Последнее слово

Глава двадцатая

Когда в одной из сфер моей жизни что-то идет не так, я полностью переключаюсь на работу. Так я чувствую, что у меня все под контролем: я знаю, что делаю, и, проявив настойчивость и сосредоточенность, почти всегда получаю, что хочу. Если я решила взять у кого-то интервью, я пойду на что угодно, чтобы этого добиться; если я хочу осветить какую-то историю, а Космо изначально против, я найду способ преподнести ее так, что он согласится. Я редко проигрываю.

И сейчас у меня есть задача: выяснить, что же происходит с «Артистри». Никто пока не достал инсайдерскую информацию о том злополучном реюнион-туре, так что я твердо решила: человеком, который все это узнает, буду я.

Причина, по которой я делаю на это такой упор? Райан.

Что-то не так.

На прошлой неделе все было хорошо, даже лучше, чем хорошо. Все было замечательно. Я как будто летала в облаках, и мне вдруг стало понятно, что люди имели в виду, когда говорили, что из-за любви можно потерять рассудок. Я была увлечена Райаном до безумия, очарована каждым его действием.

Когда он улыбался мне этой своей загадочной улыбкой в офисе, мое сердце трепетало. Я почти ничего не слышала на редакционных планерках, потому что изучала резкую линию его скул и идеальную горбинку на носу и думала о том, какие мягкие у него губы; по телу пробегала дрожь от волнительной мысли о том, как я буду его целовать. Меня восхищало, что на работе он такой серьезный и суровый. Меня забавляло, что люди считают его тихим и замкнутым. Мне нравилось, как он хмурится и морщит лоб, когда изучает верстку журнала. Его редактура была блестящей. Идеи поражали воображение. Райан Янссон был удивительным человеком, и я не до конца верила, что он мой.

А секретность делала все это еще более захватывающим.

Не уверена, что я вообще когда-либо чувствовала себя так — возбужденно и растерянно, уязвимо и открыто. И это удивляло и пугало одновременно. Обычно в отношениях мне удавалось сохранять спокойствие, концентрироваться на работе и не позволять себе увлекаться, как наивному, влюбленному подростку, но с Райаном все было по-другому. Мне хотелось увлечься. Мир вдруг показался мне прекрасным и головокружительным, и все благодаря ему. Безумие, но мне было все равно.

Я поняла, что, кажется, влюбляюсь, а когда увидела, как по-особенному смотрит на меня Райан, позволила себе поверить, что и он тоже.

А потом случился понедельник.

В тот день что-то изменилось. Райан все утро провел на встречах, а после них вдруг стал отстраненным, холодным и настороженным. Исчезли томные взгляды. Он едва смотрел мне в глаза, когда мы обсуждали рабочие вопросы. Эти загадочные улыбки, от которых у меня подкашивались коленки, сменились хмурыми от раздражения бровями. Я подумала, что у него плохой день, и написала сообщение с вопросом, не хочет ли он, чтобы я сегодня что-нибудь ему приготовила (и под «приготовила» я, очевидно, подразумевала «заказала доставку какой-нибудь вкусной еды»). Он прислал сжатый и холодный ответ, что сегодня будет работать допоздна. Тогда я предложила вечер вторника, но и это ему не подошло. «Прости», — написал он.

Сомнения тут же захватили мои мысли и поглотили сердце.

Я тщательно проанализировала все, что говорила и делала на выходных, в отчаянной попытке понять, где ошиблась. Когда у меня не получилось вспомнить ничего, что могло бы так резко его оттолкнуть, я пришла к выводу, что все просто происходит слишком быстро. Мы бросились в отношения с головой, и это было чересчур, он испугался. Во Флоренции мы жили в своем пузыре, а теперь видимся каждый день. Да, Райан говорил, что очень давно этого хотел; да, он целовал меня так, будто полностью отдавался и отдается этому.

Но люди не всегда знают, что для них лучше.

Пузырь официально лопнул.

Нам нужно было расстояние и пространство. Я должна принять тот факт, что он отстраняется от меня, как возможность отстраниться от него самой.

Так что меня, как обычно, спасла работа.

Заполняя расписание рабочими мероприятиями и упрекая себя за то, что на прошлой неделе витала в облаках и упустила возможность завести новые знакомства, я вспоминаю скандал в Твиттере, разразившийся из-за «Артистри», которые объявили, что не планируют никакой реюнион-тур. Я пытаюсь дозвониться до их агента, но трубку берет хорошо подготовленный человек, который до ужаса вежливым голосом несколько раз сообщает мне, что агент сейчас не может подойти к телефону.

Вечером, пока я брожу по спальне с тканевой маской на лице и пытаюсь не переживать насчет Райана, ко мне приходит озарение. Несколько лет назад ведущий гитарист группы Дилан Нокс попытал себя в актерстве. Он получил небольшую роль в голливудском фильме, который провалился, и после этого снялся в пилотной серии ситкома, который тоже не зашел публике. Незадолго до выхода фильма он дал интервью тому скользкому журналисту, Джонатану Клиффу. Дилан сказал, что всегда мечтал попробовать себя в качестве актера и возлагает на это большие надежды, а Джонатан потом написал, что, как ему кажется, у Дилана все для этого есть. Через несколько недель Джонатан Клифф сообщил в Твиттере, что посмотрел фильм и надеется, что Дилан Нокс не бросил свою основную работу.

Я сразу же иду гуглить агента, который работал с Диланом Ноксом во время его актерской карьеры, чтобы проверить, не знаю ли этого человека. Когда на экране появляется одно конкретное имя, я расплываюсь в широкой ухмылке.

А потом завожу будильники на 5:55, 5:57, 6:00, 6:03 и 6:05.

До кафе «Ларк» в Сохо я добираюсь в четверть восьмого.

Прислонившись к кирпичной стене и наслаждаясь утренним солнцем, я пью флэт уайт и листаю соцсети, чтобы убедиться, что за ночь не пропустила никаких новостей о знаменитостях.

В половину восьмого я вижу, как к «Ларку», не отрывая взгляда от телефона и что-то печатая, подходит Шамари. Улыбнувшись ее предсказуемости, я убираю телефон и жду, пока она выйдет с кофе в руке.

— Шамари! — зову я и подбегаю к ней, отчего она вздрагивает.

— Харпер, — кричит она, останавливаясь. — У меня чуть инфаркт не случился!

— Нам пора прекращать вот так натыкаться друг на друга. Ты что, меня преследуешь?

На ее губах играет улыбка.

— У меня через двадцать минут встреча с особенно трудным, грубым и очень злым актером, которого только что выгнали с одного проекта, в связи с чем он будет вымещать свое раздражение на мне, поэтому лучше сразу скажи, чего хочешь. Мне нужно добраться до рабочего места и подготовиться к потоку оскорблений, который вот-вот на меня обрушится.

— Почему его выгнали с проекта?

Шамари отмахивается.

— Творческие разногласия.

— Мне нравится эта фраза. Ты вообще когда-нибудь говорила кому-нибудь правду о том, почему актеров выгоняют с проектов? — спрашиваю я, догоняя Шамари, пока она поспешно идет к офису.

— Нет, — отвечает она. — Ну давай. Кто тебе нужен на этот раз?

— Дилан Нокс.

Шамари вскидывает брови.

— Из «Артистри»? Ты не по адресу, Харпер.

— Ты представляла его интересы во время непродолжительной актерской карьеры.

— Сто лет назад.

— Не так уж давно, — спорю я. — Держу пари, ты все еще можешь с ним связаться, а еще, что он твой большой фанат.

— С чего ты взяла? — спрашивает Шамари с любопытством.

— Потому что все — твои большие фанаты. Даже тот актер, который сейчас будет на тебя орать.

Она неохотно улыбается.

— Ты и правда живешь с девизом: лесть куда угодно доведет, м-м?

— Она же ведет меня куда-то в данном случае?

Шамари бросает на меня взгляд.

— Посмотрим. Зачем он тебе нужен?

— Ты знаешь зачем. Реюнион-тур, который так и не состоялся. Я хочу узнать, что произошло и есть ли шанс все исправить.

Шамари останавливается и поворачивается ко мне с недоверием на лице.

— Думаешь, у тебя получится поговорить с Диланом Ноксом и убедить его воссоединить «Артистри», чтобы отправиться в реюнион-тур? Ты хороша, Харпер, но никому такое не удается.

— Ой, ты разве не слышала выражение «не попробуешь — не узнаешь»?

— И почему ты думаешь, что «Артистри» убедит журналистка?

Я пожимаю плечами.

— Потому что журналисты очень хорошо владеют словом. А в словах сила, Шамари. И вообще, я не ставлю своей целью заново собрать всемирно известную группу, я просто хочу взять у них интервью. Узнать, есть ли надежда.

— Мне казалось, ты не занимаешься сплетнями.

— Слушай, может, это и не мое дело, почему тур вдруг сорвался, но, возможно, если участники проговорят, что пошло не так, они смогут разрешить свои проблемы. Разговор с другим человеком всегда помогает. И я хочу стать тем самым человеком.

— Значит, ты хочешь, чтобы я связалась с Диланом Ноксом и узнала, есть ли шанс, что он даст тебе интервью, — уточняет Шамари.

— Где мы обсудим легендарное влияние, которое оказала и еще может оказать «Артистри», — подчеркиваю я. — Попроси его подумать. Мы можем обсудить что угодно. Возможно, ему есть что сказать. И, ты же знаешь, я — журналистка, которой можно доверять.

Шамари на мгновение задумывается над моим предложением.

— Слушай, Харпер, я знаю, что нам удалось привлечь Одри Эббот, но это совсем другое дело. Она готовилась к пьесе. Дилану Ноксу продвигать нечего.

— Пока что.

Шамари закатывает глаза, но я вижу, что она начинает склоняться к этой идее.

— Ты — сила, с которой нужно считаться, Харпер Дженкинс. Ты вообще хотя бы выходишь в свет?

— Наверное, столько же, сколько и ты.

— А как поживает твой красавчик-парень, которого я встретила на благотворительном балу?

— Мы расстались.

— О нет! Почему?

— Творческие разногласия.

Она понимающе улыбается.

— Ладно. Дам тебе знать, если у меня сегодня появится время связаться с Диланом Ноксом. Не могу обещать, что он меня выслушает, мы ведь больше не работаем вместе. Я не его агент.

— Я вчера перечитала его интервью с Джонатаном Клиффом для «Экспрешн». Он так увлеченно говорил об актерстве, и знаешь что? Он был неплох. Это фильм был не очень. И сценарий. Он хорошо справился с тем, что имел.

— Я ему так и говорила.

— Может, сейчас самое время для вашего профессионального воссоединения, — призываю я, почувствовав возможность и решив ее не упускать. — Второе дыхание для Дилана Нокса — потенциальный реюнион-тур и, возможно, одна-две новых роли? Если сразу не получилось, не отчаивайся, и все такое.

Я вижу, как в голове Шамари крутятся шестеренки.

— Думаю, я смогу устроить ему пару прослушиваний. «Артистри» в последнее время опять мелькают в прессе.

— Все любят камбэки, — напоминаю я ей с энтузиазмом.

— И правда. — Шамари проверяет свой телефон. — Черт, мне нужно идти. Будем на связи… И, по идее, увидимся вечером?

Я смотрю на нее непонимающим взглядом.

— Вечером?

— Британская премия в области кино. Я подумала, что ты там будешь.

— А! Точно, да, конечно. Это же сегодня. Увидимся там.

Шамари кивает и толкает дверь в здание.

— БЛИН! — кричу я, как только она скрывается из виду, отчего проходящие мимо люди шарахаются.

Я совершенно забыла про Британскую премию в области кино и не взяла в офис ничего, чтобы переодеться. Сверяясь со временем, я прикидываю, успею ли вернуться домой, захватить платье и обувь и не опоздать на редакционную планерку.

Это невозможно.

Ну, Космо лишь обрадуется поводу отчитать меня — это его любимое занятие. И все равно ему на собраниях нужен только Райан, вряд ли он станет обсуждать какие-то мои статьи. Направляясь к метро, я чувствую в своем шаге зарождающуюся энергию, знакомый прилив адреналина, который случается, когда я знаю, что могу заполучить крупную сенсацию.

Утро и так выдалось насыщенным, и, похоже, день предстоит суматошный.

То, что доктор прописал. Я буду слишком занята, чтобы думать о Райане.

Райан пытается заговорить со мной, но у меня нет времени, и это чистая правда.

— Эй, может, пообедаем сегодня вместе? — предлагает он, застав меня на улице, когда я заканчиваю телефонный разговор.

— Боюсь, не получится, — бросаю я и обхожу его, чтобы вернуться в офис. — Я слишком поздно пришла, чтобы выходить на обед. Поем за компьютером.

— Как насчет ужина? — спрашивает Райан, пытаясь догнать меня.

— Никак.

— Конечно, сегодня же ужин с твоими родителями.

Твою мать.

— Вообще-то, мы его перенесли, — вру я, мысленно делая пометку и правда его перенести. — У меня сегодня церемония награждения.

— А… — Райан кивает. — Ты в этот раз взяла обе туфли? — добавляет он, пытаясь смягчить тон, но я абсолютно не реагирую.

— Да, — сухо отвечаю я, захожу в лифт и нажимаю нужную кнопку.

— Харпер, — начинает он, как только двери закрываются и мы оказываемся одни, — я бы очень хотел с тобой поговорить.

— Извини, Райан, сегодня не самый удачный день, — бросаю я, глядя прямо перед собой. — И вообще, мне показалось, что в последнее время ты как-то не особо горел желанием со мной разговаривать.

В отражении серебряных дверей лифта я вижу, как он склоняет голову и опускает глаза в пол. Вид у него страдальческий, как будто он с чем-то борется.

— Я знаю, прошло много времени… У меня было… есть кое-что…

Лифт открывается, перебивая его, и я выхожу, оставив его и дальше заикаться.

— Харпер, пожалуйста, — шепчет он настойчиво, спеша за мной, — мне нужно объясниться.

— Не надо ничего объяснять, — огрызаюсь я, высоко подняв голову. — Если собираешься устраивать мне качели, меня это не интересует. А сейчас мне нужно сделать один очень важный звонок, так что увидимся.

— Разве ты не говорила по телефону на улице?

— Я могу звонить больше одного раза в день, Райан, — фыркаю я, резко сворачивая в пустую переговорную и закрывая за собой дверь.

Поникший, Райан возвращается к нашим столам, а я быстро набираю отца.

— Харпер, — говорит он резко, — дай угадаю. Ты хочешь отменить ужин.

Я вздрагиваю, зажмурившись.

— Прости, пап, мне сегодня нужно быть на церемонии награждения.

— Ты же знаешь, что у нас у всех есть своя жизнь, Харпер? — рявкает он. — Нам всем нужно ходить на важные встречи и светские мероприятия, но нам при этом как-то удается соблюдать приличия и придерживаться слова, если мы его дали.

— Папа, я правда ошиблась и мне очень жаль, — говорю я как можно искреннее.

— Мы от тебя такого и ждали. Неудивительно, — ворчит он.

— Ну что ж, я рада быть постоянным разочарованием, так что подвести вас уже не считается за проблему, — говорю я нетерпеливо.

— У меня нет времени на драму, — отвечает он пренебрежительно. — Ты хочешь перенести ужин или в этом нет смысла?

Собравшись с силами, я делаю глубокий вдох в попытке сохранить спокойствие и вернуть нормальный тон, чтобы мы не вышли за рамки приличий.

— Как насчет следующей недели?

— Мне нужно свериться с нашими календарями и, разумеется, связаться с твоей сестрой.

— Отлично, дай мне знать. Я могу забронировать столик.

— Думаю, будет лучше, если организацией займемся мы, — возражает он, в его голосе слышится недовольство.

— Ладно, — бросаю я, не желая больше терпеть его укоры. — Мне нужно идти.

Положив трубку, я зарываюсь лицом в руки и кричу, приглушив звук ладонями. Раздается вежливый стук в дверь, и я поднимаю голову — это группа журналистов наблюдает за мной и ждет, когда можно будет зайти в переговорную.

— Простите! — выпаливаю я и распахиваю дверь.

Одна из журналисток, сочувственно посмотрев на меня, спрашивает:

— Эти дни?

— О да, — говорю я, оценив, как она улыбается мне из солидарности, — эти дни.

Когда у тебя не запланировано ничего конкретного, церемонии награждения могут показаться уж очень затянутыми, но как только заканчивается скучная часть, начинается общение, а это уже гораздо веселее. Я решаю немного расслабиться и воспользоваться бесплатным шампанским и прекрасной компанией, направляясь прямиком к тем, о ком вышла бы хорошая тематическая статья. Приятно повидаться со знакомыми из индустрии — мне удается встретиться с Рэйчел Уокер, агентом, отвечающим за продвижение фильма Изабеллы Блоссом, которая рассказывает, что ребенок Изабеллы просто божественен и она с нетерпением ждет, когда я смогу приехать и собрать материал для эксклюзива. Еще я сталкиваюсь с Мэй, которая устроила нам интервью с Максом Шёбергом.

— Так значит, тот твой горячий коллега мной не заинтересовался? — спрашивает она после того, как мы поцеловали друг друга в щеки в знак приветствия. — Я же дала ему свой номер, но он так и не позвонил.

— Я не знала, что ты дала ему свой номер, — говорю я, удивившись, что Райан не упоминал этого.

— Я пыталась быть сексуальной и уверенной, — признается Мэй, хихикая. — Ну, знаешь, сделала первый шаг. Очень помогло, ага.

— Может, он строит из себя крутого, — говорю я, отпивая шампанское. — Он в этом хорош.

— Да и пофиг, мне нравятся прямолинейные мужчины. Если я им нравлюсь, пусть покажут это. Иначе мне неинтересно. У меня нет времени на игры.

— Так выпьем же за это! — восклицаю я искренне, чокаясь с ней бокалами.

Позже я замечаю за соседним столиком Шамари и пересаживаюсь на свободное место слева от нее, прерывая ее разговор с красивым мужчиной лет пятидесяти.

— Слава богу, ты пришла, — негромко говорит она после того, как мужчина извиняется и уходит. — Я никак не могла вспомнить, кто этот человек. Он разговаривал со мной, как будто мы старые друзья!

— Лицо знакомое. Он не режиссер?

— Понятия не имею. — Шамари пожимает плечами. — Ну, как проходит вечер? Как твой столик?

— Я сидела прямо за тобой, за одним столом с Джонатаном Клиффом из «Экспрешн», — сообщаю я ей, закатывая глаза. — Они всегда запихивают журналистов вместе.

— Организаторы пытаются держать вас на расстоянии вытянутой руки от талантов, — ухмыляется Шамари. — Им не нужно еще больше слез, чем от самой премии. Премии — вообще такая нелепица, кому-то еще есть до них дело? Как по мне, они жутко скучные.

— Ты так говоришь только потому, что твой сексуальный клиент, Джулиан Саламандр, не победил в номинации «Лучший дебют».

— Я впечатлена, что ты все же запомнила его имя, — усмехается Шамари. — И все благодаря моей настойчивости, так что я выполняю свою работу. Имей его в виду для интервью.

— Ты знаешь, кого я имею в виду для интервью, — напоминаю я с надеждой.

— Дилан Нокс мне не перезвонил, — говорит она. — Но я попробую еще раз завтра, так что не все потеряно. Ему иногда трудно дозвониться, а раз уж ты вбила мне в голову мысль о возобновлении его актерской карьеры, это теперь и в моих интересах. Оставь это мне, и я посмотрю, что можно сделать.

— Спасибо, я это ценю, — говорю я, откидываясь назад и протяжно вздыхая.

Шамари внимательно за мной наблюдает.

— Тяжелый день?

— Со всеми вытекающими.

— Представляю. И мне очень жаль насчет того, что сейчас происходит в «Нарративе». Так грустно, что это затрагивает многие печатные издания и что все происходит так быстро. Ты уже знаешь, ты вне риска?

— Вне риска?

— Сокращения. Я слышала, что в журнале сократят как минимум двух или трех человек. Ты еще ничего не знаешь?

Я хлопаю глазами.

— Откуда… откуда ты знаешь про сокращения в «Нарративе»?

Шамари выглядит смущенной.

— Ты же знаешь, как быстро разлетаются новости в нашей индустрии, Харпер. Ничего не скроешь. Я слышала, что все случится уже на этой неделе. Но вообще, мы в агентстве скрестили пальцы, чтобы Космо не оказался идиотом и оставил твою должность в целости и сохранности. Кстати, раз уж речь зашла об этом, если вдруг окажешься на перепутье, подумай, не хочешь ли попробовать себя в роли агента, и дай мне знать. Мне бы в команде не помешал человек с твоим запалом.

Взгляд Шамари скользит за мое плечо, и она натягивает фальшивую улыбку, приветствуя кого-то.

— Черт, мне нужно идти, — говорит она сквозь зубы. — Эта продюсер запускает проект, который идеально подойдет Джулиану. Жаль, что я ее терпеть не могу. Созвонимся завтра, Харпер.

— Ага, — бормочу я, пока Шамари встает, бросив меня одну за столом.

Я сижу в оцепенении, чересчур потрясенная, чтобы двигаться. Внутри все стягивается в узел, и я не уверена, что это из-за тошноты. Происходящее вокруг расплывается в одно шумное пятно, и я заставляю себя подняться на ноги, после чего пробираюсь сквозь толпу к выходу. Вырвавшись на улицу, я начинаю хватать ртом воздух. Папарацци, окружающие вход, возбужденно поднимают камеры и так же быстро опускают их, когда понимают, что я не представляю для них никакого интереса. Я спотыкаюсь, так что приходится опереться на плечо одного из фотографов.

— Все нормально? — спрашивает он, пока я хватаюсь за грудь, которую все сильнее и сильнее сдавливает.

— П-порядок, — шепчу я, благодарю его и бросаюсь к одному из стоящих черных кэбов, отчаянно желая оказаться дома, в постели, чтобы лечь и поплакать.

Несмотря на то что рано еще о чем-то говорить, кажется, я знаю, что грядет.

К концу следующей недели я останусь без работы.