не пытаешься сделать вид, что рад меня слышать.

Я застываю на месте, и мне кажется, что мой мозг отказывается работать должным образом.

В следующую секунду в трубке раздается его смех.

— Я просто прикалываюсь над тобой. Слушай, я планирую устроить вечеринку в честь Хэллоуина. Ты придешь?

Я медленно качаю головой, бормоча:

— Какого хрена?

— Вечеринка. Костюмы. Веселье. Ты можешь прийти в образе сварливого медведя, а твоя прекрасная жена может нарядиться ангелом, потому что она определенно ангелочек, раз может справиться с твоей капризной задницей.

— Нет. — Я продолжаю качать головой. — Определенно нет.

— Да ладно. Общение с людьми пойдет тебе на пользу.

— Нет, не пойдет, — возражаю я. — Я ни за что не пойду ни на какую вечеринку.

Я настолько застигнут врасплох этим звонком, что передаю телефон Грейс и говорю:

— Разберись с Сантьяго.

Она хихикает, взяв телефон.

— Привет, это Грейс. Почему ты мучаешь моего мужа? — Она смеется над чем-то, что он говорит, поэтому я снова выхватываю телефон.

— Не смеши мою жену, — бормочу я в динамик.

— И ты меня еще называешь сумасшедшим, — говорит он.

— Я вешаю трубку, — ворчу я.

— Ты научишься любить меня, Доминик.

Я завершаю звонок и снова качаю головой.

— Этот мужчина – что-то с чем-то, — говорит Грейс, доставая чай и кофе.

— В смысле, что-то с чем-то? — Рявкаю я, идя за ней. — Для тебя он никто.

Ее смех наполняет кладовку.

— О-о-о, ты ревнуешь?

Я прижимаю ее к полке и игриво хмурюсь.

— Можешь не сомневаться, я ревную. Никогда не смейся над тем, что говорит Сантьяго.

— Это невозможно. Он забавный.

Я качаю головой.

— Он раздражает.

Я хватаю ее за бедра и притягиваю к себе, а затем опускаю руки к ее попке.

Зная, что мне нужно, Грейс обнимает меня за шею и говорит:

— Ты единственный мужчина, который имеет для меня значение. Единственный, кто может удовлетворить меня.

Я наклоняюсь и в дюйме от ее рта рычу:

— И?

— Единственный, кто услышит мой крик во время оргазма.

— Хочешь, чтобы я заставил тебя кричать, moja žena?

— Да, пожалуйста, — стонет моя женщина, сильно прижимаясь своим телом к моему.

— Dobré dievča, — ворчу я, прижимая ее к себе, прежде чем снять с нее трусики, чтобы трахнуть ее так сильно, что она будет чувствовать меня между ног еще несколько дней.