Последнее слово

Глава двадцать вторая

Большую часть выходных я провожу, погрязнув в катастрофе под названием «моя жизнь».

Вечер пятницы прошел как в тумане, позорно состоящем из слез, вина и мини-срывов — самые незначительные мелочи подвергали меня отчаянию, которое завершалось истошными воплями и плачем. Например, я не смогла найти чистый бокал и вместо этого решила пить вино из кружки с надписью «ЛУЧШИЙ В МИРЕ АВТОР», подаренной мне на Тайном Санте в офисе пару лет назад. В итоге я разрыдалась. Потому что не имела права пить из этой кружки. Никакого права.

Зайдя в квартиру, я скинула с себя промокшие вещи — в метро у меня был тот еще видок, но меня это не волновало, — влезла в пижаму и с раскалывающейся головой забралась в постель, не удосужившись снять макияж.

Увидев свое отражение в зеркале в ванной на следующее утро, я ахаю: все лицо в пятнах и опухшее, по щекам размазана тушь. События вчерашнего дня настолько меня утомили, что я беру средство для снятия макияжа с собой в постель и тру им глаза, не выбираясь из-под одеяла.

Когда звонит Мими, я изо всех сил стараюсь говорить относительно нормально, но она слишком хорошо меня знает.

— Алло? — отвечаю я.

— О господи, Харпер, — вздыхает она. — Что случилось?

— Ничего! — убеждаю ее я, хотя на глаза наворачивается еще больше слез. — Все в порядке.

— У вас что-то случилось с Райаном? Я поняла, что с вами что-то не то, когда ты вчера ушла из офиса, а он вернулся — таким напряженным я его еще не видела. Казалось, он сейчас или разрыдается, или набьет кому-нибудь морду. Вы сейчас вместе?

— Нет, — пищу я.

— Так ты одна?

— Да.

— Я еду, — говорит Мими твердо, не дав мне возможности возразить.

Я заставляю себя принять душ и переодеться в чистую пижаму к ее приходу. Мими, конечно, в своем ярко-оранжевом сарафане выглядит так, будто собирается на послеобеденное чаепитие в «Ритц»[23]. Как только я открываю дверь, она начинает суетиться. Вспомнив, что на мне тканевая маска, которая должна увлажнять и подтягивать кожу лица, я иду снимать ее, а Мими направляется на кухню и ставит чайник. Я захожу следом через несколько минут, и она уже моет пару кружек в раковине.

— Я запустила посудомойку, — сообщает она мне.

— Я хотела вчера вечером, но забыла, — вздыхаю я, откинувшись на кухонную стойку и складывая руки на груди.

— Чай или кофе?

— Я же хозяйка, это я должна у тебя спрашивать.

— Харпер, посмотри на себя, — говорит она с грустной улыбкой. — На тебе пижама наизнанку и только один тапочек с Мисс Пигги[24].

— Я решила не искать второй, — признаюсь я. — Наверное, он где-то под кроватью.

— Я не уверена, что ты сейчас в состоянии обращаться с чайником. Так что — чай или кофе?

— Кофе, пожалуйста. Мне не помешает кофеин.

— Расскажешь, что произошло? Зная тебя, я предполагаю, что все это… — она показывает на мой внешний вид, — не из-за парня.

— Правильно предполагаешь.

Мими прищуривает глаза, пытаясь разобраться, что же случилось.

— Родители? Я помню, что у вас был запланирован ужин на этой неделе, а ваши встречи никогда не проходят гладко. Хотя обычно ты над этим смеешься…

— Я перенесла ужин на следующую неделю. Наверняка разразится скандал, но ты права, я давно перестала из-за них расстраиваться.

— Тогда ты переживаешь из-за сокращений? Я понимаю, ужасно, когда на наших плечах лежит этот груз, но нельзя же доводить себя до такого состояния, пока еще ничего не известно.

Я опускаю взгляд в пол.

— Мими, Космо мне уже все сказал.

Она в неверии смотрит на меня.

— Ч-что?

— Я спросила его в пятницу прямо. Не стоило, конечно, но я знала, что, когда дело дойдет до сокращений, меня он уволит в первую очередь. И оказалась права.

— Боже мой… Харпер… — тихо говорит Мими и, подойдя ближе, обнимает меня, — мне ужасно жаль. Поверить не могу!

— А я могу, — отвечаю я приглушенно, потому что утыкаюсь ей в плечо. — Космо искал повод избавиться от меня с тех самых пор, как пришел в журнал. Я должна была догадаться.

Мими отстраняется.

— А ты знаешь, кого еще…

— К сожалению, нет, — говорю я и прикусываю губу. — Насчет остальных понятия не имею. И прости, что я это тебе сейчас сообщаю. Мы же не знаем, кому еще придется уйти, так что это нечестно. Я такая эгоистка, правда…

Мими качает головой.

— Нет, это не так. Я рада, что ты мне рассказала. И вообще, если на следующей неделе выяснится, что я тоже потеряю работу, мы хотя бы уйдем вместе.

— Верно, — отвечаю я со слабой улыбкой.

— Харпер, ты же понимаешь, что дело совсем не в тебе, да? — уточняет Мими и отворачивается, чтобы все-таки приготовить кофе. — Это не имеет никакого отношения к твоей работе. Все просто потому, что Космо ничего не понимает! Он не понимает аудиторию, не понимает журнал — да он даже не попытался понять, почему твои статьи такие популярные и как сильно ты стараешься, чтобы взять свои интервью. Знаю, ты не хочешь сейчас это слышать, но, если честно… По-моему, ты слишком хороша для «Нарратива» под руководством Космо.

— Спасибо, Мими. Но это не важно. Очевидно, издатели с ним согласны.

— Что меня поражает! — восклицает она, хватая из практически пустого холодильника пакет молока. — Люди сверху заботятся о цифрах, правильно? Подписчики, продажи в киосках, переходы на сайт — большинство из этого журнал получает благодаря популярным статьям, написанным тобой!

— Да, но эти статьи может писать и Райан Янссон.

Мими несет наш кофе к дивану, я иду за ней, и мы усаживаемся на подушки рядом друг с другом. Я с благодарностью беру свою кружку и, сжав ее в руках, чувствую приятное тепло.

— У Райана нет твоих связей и нет твоего умения общаться с людьми, — отмечает Мими. — У кого бы еще, кроме тебя, получился выпуск с Одри Эббот на обложке?

— Райан очень хорош в своем деле, — привожу я аргумент. — У него все выйдет, и Космо это знает.

Мими бросает на меня полный сочувствия взгляд.

— Райан ужасно расстроится. Он ведь и не подозревает.

Я улыбаюсь от иронии ситуации.

— О, он знал об этом раньше всех.

— В смысле? — спрашивает озадаченная Мими.

— Космо рассказал ему о сокращениях в начале недели. Кажется, он воспринимает Райана как своего дружка. Да и вообще, мы вчера из-за этого сильно поссорились.

— С Райаном?

Я киваю, делая глоток кофе.

— Когда он возвращался в офис. Я спросила у него напрямую, и он признался, что уже несколько дней в курсе.

— Насчет сокращений или насчет конкретно тебя?

— И того, и другого. Судя по всему, Космо намекнул ему, что я уйду. А Райан не удосужился мне сообщить. Вместо этого он отдалился, чтобы не врать мне в лицо… а я чувствовала себя так, будто я в чем-то виновата. Какой он жалкий, — бормочу я.

— Ну не знаю, Харпер, — начинает Мими осторожно, — такое ощущение, что Космо поставил его в отвратительное положение. Вряд ли ему разрешили тебе что-то рассказать.

— Конечно нет, но он все равно мог это сделать, — настаиваю я. — Мог мне довериться.

— Но дело ведь не только в этом. Будь я на его месте, я вряд ли смогла бы тебе рассказать. Разбить тебе сердце, зная, как сильно ты любишь то, что делаешь? — Мими пожимает плечами. — Это был бы кошмар. К тому же он не имел права, даже если вы в тайне спите друг с другом.

— Я понимаю, что это профессиональная ответственность, — фыркаю я, раздраженная тем, что Мими говорит здравые вещи. — Но было бы здорово предупредить.

— И что бы это изменило? Честно, Харпер, если хочешь знать мое мнение, не стоит зацикливаться на том, кто когда и что знал. Выдели время, позаботься о себе, а когда будешь готова, подумай о том, что делать дальше. Мы можем посмотреть какие-нибудь другие вакансии, или подумай о фрилансе. Наверняка есть куча редакторов, которые все бы отдали, чтобы ты для них писала! Ничего страшного, если ты обратишься к кому-нибудь из знакомых.

— И признаться им, что потеряла работу в «Нарративе»? Они сразу же усомнятся в моих способностях. Господи, я сама в них усомнилась, что уж говорить о других?

— Нет, Харпер, не усомнятся. Все знают, каково работать в этой индустрии. Некоторым из лучших журналистов страны пришлось уйти на фриланс. — Она бросает на меня строгий взгляд. — Не нужно из-за Космо думать, что ты ничего не стоишь. Так не пойдет.

Я улыбаюсь ей.

— Если тебя сократят, по-моему, из тебя выйдет отличный лайф-коуч.

— Советы всегда легче давать, когда ты не вовлечен в ситуацию, — мягко говорит Мими. — Я понимаю, как тебе плохо. И мне очень жаль.

— Спасибо. И спасибо, что приехала, — говорю я, толкая ее ногу своей.

— Всегда рада… — Она делает паузу. — Так ты поговоришь с Райаном? Не хочу, чтобы ты отказывалась от потенциально хороших отношений из-за болтливого идиота Космо. В конце концов, Райан — здравомыслящий человек. Вряд ли ему понравилось, что Космо поделился с ним такой конфиденциальной информацией и сделал так, что он не смог ничего рассказать коллегам. Может, простишь его на этот раз?

— Дело в том, что такое происходит не впервые.

Мими хмурится.

— Что?

— Он уже поступал так однажды. — Я медленно выдыхаю. — Мими, я тебе когда-нибудь рассказывала про свою стажировку в «Дэйли Буллетен»?

Заходить в офис в понедельник — все равно что пробираться сквозь патоку, а сидеть там, вести себя как обычно и делать вид, что выполняешь какую-то работу, — так вообще сущий кошмар. И что еще хуже, я вынуждена сидеть рядом с ним. По крайней мере, Райану хватает порядочности избегать контакта, кроме обязательного минимума. Похоже, он смирился с тем, что у нас нет никакой надежды ни в личном, ни в профессиональном плане, и почти не разговаривает со мной. Мне же приходится притворяться, что у меня назначены встречи, чтобы как можно чаще ускользать из офиса, но что сделает Космо, если узнает? Уволит меня?

Вместо этих встреч я сижу в кофейне и пролистываю различные вакансии в сфере СМИ, но это как будто бессмысленно. Мозг говорит, что работа мне нужна для того, чтобы, ну, есть и жить. А вот сердце отказывается это принимать, и я не могу заставить себя открыть и обновить резюме, не говоря уже о том, чтобы загрузить его куда-то. Когда я тихо признаюсь в этом Мими, она делает вид, что ничего страшного тут нет и мне нужно просто дать себе немного времени оправиться от шока.

Во вторник Космо вызывает меня к себе в кабинет, чтобы обсудить сокращение. Он также отдельно вызывает Наоми, ассистентку отдела моды, и Габби, помощницу редактора. Когда они выходят с этих встреч с опустошенными выражениями лиц, у меня разрывается сердце.

Вдоволь наобнимавшись с ними, я предлагаю выйти подышать воздухом, что мы и делаем. Мы идем в «Ростид», где Габби плачет и пьет чай, который я ей купила, а Наоми гладит ее по спине и говорит, что все будет хорошо, хотя, судя по ее виду, сама в это не особо верит. Но я уверяю их, что все и правда будет хорошо. Они умные и способные и, как только пройдет первоначальный шок, увидят во всей этой ситуации возможность сделать что-то новое и интересное.

В общем, я перечисляю все то, что нужно говорить людям в нашем положении.

Видно, что верят они в это так же, как и я сама, так что в конце я добавляю:

— Если честно, все хреново. И мне очень жаль, что так произошло.

Это им нравится гораздо больше, чем мои ободряющие речи.

Как ни странно, когда все узнают о нас, в офисе становится гораздо спокойнее. У нас появляется возможность пережить это и двигаться дальше, а остальные сотрудники редакции могут перестать волноваться и направить все свои силы на то, чтобы нас поддержать. Я всю неделю не платила за обеды, и это определенно плюс. А еще Космо проявляет снисходительность по отношению к нашим отработкам. Нам нужно остаться всего на две недели, включая эту, а на следующей можно работать из дома. Я думала, что так он демонстрирует каплю имеющегося у него сострадания, но выясняется, что он просто собрался поменять рассадку, так как трое людей уходят, и хотел сделать это как можно скорее, так что проще будет, если мы будем находиться вне офиса.

Ну что за душка.

Конечно, я не жалуюсь. В эту пятницу нам устраивают прощальную вечеринку в «Старом дубе». Мими — главный организатор, и она обещает приложить максимум усилий, чтобы вечеринка вышла веселой, а не депрессивной. Еще она говорит, что в редакции нашей газеты на этой неделе тоже прошли сокращения, так что и они устраивают вечеринку в пятницу, и по этому поводу между Мими и неким Гарольдом, ответственным за организацию у них, возникает странное негласное соревнование.

— Весь такой важный в своих горчично-желтых носках, но этот человек не поймет, хорош ли сэндвич, даже если он прилетит ему в лицо, — пробормотала она, когда Гарольд проходил мимо.

Всю неделю Мими была моим спасательным кругом. Когда мне нужно было выплакаться, она оказывалась рядом, когда стало необходимым немного вправить мозги, она с радостью этим занималась. И все время повторяла одно и тоже, так что до меня наконец начало доходить: я так долго работала в редакции журнала, что уход отсюда кажется катастрофой, но на самом деле это новое приключение — жизнь полна перипетий, и я не могу предвидеть все.

Думаю, основная причина моего расстройства заключается в том, что меня заставляют уйти, — я не ухожу по собственному желанию, и это унизительно. Хотя, может, однажды я буду благодарна за этот толчок.

На таких позитивных мыслях я и стараюсь концентрироваться, когда иду в четверг вечером в ресторан, чтобы поужинать с родителями и сестрой. Только позитивные вибрации.

Меньше всего на свете мне сейчас хочется присутствовать на семейном ужине.

Моя уверенность в себе на данный момент на предельно низком уровне, и наверняка придется выслушать несколько упреков в адрес своей карьеры, но я не могу перенести встречу еще раз. Лучше покончить с этим сейчас, чтобы потом, я надеюсь, мы не беспокоили друг друга еще пару месяцев. Мне всего лишь нужно натянуть фальшивую улыбку, притвориться, что все в порядке, и как можно дольше уводить разговор в сторону. А если вдруг окажусь в центре внимания, буду врать, как никогда прежде.

Честно говоря, последние несколько дней были такими дерьмовыми, что ужин с родителями станет отличным их дополнением.

Когда я вхожу, все уже сидят за столом. Папа — в костюме и галстуке, мама — в своем фирменном черном образе, на ней платье-футляр и туфли на каблуке. Они всегда носят офисную одежду, даже по выходным, и вся она дорогая и сшита на заказ. Мамины светлые волосы длиной до плеч идеально уложены и заправлены за уши, на которых красуются жемчужные серьги. Папа уже почти полностью поседел, но ему это очень идет. Возможно, я не похожа на своих родителей во всем остальном, но их хорошие волосы мы с Джулиет унаследовали.

На этом схожесть заканчивается, потому что волосы у нас хоть и густые, но разного цвета: Джулиет пошла по маминым стопам и покрасилась в теплый блонд, хотя мне кажется, что естественный каштановый идет ей больше. У нее узкое, угловатое лицо с резкими чертами, яркие зеленые глаза и отличные брови, в то время как у меня черты более мягкие, и, к сожалению, я жертва тренда на выщипывание бровей до ниточек из девяностых. Я подкрашиваю брови каждое утро, а Джулиет, я уверена, со своими ничего не делает.

Мы все идеально соответствуем стереотипам. Они — утонченные, блестящие, бесстрастные юристы. Я — хаотичная и причудливая журналистка. Нелегко быть белой вороной.

— Ты опоздала, — комментирует папа, взяв в руки меню после неловкого приветствия, мы никогда не знаем, как поздороваться. Все-таки, будучи семьей, мы вежливо пытаемся поцеловать друг друга в щеки, но выходит странно. Наверное, пора признать, что рукопожатия — более уместный вариант.

— Я задержалась на…

— На работе, — заканчивает за меня мама, доливая себе вино. — Джулиет работает по двенадцать часов в день и все равно приходит вовремя.

А знаете, я что-то не помню такого разговора, в котором родители не упоминали бы, что Джулиет работает по двенадцать часов в день.

Сама Джулиет все это время молчит, но когда я сажусь, слегка улыбается мне, хоть и безразлично.

— Еда выглядит здорово, — бодро отмечаю я, решив не вступать в перепалку, а пойти дипломатичным путем. — Вы здесь уже бывали?

— Да, на прошлой неделе, — раздраженно отвечает папа. — Когда ты не пришла. Не хотели терять бронь.

Я принимаю удар и весело отвечаю:

— Тогда вы точно знаете, что заказать. Как удобно! Джулиет, передай, пожалуйста, вино. Как работа, сестренка?

— Нормально, — коротко отвечает она, наполнив мой бокал, и ставит бутылку обратно в ведерко со льдом.

Я поражаюсь собственной сдержанности: вместо того чтоб выпить весь бокал сразу, я делаю всего два больших глотка и ставлю его на место.

— Супер! Не хочешь рассказать поподробнее?

Джулиет хмурится.

— Не особо.

— Окей. Без проблем. Вот и поболтали.

Еще два глотка вина. Позитивные вибрации, позитивные вибрации…

— Джулиет стала партнером своей фирмы, — с гордостью объявляет мама, ярко улыбаясь ей. — Это потрясающий результат, учитывая, что она еще такая молодая.

Сестра рассматривает свои колени, и ее щеки заливает розовый румянец. Как-то не похоже, чтобы она так скромно относилась к своим достижениям. Раньше она могла мне все уши прожужжать по этому поводу, как только оказывалась поблизости.

— Весьма впечатляюще, Джулиет. Молодец, — говорю я сухо.

— Это замечательная новость, и нам нужно отпраздновать, — заявляет папа.

— Пап, это не новость, вы уже несколько месяцев знаете, — говорит Джулиет раздраженно. — И мы уже праздновали, когда я к вам приезжала.

— Нам никогда не надоест радоваться успехам дочери. Не то чтобы мы, конечно, удивлены — они должны были предложить тебе партнерство еще в прошлом году, учитывая, сколько всего ты сделала для этой фирмы, — говорит он напыщенно. — Но вышло как вышло, и впереди тебя ждут великие дела!

— Я за это выпью. — Мама улыбается и поднимает свой бокал.

Мы следуем ее примеру, но Джулиет от пристального внимания родителей неловко ерзает на стуле и то смотрит на меня, то отводит взгляд. Может, она попробовала поставить себя на мое место и поняла, что жить в ее тени всегда было так себе.

— Очень жаль, что у Гарри не получилось прийти, — говорит мама, поставив бокал, и начинает пристально на меня смотреть. — Ты же не знакома с молодым человеком Джулиет, Харпер? Он инвестиционный банкир, выпускник Кембриджа. Произвел на нас отличное впечатление.

— Все верно, чтобы не отставать от Джулиет, — усмехается папа. — Да и в сквоше он неплох. Хотя я научил его парочке приемов!

— И еще он красавчик, — добавляет мама.

— Похоже, Гарри просто находка, — говорю я, тщательно изучая меню. — Поздравляю.

— А как у тебя дела, Харпер? — вдруг спрашивает Джулиет, застав меня врасплох. — Как работа? Есть кто-нибудь на примете?

— Я сейчас ни с кем не встречаюсь, на работе все хорошо, — резко отвечаю я. — Слушайте, кто-нибудь пробовал здесь хека? Склоняюсь к нему. И как дела со сквошем, пап? Ты продолжаешь играть или это была разовая акция в честь приезда впечатляющего бойфренда Джулиет?

Злобу в моих словах никто не замечает, зато беседа успешно перетекает в нужное русло, и папа рассказывает нам историю своего последнего выигрыша — очевидно, он рассказывал ее уже много раз, потому что она кажется отрепетированной и он делает паузы в тех моментах, когда мы должны посмеяться.

Моя решимость не обращать внимания на насмешки и отбиваться от назойливых вопросов действует до тех пор, пока со стола не убирают тарелки. К этому времени мама выпила уже достаточно вина, чтобы не стараться скрыть свое разочарование во мне, и я чувствую запах проблем, возникающий с ее первым вопросом.

— Я недавно прочитала интересную статью о том, как эволюция социальных сетей повлияла на нашу связь с публичными личностями, — начинает она. — Благодаря Инстаграму[25] и прочим знаменитости могут предоставить людям полный доступ к своим жизням, так что теперь значимость СМИ, которые о них пишут… сокращается. Я бы хотела спросить твое мнение на этот счет, Харпер.

Если бы это сказал кто-то другой, могла бы выйти интересная дискуссия. Но моя мама любит провокации. Она знает, как меня задеть.

— Я думаю, что в какой-то степени это правда, — спокойно отвечаю я. — Но их посты в социальных сетях показывают людям только то, что они сами хотят показать. Моя работа заключается в другом.

— И в чем же?

— Знаменитости рассказывают мне о многих аспектах своей жизни. Это не фальшь и не постановка, а настоящий диалог, который затрагивает их мнения и взгляды. Если бы ты прочла хоть одну мою статью, ты бы увидела, что все это чуть сложнее, чем пост в соцсети, — добавляю я с горечью.

— Я все никак не пойму, как взрослым людям с хотя бы одной извилиной могут быть интересны знаменитости, — фыркает папа. — Мне казалось, что самовлюбленные поп-звезды, обсуждающие цвет волос и кто кого поцеловал, могут волновать только подростков. Чепуха.

— Мои статьи — не чепуха, — огрызаюсь я, но тут же отчаянно пытаюсь взять себя в руки и делаю глубокий вдох, чтобы выровнять голос. Затем продолжаю: — Средний возраст читателей «Нарратива» — сорок пять лет, и мы публикуем интересные, основательно подготовленные статьи.

Папа фыркает. Я чувствую, как закипает кровь. Я правда старалась, но неделя выдалась кошмарная.

И я очень устала.

— Но ведь редактор светской хроники, — вмешивается мама, морща нос, — вряд ли публикует основательно подготовленные статьи, правда?

— Откуда тебе знать? — прямо спрашиваю я. — Ты ведь никогда не интересовалась, чем я занимаюсь или что пишу. Неважно, что ты понимаешь под серьезной журналистикой. Важно, что я люблю свое дело. Хотя тебе на это плевать, не так ли?

— Начинается, — вздыхает папа. — Все эти скандалы. Мы тут пытаемся провести цивилизованный семейный ужин.

— Я просто защищаюсь. Если это для вас скандал, то…

— Пожалуйста, не повышай голос, Харпер, — перебивает меня папа, подняв руку. — Мама всего лишь пыталась сказать, что конкретно твоя работа не требует таких… значительных журналистских исследований, как другие. В отличие, например, от сына моего коллеги Джаспера, политического репортера. Или того колумниста, который мне нравится, — он пишет об экономике. Не о каких-то пустышках.

— Мои журналистские исследования тоже значимы, — утверждаю я.

Но голос срывается, а на глаза наворачиваются горячие слезы. Теперь я могу расплакаться в любую секунду. Меня задели за живое, но это не слезы грусти. А слезы ярости.

Знаете что? Мне надоело, что такие люди, как мои родители, сестра или Космо, смотрят на меня свысока и пытаются всячески унизить. Я устала постоянно доказывать им свою значимость, хотя в глубине души точно знаю, что моя работа важна: я рассказываю истории людей. Истории, которые развлекают, вдохновляют и приковывают внимание аудитории. Когда читатель чувствует связь с человеком, у которого я взяла интервью, — неважно, насколько разные у них жизни, — он становится менее одинок.

Никто мне больше не скажет, что это не значимо.

Сегодня за ужином я вела себя исключительно вежливо и прилично: слушала родителей, задавала им вопросы. А они в ответ подстегивали и подкалывали меня, пытались вывести из себя, чтобы потом сказать, что я устраиваю скандалы.

Это жалко. Это стыдно. Мне не нужно одобрение от людей, которые сами не способны проявить ни капли порядочности. Пусть думают, что хотят, но я не позволю им принижать меня, чтобы почувствовать собственное превосходство.

— Мне нужно идти, — говорю я, снимая с колен тканевую салфетку и кладя ее рядом со своим бокалом. — Приятного вам вечера.

— Что? Ты не можешь уйти посреди ужина! — заявляет папа, пока мама просто вращает вино в бокале, ничуть не удивившись моим словам.

— Вообще-то могу, — сообщаю я ему, отодвинув стул. — Я больше не хочу проводить с вами время. Вы только и делаете, что обесцениваете меня. Я не стану терпеть оскорбления от собственной семьи.

— Харпер! — рычит папа с покрасневшим лицом. — Сядь.

— И провести вечер, выслушивая, как вы поздравляете друг друга, а мне говорите, какое я разочарование? Нет, спасибо. Я приняла решение больше не переживать о том, разочарую я вас или нет. Это маленькое сборище происходит в один из худших периодов моей жизни, и, на самом деле, это ужасное время только доказало мне, что пора от вас освободиться. Несмотря на то что меня сократили — о да, можете без зазрения совести перемыть мне косточки за ужином! — и я не встречаюсь с богатеньким Кеном в «Лакост», мне жаль вас.

Я обвиняюще показываю пальцем на каждого, чтобы донести свою мысль.

— Как было бы скучно, если бы все искали вашего и только вашего одобрения, — продолжаю я с уверенностью. — В мире не было бы ни различий, ни цвета, ни веселья. Да вы вообще счастливы? На самом деле счастливы? Потому что, если бы это было так, вы бы не пытались постоянно меня унизить. С тех самых пор, как я решила пойти по пути, отличному от вашего понятия успеха, вы что только не перепробовали, чтобы я чувствовала себя неудачницей. Как там говорят? Несчастные люди вечно хотят сделать несчастными других. Что ж, можете наслаждаться семейными ужинами втроем, мне уже все равно. Я думала, что вы когда-нибудь станете мной гордиться, но Райан был прав, когда сказал, что я должна стараться ради себя. Я горжусь собой хотя бы за то, что у меня есть смелость идти собственной дорогой, несмотря на ваше презрение и насмешки. Так что, в заключение, пошли вы все!

Мама с папой смотрят на меня в полном шоке от такой выходки.

Схватив с пола сумку, я встаю.

— Харпер, — подает вдруг голос Джулиет, скривив лицо, — подожди, пожалуйста, мне нужно кое-что сказать. Я…

— Ты такая же, как и они, знаешь, — говорю я с отвращением, перебив ее. — Ты никогда за меня не заступалась и не пыталась этого сделать, даже когда они вели себя откровенно мерзко. Ты моя старшая сестра, и ты ни разу не протянула мне руку. Мне правда совершенно безразлично, что вы трое хотели сказать.

Оставив их в тишине, я выхожу из ресторана с улыбкой на лице.

И впервые за всю неделю мне так легко на душе.