Последнее слово

Глава двадцать третья

Когда в дверь раздается звонок, я смотрю старые серии «Американской семейки». Сдвинув с живота ноутбук, который находился там все это время, чтобы я могла делать вид, что работаю, я иду к двери, пытаясь вспомнить, не заказала ли в каком-то бессознательном состоянии еще одну доставку.

Работа из дома оказалась для меня свободой и удушьем одновременно: мне нравится весь день ходить в спортивных штанах и тапочках с Мисс Пигги, но в тоже время я чувствую себя бесполезной раздолбайкой, запертой в квартире, где поговорить можно только с цветком орхидеи, который я на днях случайно купила в супермаркете. Его зовут Бад, и он приятный, хотя и немногословный собеседник.

Большинство знакомых из индустрии уже знают о моем увольнении. Я весь понедельник рассылала письма агентам и пиарщикам, каких только вспомнила, и в ответ получила просто шквал поддержки. Я думала, что расстроюсь из-за этого, но мне было приятно узнавать их мнение насчет ситуации. Почти все они предложили мне клиентов для интервью, и это вселило надежду — скорее всего, я назначу парочку встреч и, записав материалы, стану предлагать их в разные издания, пока не найду работу.

Остаток недели я потратила на то, чтобы закончить дела в «Нарративе», в том числе сообщала агентам и менеджерам знаменитостей, у которых брала интервью, что ухожу, — и это было неловко. Хуже всего было говорить Изабелле Блоссом. Я отправила ей письмо, поставив в копию Рэйчел, ее рекламного агента, — со словами, что пойму, если она захочет отдать материал Райану, так как меня, скорее всего, уже не будет в редакции журнала, когда мы сможем устроить встречу с ней и ребенком. Рэйчел ответила сразу и сказала, что я замечательно справлялась со своей работой и ей ужасно жаль слышать про сокращение. В заключение она добавила, что они с Изабеллой свяжутся со мной насчет интервью.

Уход из «Нарратива» также значил, что мне нужно составить файл с передачей дел для Райана, чтобы он был в курсе всех статей в процессе и мог потом их доработать. Его просьба отправить таблицу с запланированными интервью и их датами была не выполнена, поскольку такого документа не существует. Отправляя ему письмо, чтобы сообщить об этом, я представляла, как он читает его с этой своей загадочной улыбкой. Той самой, которая появлялась, когда его забавляла моя хаотичность.

Сомневаюсь, что сейчас он улыбается так же.

Каждый раз, когда имя Райана всплывало в моем почтовом ящике, сердце уходило в пятки, но он лишь поддерживал формальный тон моих первоначальных писем. Что было весьма ожидаемо. Он просто следовал моему примеру, а я во время нашей ссоры под дождем ляпнула кое-что, что могло сильно задеть. Райан — такой человек, который с уважением отнесется к просьбе оставить меня в покое. Он поверит, если я скажу, что больше никогда не буду ему доверять.

И все же меня не покидает мысль позвонить ему, а в моменты наибольшего отчаяния, может, даже заявиться к нему на порог. После срыва на ужине с родителями я поняла, что именно благодаря ему у меня появилась смелость высказать все, что думаю. Будь Райан там, он бы, наверное, мной гордился.

А потом я вспоминаю, как несколько дней подряд ломала голову над тем, что сделала не так, как нагрузила себя работой, думая, что хотя бы здесь смогу преуспеть, и щеки начинают гореть от унижения. Моя гордость не сможет его простить. К тому же у меня нет времени думать о делах сердечных. Сначала мне нужно встать на ноги. Нужно сконцентрироваться на себе.

Но как бы я ни была тверда в своем решении, каждый раз, когда в дверь звонят, я думаю: а вдруг? Именно поэтому, поставив на паузу «Американскую семейку», я чувствую, как внутри оживает крошечная надежда на то, что за дверью стоит Райан с букетом цветов и сейчас он будет умолять меня вернуться.

Но это не он. И даже не курьер доставки (которому я была бы так же рада).

— Привет, — смущенно говорит Джулиет.

Появление сестры настолько меня ошеломило, что сначала я ничего не говорю и только смотрю на нее с открытым ртом. Может, у меня галлюцинации? Может, на голову все-таки подействовали три мороженых «Ноббли Боббли», которые я сегодня слопала? Во-первых, сестра никогда не была у меня в гостях. Я не знаю, бывала ли она вообще в южных районах, не говоря уже о Брикстоне. И во-вторых, сейчас два часа дня четверга, и она должна быть где-то в офисе, кричать на людей по телефону или звать важных клиентов на обед в «Савой»[26]. Уж точно не стоять у моей двери в джинсах.

Господи, на ней ведь и правда джинсы. Я не видела ее в повседневной одежде лет с десяти. И это даже не преувеличение. Джулиет была из тех детей, кто рано осознает свой стиль и потом выбирает с мамой миленькие наряды, туфельки с пряжками и банты. Я же предпочитала шорты и огромные футболки, которые пачкались ровно через две минуты после того, как я их надевала. Я была буквально создана для съемок в рекламе «Персила».

Джулиет нетерпеливо прочищает горло.

— П-прости, привет, — бормочу я. — Что ты здесь делаешь? Сегодня же четверг, да? Точно четверг? Или я упустила пару дней и уже выходные?

— Нет, сегодня четверг, — подтверждает она. — Прости, что я вот так без предупреждения. Можно войти?

Часть меня хотела бы сказать «нет» и захлопнуть дверь у нее перед носом. Я не разговаривала ни с кем из семьи с ужина на прошлой неделе. Я не ждала, что они свяжутся со мной после того, что я им высказала, и ясно дала понять, что меня это устраивает.

Но должна же быть причина, по которой Джулиет проделала весь этот путь, и каким-то образом манеры и любопытство берут верх над злостью.

Отойдя в сторону, чтобы впустить ее, я наблюдаю, как аккуратно она входит в квартиру.

— Обувь нужно снимать? — спрашивает она, показав на свои дизайнерские туфли.

Я сдерживаю смешок.

— Эм-м, нет. Все нормально.

Джулиет кивает и проскальзывает внутрь, неловко топчась на кухне, пока я закрываю дверь. Она внимательно осматривается. Сейчас квартиру вряд ли назовешь самым опрятным жильем, но бывало и хуже.

— Хочешь что-нибудь выпить? — предлагаю я.

— Спасибо, было бы здорово. У тебя есть травяной чай?

— Мятный.

— Отлично, спасибо, — говорит она, пока я иду ставить чайник. — Хорошая квартира.

— Спасибо. Чуть меньше твоей, я предполагаю.

— Зато гораздо уютнее, — осторожно говорит Джулиет. — И с характером.

Я фыркаю.

— Это мягко сказано.

Достав из шкафчика две кружки и упаковку пакетиков мятного чая, я ставлю их на стол. Джулиет молча наблюдает за происходящим, крепко сжимая сумочку.

— Присаживайся, если хочешь, — говорю я, показывая на кухонный стол. — Или на диван.

— Здесь подойдет, — отвечает она, выдвинув стул, и присаживается на его краешек.

Мы даже сидим с ней по-разному. Джулиет выглядит царственно: прямая спина, плечи назад, грудь вперед, подбородок поднят.

Чайник сигнализирует о том, что закипел, и я наливаю воду в кружки. На самом деле мне сейчас не хочется мятного чая, но нужно будет чем-то занять руки, а кружка как раз подойдет.

— Ты оставляешь пакетик? — спрашиваю я.

— Да, спасибо.

— Я тоже, — говорю я, хотя не уверена, что ей интересно.

Я ставлю кружки и сажусь напротив. Джулиет благодарит меня и снова замолкает, нервно бегая глазами.

— Джулиет, — начинаю я, так как любопытство перевешивает желание оставаться вежливой, — что ты вообще здесь делаешь?

Она кивает, как будто только и ждала, что я спрошу, и ей нужен был этот толчок.

— Хотела убедиться, что ты в порядке после прошлой недели. И еще… хотела извиниться, — говорит она, глядя мне прямо в глаза.

Я вскидываю брови.

— Правда?

— Да. Вообще-то, мне нужно извиниться за многое. Но прежде всего прости за то, что не заступалась за тебя. Мама с папой… не должны себя так вести. Мне гадко от того, как они с тобой разговаривают, и я хочу, чтобы ты это знала.

Я пристально смотрю на сестру. Совершенно ошеломленная ее извинением, я начинаю подозревать, что это какая-то шутка. Что сейчас она полезет в сумочку, достанет оттуда пирог с заварным кремом и швырнет его мне в лицо, а потом расхохочется и закричит: «ПОВЕЛАСЬ!»

Джулиет при этом выглядит весьма искренне. И пирога с заварным кремом нигде не видно. Но все равно это было слишком неожиданно и непредсказуемо, чтобы меня убедить.

— Я понимаю, что слегка опоздала, — продолжает она, заметив замешательство на моем лице. — Но все равно хотела это сказать. По словам моего психолога, это важно.

— Ты ходишь к психологу?

— Уже несколько месяцев. Лучшее, что я когда-либо делала. — Опустив взгляд на стол, она постукивает по кружке. — Я много говорю о тебе. И о маме с папой. Но в основном о тебе.

— Серьезно? Удивительно, что обо мне вообще заходит речь, — говорю я, не в силах скрыть укол.

— Заходит. И очень часто. — Джулиет поднимает кружку к губам, чтобы подуть на чай, и я замечаю, как у нее трясутся руки.

— Так ты пришла извиниться, — уточняю я.

— Не только ради этого, — говорит она поспешно, опустив кружку. — Еще я хотела сказать, что твой поступок на ужине показался мне невероятно смелым. Смелым и воодушевляющим. Он вдохновил меня.

Я щурюсь.

— Ты пришла сюда меня позлить?

— Нет! — запаниковав, убеждает она меня. — Я серьезно. Клянусь.

— То, что я сказала на ужине, вдохновило тебя?

— Да, — говорит Джулиет, энергично кивая. — Вдохновило сказать маме с папой правду, что я и сделала сразу после твоего ухода. Я рассказала им, что уволилась еще пять месяцев назад.

Моя челюсть падает на самый пол.

— Ты… что?!

— Ага. — Она слабо мне улыбается, как будто сама не верит. — Прямо после того, как мне предложили стать партнером. Все это время я была безработной и обманывала всех.

— Но почему ты уволилась?

— Потому что была несчастна, — говорит Джулиет, пожав плечами, и ее глаза загораются. — Сейчас я чувствую себя гораздо лучше. Ну, то есть я не то чтобы счастлива-счастлива. Я все еще пытаюсь понять, чем хочу заниматься. Но свою работу я ненавидела. Ненавидела давление, стресс и тот факт, что я работала целыми сутками и не получала никакого удовлетворения. А потом я сказала родителям, что мне предложили партнерство, и они стали уверять меня, что я только ради этого и работала, — тогда-то меня и осенило. Я добилась, чего хотела, но стала еще несчастнее. Так что я отказалась от предложения фирмы и уволилась.

Я не знаю, что сказать, и ошеломленно молчу.

— А, и мы с Гарри давно расстались, — добавляет Джулиет, отпив чай. — Я боялась рассказывать маме, потому что знала, как она его обожает, но в итоге выложила им все после того, как ты ушла. Гарри — отличный парень, но не для меня. По-моему, когда я ему об этом сообщила, ему немного полегчало.

— Джулиет, — говорю я, мысленно пытаясь отыскать нужные слова, — ты сейчас выдала очень много информации для осмысления.

— Знаю. И ты воспринимаешь ее гораздо лучше мамы с папой. Они были не сильно довольны.

Я кривлюсь от одной только мысли.

— Могу представить.

— Папа сказал, что я просто запуталась и у меня произошел срыв, но он уверен, что фирма возьмет меня обратно, если я объяснюсь. — Она вздыхает. — Я сказала, что не планирую возвращаться, а он в знак протеста бросил на стол салфетку.

— Скандалист!

Поколебавшись, Джулиет тихо добавляет:

— Мама даже смотреть на меня не могла. Сказала: «Я надеюсь, ты понимаешь, что сама себе портишь жизнь». После этого я ушла.

Тронутая, я смотрю на нее.

— Они с тобой потом связывались?

— Папа оставил несколько голосовых в диапазоне самых разных эмоций. В каких-то он пытался проявить понимание, говорил, что знает, с каким давлением иногда приходится сталкиваться на работе, но все равно уверен, что я со всем разберусь и вернусь к нормальной жизни. А в каких-то просто орал. — Она тяжело вздыхает. — Отвечу через некоторое время.

— Хорошая идея. Пусть все уляжется.

— Я даже представить не могу, каково было тебе, — говорит она грустно и качает головой. — Терпеть их все время…

— Я уже привыкла, что они во мне разочарованы, — убеждаю я ее.

— Я долгое время держала на них обиду, — признается Джулиет, снова поднимая глаза, чтобы посмотреть на меня. — Терапия помогла мне это осознать. Я так старалась угодить им, оправдать их ожидания, что забывала сделать счастливой саму себя. Я привыкла отгораживаться от любых радостных чувств. Я сконцентрировалась только на том, чтобы получить их одобрение. Постепенно я потеряла себя. И тебя тоже.

Я запинаюсь:

— М-м-м… да, мы никогда особо не ладили.

— Я хочу это изменить, — говорит Джулиет яростно. — Я знаю, что была ужасной сестрой, Харпер, и что мы с тобой очень разные. Но я бы хотела наладить те отношения, которые еще можно спасти. Или построить новые. Я понимаю, что многого прошу и что… тебе это может быть неинтересно, но мне важно, чтобы ты знала, как сильно я хочу все между нами исправить. Тебе необязательно принимать решение сейчас. Подумай. Но я приехала именно по этой причине.

Она смотрит на меня так искренне, что меня переполняют эмоции. Я слишком долго злилась на нее и чувствовала между нами расстояние, так что идея найти общий язык, когда нам уже за тридцать, кажется мне бредовой и бессмысленной. Но при этом я испытываю к Джулиет сострадание. Возможно, впервые за все это время я стала лучше понимать ее.

— Я и не знала, что ты была несчастна, — говорю я наконец. — Мне казалось, у тебя идеальная жизнь.

Ее лицо омрачается.

— Поверь мне, это не так. И никогда не было так. Впечатление может быть обманчивым.

— Но почему ты захотела наладить со мной отношения сейчас, если раньше тебе это было не нужно? Ты меня даже не замечала.

— Это неправда, — говорит она твердо. — Да, я была поглощена собственной жизнью, но дело в том, Харпер, что я всегда тебе завидовала.

— Завидовала?

Джулиет кивает, хмурясь.

— Тебе хватило смелости противостоять маме с папой, сказать им, кто ты и чего хочешь. Я же понятия не имела, кто я на самом деле. Я так завидовала той свободе, в которой ты жила. И когда мы находились рядом, чувство вины за то, что я позволяю родителям так ужасно обращаться с тобой и при этом превозносить меня, только усиливалось. Я слишком боялась разочаровать их, потому что тогда… тогда они бы относились ко мне…

— Так же, как ко мне, — заканчиваю я за нее.

Джулиет кивает, на ее глаза наворачиваются слезы.

— Именно. Я была такой трусихой… Прости меня, Харпер.

Я поджимаю губы и смаргиваю слезы.

— Твои слова за ужином… ты была права. Они постоянно тебя оскорбляли, а я этому способствовала, — продолжает Джулиет. — И я хочу сказать тебе спасибо, потому что именно благодаря тебе я набралась смелости быть с ними честной. Впервые. Не знаю, смирятся ли родители когда-нибудь с этим, но мне гораздо легче оттого, что теперь они знают правду. Как будто гора упала с плеч, и я наконец-то могу двигаться дальше. Так что, даже если ты решишь, что не хочешь видеть меня в своей жизни, я всегда буду тебе благодарна, Харпер.

Мы погружаемся в молчание. Я обдумываю слова Джулиет и пытаюсь понять, что делать дальше.

— Я горжусь тобой, — говорю я наконец, удивляясь самой себе, потому что это чистая правда.

Джулиет делает резкий вдох и так сильно сжимает кружку, что костяшки ее пальцев белеют.

— Все, что ты сделала, — уволилась с работы, начала проходить терапию, рассказала родителям правду… всем этим нужно гордиться, — говорю я. — И… я бы хотела начать восстанавливать наши отношения. Мне всегда казалось, что было бы классно иметь старшую сестру.

По ее щекам текут слезы.

— Это очень многое для меня значит, Харпер. Спасибо тебе.

— Спасибо тебе за то, что приехала и поговорила со мной. В южном Лондоне попробуй сориентируйся, — говорю я в шутку.

— О дивный новый мир, — усмехается Джулиет и открывает сумочку, чтобы достать платок и промокнуть глаза. Она какое-то время приходит в себя, допивая чай, а потом бросает на меня сочувственный взгляд. — Мне правда очень жаль, что так получилось с твоей работой, Харпер. Я знаю, как ты ее любила.

— Спасибо. Было отстойно. Но моя подруга Мими в прошлую пятницу устроила отличную прощальную вечеринку. Там была пиньята с лицом моего босса, так что я выбила из него всю дурь.

— Я так понимаю, он на вечеринку не пришел.

— У него был турнир по боулингу.

Джулиет смеется.

— Кстати, я читала твое интервью с Одри Эббот.

— Да?

— Оно гениальное. — Поколебавшись, Джулиет говорит: — Подняться с земли, отряхнуть пыль и пережить все невзгоды. Она — икона.

— Так и есть. И это ты еще не читала ее мемуары. Одри пишет о своих взлетах и падениях, а она прошла через многое, — с гордостью сообщаю я.

— Я недавно слушала один классный подкаст про неудачи и то, как они помогают нам стать лучше и добиться успеха. Все, кого ты обожаешь, в какой-то момент своей жизни терпели неудачу или чувствовали себя неудачниками. В подкаст каждую неделю приходят знаменитые гости — они рассказывают про свои провалы и про то, как добились того, что у них есть сейчас. Послушай его. Увольнение — не то чтобы провал, но оно может помочь тебе по-новому взглянуть на вещи. Мне, во всяком случае, помогло.

— Звучит интересно. Я попробую!

— Если кто и может взять себя в руки, это ты, — спокойно говорит она.

Я опускаю взгляд на стол.

— Как-то я не уверена.

— Зато я уверена, — отвечает Джулиет без колебаний, заставив меня снова поднять на нее глаза. — Перемены пугают, но иногда просто необходимо выйти из своей зоны комфорта. Возможно, это лучшее, что с тобой случалось.

— Ты не первая мне это говоришь. Несколько человек сказали то же самое.

— Может, мы в этом что-то смыслим.

Я улыбаюсь и спрашиваю, не хочет ли она еще что-нибудь выпить. Сестра соглашается, и я предлагаю сделать нам чай с медом. Оказывается, Джулиет тоже его любит, но балует себя только по выходным. Мы решаем, что сегодня можно сделать исключение.

— В конце концов, у нас обеих нет работы. — Она пожимает плечами. — Так что каждый день — выходной.

Теперь, когда между нами состоялась трудная беседа и мы поплакали и посмеялись, напряжение в воздухе рассеивается. Мы расслабляемся и уходим от тяжелых тем. Разговор о чае с медом, который мама делала нам, когда мы болели, перетекает в разговор о детстве, и мы вспоминаем какие-то моменты, которые могли забыться. Воспоминания о том счастливом времени, что мы провели вместе до того, как выросли и от нас стали чего-то ожидать, успокаивают.

Когда Джулиет собирается уходить, мы обнимаемся, и она очень долго не отпускает меня. А затем говорит, что пришлет даты, в которые можно было бы сходить пообедать, и я закрываю за ней дверь, чувствуя легкость на душе. Что-то внутри меня начинает исцеляться.

Я возвращаюсь к ноутбуку и вижу в папке «Входящие» несколько писем, которые пришли, пока я была занята беседой по душам со своей давно потерянной сестрой. Я уже собираюсь плюхнуться обратно на диван, как вдруг звонит телефон. Я смотрю на определитель номера, — это Изабелла Блоссом.

— Харпер, привет, — говорит она, когда я беру трубку. — Как дела?

— Хорошо, — отвечаю я и слышу, как на заднем фоне кряхтит ребенок. — А у тебя? Как жизнь в роли мамы?

— Мне очень жаль насчет твоей работы, — говорит Изабелла, игнорируя мой вопрос. — Надеюсь, ты не сильно расстроилась.

— Принимаю как должное, — убеждаю ее я, направляясь к холодильнику за четвертой порцией «Ноббли Боббли» и размышляя, приемлемо ли разговаривать по телефону с голливудской звездой и есть мороженое.

— Слушай, я говорила с Рэйчел, и она согласилась. Я хочу дать тебе эксклюзив о ребенке.

— Это очень мило с твоей стороны, но мне нужно будет уточнить у Космо, согласен ли он, чтобы я писала материал, если я технически уже не…

— Нет, Харпер, — перебивает Изабелла. — Я обещала эксклюзив тебе. Не журналу.

Я закрываю дверцу холодильника и замираю.

— М-м?

— Решение, что делать с интервью, в твоих руках, хотя, наверное, стоит обсудить это со мной и Рэйчел. Я знаю, что у тебя безупречный вкус, и доверяю тебе, но есть пара журналов, в которых я бы не хотела появляться, учитывая наш прошлый опыт. Но смысл в том, что статья твоя, ничья другая. Можем сделать ее какой угодно, но только если я буду говорить с тобой.

В моих мыслях загорается искра. Идея. Хорошая идея. И во многом это заслуга Джулиет. Я прислоняюсь к холодильнику, прижимая телефон, и в голове вдруг начинает появляться множество перспектив.

— Харпер, ты здесь? — спрашивает Изабелла. — Я тебя потеряла?

— Я здесь, — уверяю ее я. — Но, кажется… Кажется, у меня есть идея, как все провернуть, и я бы хотела обсудить это с тобой.

— Да? Хорошо, супер! Ты свободна завтра?

— Завтра было бы отлично.

— Замечательно. Очень жду нашей встречи. Я знаю, что ты напишешь идеальную статью.

— В том-то и дело, — говорю я и расплываюсь в улыбке, — кажется, я не буду ничего писать.