Проклятые сны

Глава 2

Неоднозначно начавшись, смена, вопреки всем приметам, пролетела незаметно и без каких-либо проблем. Народу, как и всегда, было много — шумного, веселого, пришедшего в бар потанцевать и развлечься. Мы с Ариной бегали на пределе возможностей, принимая, отдавая, меняя, дополняя… К концу вечера, а точнее, уже под утро, мне казалось, что я стоптала обувь и ноги до костей заодно. Впрочем, размер чаевых радовал, как никогда — те самые вампиры, подпортившие настроение в самом начале, оставили внушительную сумму, не поскупившись. А блондин, на чей задумчивый взгляд я нет-нет, да и натыкалась, кружась по залу, еще и подмигнул с улыбкой на прощание.

Странно…

Но забыла я об этом едва ли не быстрее, чем за любителями смешивать кровь с текилой закрылась дверь.

Чтобы вспомнить только через несколько часов, когда, с трудом натянув куртку и попрощавшись с не менее уставшими Демом и Аринкой, я поплелась домой.

Идти, хвала всем, а особенно маме, было не слишком далеко — две автобусные остановки вряд ли можно считать непреодолимым расстоянием. Но не в тот момент, когда у тебя гудит каждая мышца на теле, ругаясь на все лады на нерадивую хозяйку. Нет, в целом, я понимала маму, которая наотрез отказалась обустроить жилье в пристройке к бару — в двух комнатах нам бы было тесновато, да и со звукоизоляцией пришлось бы изрядно заморочиться. Но каждый раз, отработав подобную смену, мое понимание давало сбой.

Вздохнув и поправив рюкзак на плече, одновременно поморщившись от тянущей боли в плече, я зашагала в нужном направлении. Мысли лениво и неохотно бродили по черепной коробке, позволяя не уснуть на ходу и подкидывая отдельные кадры сегодняшней смены.

Вампиры. Оборотни. Маги. Ведьмы. Некроманты. Мы все такие разные… и такие похожие одновременно. Вопреки кажущемуся различию, никакой ненависти или предубеждения между нами не существовало — о крайней мере, если говорить о видах. Отдельные представители «отличались» время от времени, но в пределах допустимой статистики. И тут дело было вовсе не в терпимости или воспитании — все обстояло намного проще.

Мы рождались обычными людьми. Все. Ну, если смотреть формально, конечно. Никаких способностей, сил, особенных черт — ни-че-го. Ноль. Зеро.

Мы росли все вместе — взрослели, болели, ходили в детские сады и школы, получали образование. Само собой, с определенного момента, дети «одаренных» изучали немного другую историю, занимались физической подготовкой, готовились к чуть другому будущему, нежели дети обычных людей. Но это только в перспективе. Потому что никто не знал, когда проснется дар. И, тем более, какой он достанется…

Логики в распределении дара не было. По крайней мере, наши ученые и исследователи ничего толкового до сих пор сказать так и не смогли. В семье трех поколений магов могли начать рождаться оборотни и вампиры. В семье некромантов — маг жизни. От удивительно союза русалки и лешего — ведьма.

Поэтому и не было изначальной вражды. И предубеждения тоже не возникало.

Да и какое предубеждение, когда ты сам не знаешь, чем тебя осчастливит Ее Величество Фортуна? И чем наградит твоих детей…

Несмотря на такую кажущуюся неразбериху, в мире существовала достаточно строгая иерархия — в каждом городе имелись общины вампиров, оборотней и некоторые другие. Ковены ведьм. Содружества магов. Каждый — со своим местом обитания и порядками. Нет, из семей не выгоняли, но иногда отличия становились слишком явными. Менялись привычки, образ жизни, в какой-то степени — характер. И становилось, если не проще уйти в «свою общину», то, по крайней мере, безопаснее. Лучше уж остаться в хороших отношениях на расстоянии, чем изводить друг друга в режиме нон-стоп.

Но одно было неизменным — глава каждого объединения имел непререкаемый авторитет и решал все спорные вопросы. В основном мелкие, конечно — влюбился, поругался, украл, нагадил, подрался… Ничто человеческое чуждо нам не было.

Но иногда «вопросы» выходили за грань полномочий главы. Тогда собирался Триумвират — совет старейшин. Он находился в столице и, соответственно, разбирал конфликты кланов, назначал глав, выдавал предписания и прочее, прочее, прочее…

Но иногда даже Триумвират оказывался не в состоянии разобраться сам.

Пять лет назад в одном их крупных городов собралась шайка отморозков. Как они нашли друг друга, так и осталось вопросом, но вот их дела прогремели слишком громко, чтобы хоть один представитель одаренных остался не в курсе. Они провозгласили идею «превосходства». Не новую, конечно, но так жестоко и бескомпромиссно — впервые за последние сто лет. Они возвели культ собственных инстинктов и сил в абсолют, решив таким образов возвыситься над себе подобными, опустив людей до уровня еды. А на самом деле пали ниже шакалов…

Кровавые расправы, ритуалы, зверства — любой маньяк содрогнулся бы от размаха. Они организовали ферму рабов, проводили генетические эксперименты, развлекались с детьми… Город едва не захлебнулся в крови. Недовольных одаренных ставили перед выбором — поддержать или… Для некоторых «или» не понадобилось…

Тогда понадобилось объединение десяти кланов, чтобы выловить и зачистить всех, кто так или иначе имел отношение к беспределу. И тогда же и выяснилось, что никто не может похвастаться, что среди преступников нет соплеменников с его даром…

Их судил Триумвират. Суд Древних. Те одаренные, что ушли от мира, став почти тенями на Заблудшем Острове. Говорили, что там, в обмен на силу своего дара, они получали куда большее — доступ к Высшим знаниям. К тому, что сокрыто от большинства. Что позволяет постичь тайны Вселенной, овладев куда более страшными практиками, чем доступно любому смертному…

Я никогда их не видела, но трепет, с которым о них отзывались — чаще всего шепотом, будто они могли слышать даже его — волей-неволей заставлял проникнуться. Они не позволяли себя фотографировать, не разговаривали без дела, и не задерживались дольше необходимого. Вызывал их только Триумвират — на зов остальных, как нам внушали, они не считали нужным отзываться. И тогда, тех нелюдей, во всех смыслах слова, судили именно они.

И это стало самой черной страницей нашей истории со времен Великой Войны с демонами полторы сотни лет назад…

Потому что Древние не ошибались.

Им не нужны были слова, чтобы знать правду. Их невозможно было обмануть. И уйти от их кары тоже никому и никогда не удавалось…

Я не знала подробностей, но ужас плотно поселился под ребрами, когда фотография во весь газетный разворот продемонстрировала кучки одежды, припорошенные пылью — все, что осталось от тех ублюдков. Ровно пятьдесят семь кучек. Недостойные вспоминаться посмертно. Словно и не было никогда живых…

Огромная потеря.

Великая Война, хоть и закончилась нашей победой, унесла слишком много жизней. От всего количества одаренных осталась едва ли двадцатая часть. А учитывая, что родить любая одаренная могла максимум три-четыре раза за всю жизнь, наше количество восстанавливалось чересчур медленно. А демоны, хоть и проиграли, но все равно периодически пробивались в наш мир, используя только им одним известные бреши в мироздании. И даже те немногие, что остались, периодически гибли в стычках с монстрами, защищая мирную жизнь остальных…

И потеря почти шести десятков одаренных стала очередным кошмаром не только для их семей, но и вообще всех, кто так или иначе был причастен к миру магии…

Поэтому о вражде речи не шло.

Поэтому и разозлился блондинистый вампир, отступив без возражений. Каждый одаренный слишком ценен, чтобы вести какие-либо игры. И плевать, каким даром меня наградит судьба.

Вот только почему он так запаздывает⁇

Я вздохнула в «тон» мыслям.

Нет, точного времени раскрытия дара не существовало. В среднем, он «открывался» с четырнадцати до семнадцати, в старших классах школы. Таких детей сразу переводили из человеческих школ в свои, закрытые, корректируя программу обучения. А если точнее — совмещая образование с занятиями по контролю и принятию сил. «Взрослое» образование начиналось после совершеннолетия — боевым навыкам детей обучать не рисковали.

Но в это «среднее» попадало, хоть и большинство, но не все. Бывали случаи появления дара и в двенадцать лет, и в десять — немного, единицы, но все же. Таким было еще проще — чем младше ребенок, тем легче идет процесс интеграции дара.

Но бывали еще и такие, как я — чей дар запаздывал, будто никак не желая определиться с выбором. И все подруги, которые два года доучивались в той самой «специальной» школе, сочувственно поглядывали на меня, стесняясь хвастаться успехами. Нет, я не завидовала. Искренне радовалась и переживала за них. Я просто устала ждать.

Радовало только одно — не было зафиксировано ни одного случая раскрытия дара после двадцати лет. Так что при любом раскладе осталось чуть меньше года. Максимум. И я изо всех сил уговаривала себя потерпеть еще немного.

Чуть-чуть и я стану, как все.

Обрету силу и перестану быть такой слабой и посредственной. И уложу на лопатки Нерона, заставив с собой считаться.

Да!

С такими мыслями я дошла до дома. Умудрилась на остатках сил принять душ и выпить стакан сока. А затем со стоном наслаждения упала на кровать, подтянув к себе комок из одеяла…

Сны… такие разные — цветные, черно-белые, с фантастическим сюжетом или просто мыслеобразы, спокойные или наоборот, захватывающие… но в моем случае их объединяло одно — любовь.

Моя к ним, само собой.

Я обожала спать сколько себя помнила. Если другие дети вопили и закатывали недовольно глаза, канюча «Мам, но я же не хочу спа-а-ать!», то меня уговаривать было не надо. Засыпала почти мгновенно и искренне ненавидела будильник, безжалостно выдергивающий меня из мира собственных грез. И до сих пор, если график позволял, с удовольствием позволяла себе доспать часик, а иногда и два, днем.

Вот только в последнее время дружба со снами у меня как-то заметно разладилась.

Нет, спать хуже я не стала, страдать бессонницей — тоже. А вот сами сновидения… они стали другими.

Хаотичными. Непонятными. Тревожными.

Я пыталась медитировать вечерами, пить успокоительное, внушать себе «сценарий» на предстоящую ночь, но это не помогало. Дни были насыщенными, я засыпала уставшей… и просыпалась едва ли не в худшем самочувствии.

Не каждую ночь, вовсе нет. Но слишком часто, чтобы начать нервничать перед каждым укладыванием в постель.

Началось все около двух месяцев назад, когда периодически, раз в несколько дней мне стал сниться один и тот же сон. В нем я видела огромную спираль, закручивающуюся из толстой «нити», основу которой составляли планеты. Сгруппированные, казалось бы, на первый взгляд, хаотично, но это было вовсе не так. При более подробном рассмотрении становилось понятно, что у каждой из них есть свое место и двигаются они не только в общем потоке, но и относительно друг друга, соблюдая только им известный порядок. Большие, маленькие, разноцветные, абсолютно черные или белые — на любой вкус. Иногда они соприкасались — мягко, словно боясь навредить друг другу, и тут же расходились в стороны. Иногда одна вдруг вспыхивала ярким светом и разделялась на две, продолжающие путешествие рядом друг с другом. А иногда какая-то из красивых и неповторимых вдруг темнела, растрескиваясь, и осыпалась пылью, исчезая в небытие…

Один и тот же сон. Одна и та же спираль. Бесконечный процесс жизни и смерти…

Я в таких снах себя ощущала странно. У меня не было ни тела, ни страха, ни ощущений. Словно я находилась везде и нигде одновременно. Легко могла приблизиться к каждой и удалиться от всех на нереальное расстояние. Возможно, даже потрогать… но вмешиваться в эту идеальную систему было откровенно страшно.

На третий или четвертый такой сон я поняла, что это не планеты. Миры. Но менее интересно мне не стало, скорее наоборот. И я продолжала внимательно наблюдать, чувствуя свое странное единение со всем, и еще более странное умиротворение, что все идет правильно.

Или не все?

Объяснить мне это никто не мог. Да и спросить тоже было, по большому счету, не у кого. А со временем это и вовсе стало неважно.

Потому что сны изменились. Исчезла спираль и спокойствие. Исчезло размеренное движение миров. А вместо них появилась тревога.

А иногда даже страх…

Каждый раз это была непонятная лично мне лотерея — словно в неведомом барабане лежали бумажки с бесконечным количеством вариантов, и кто-то очень азартный крутил этот барабан каждую ночь, подкидывая мне веселья в жизни.

Иногда я бродила по странным местам — пустынным, без намека на присутствие человека, но по-своему красивым. С абсолютно нелогичной расцветкой растениями или землей, которые завораживали одним видом. Такие сны я любила — они были наполнены впечатлениями и активным любопытством, а утро начиналось с хорошего настроения.

Но…

Таких снов в общей массе было меньшинство.

Один раз меня закинуло в жерло вулкана. Кипящая масса внизу, от которой горела кожа и легкие, слезящиеся от ярких отблесков глаза, неудобный и ненадежный выступ — мне тогда казалось, что это никогда не закончится.

Были странные существа — разумные и не очень, от которых чаще всего приходилось скрываться.

Были падения с высоты в водопадах, тучи жалящих насекомых, попытки пару раз меня сожрать в сыром виде, один раз — в готовом…

После таких ночей я просыпалась с бешено колотящимся сердцем и тяжелым комком ужаса, скапливающемся где-то в животе. Трясущиеся руки и ноги дополняли эту картину, а чувствовала себя выжатой тряпкой. Седых волос, как ни странно, не появилось ни одного, хотя по ощущениям они должны были выпасть сразу, без предупреждения.

В такие дни у меня долго не получалось прийти в себя — наваливалась какая-то тяжелая усталость, а мышцы наотрез отказывались слушаться, будто измученные наяву. Нерон ругался, обвинял в том, что я специально филоню на тренировках или, это было еще обиднее, что ночами озабочена не сном, а излишне бурной личной жизнью. Я огрызалась, мы ругались, но по факту не менялось ничего — через день-два все повторялось заново…

Совсем недавно заметила, что влиять на сны все же получается, хоть и срабатывал этот метод не всегда. Но довольно часто, поэтому пренебрегать им не решалась. Нужно было сжать бабушкин медальон — он мне достался в наследство и теперь всегда висел на шее на длинной тонкой цепочке. Бабушка умерла, когда мне едва ли исполнился год — по крайней мере, так рассказывала мама. Сама я не помнила худощавую приятную женщину с длинной толстой косой, перекинутой через плечо и цепким, внимательным, но совершенно не злым взглядом, которая улыбалась мне с единственной сохранившейся фотографии. Остальное потерялось, когда мама решила переехать в этот город. Сразу коробки не пересчитала, а уж кто оказался нечистым на руку — перевозчик или грузчики, теперь уже и не выяснить. Но в одной из исчезнувших коробок был наш семейный архив.

Хорошо, хоть медальон сохранился. Я любила его сжимать в ладони — округлый гладкий камень, прозрачно-черный со слабо мерцающими синеватыми вкраплениями казался всегда теплым. А островатые грани ажурного рисунка оправы из серебра приятно покалывали кожу, каждый раз заставляя мурашки разбегаться выше по руке. Мне казалось, что он должен открываться, но мне это сделать не удавалось. А мама только разводила руками — говорила, что ни разу не видела, чтобы бабушка его открывала. Но попыток найти механизм я все равно не оставляла.

Усталость оказалась настолько сильной, что уснула почти мгновенно.

Напрочь забыв погладить медальон, хотя, казалось, это стало таким же естественным, как почистить на ночь зубы.

И расплата за собственную забывчивость не заставила себя долго ждать…

Мне показалось, что я закрыла глаза и отключилась буквально на секунду. А в следующий момент уже открыла их в совершенно незнакомом месте. Хотя оценить это получилось далеко не сразу — темнота вокруг царила прямо-таки впечатляющая. Городскому жителю сложно понять эту вязкую непроницаемую чернильную хмарь, которая заставляет нервно сглатывать и беспомощно шарить руками в пространстве, с первых секунд теряя разницу между открытыми и закрытыми глазами. Когда любой, даже самый крошечный светлячок кажется чудом и желается больше, чем что-либо и когда-либо в жизни. Потому что меньше, чем через минуту этой вынужденной слепоты, начинает казаться, что опора уходит из-под ног, а мир начинает тонуть в сюрреализме, растекаясь странной геометрией…

Впасть в состояние крайнего ужаса я не успела, хотя страху хлебнула изрядно. Пара минут растерянности, с десяток неуверенных и неловких шагов — и впереди появляется будто отблеск света. Приглушенный, красноватый, но мне и этого достаточно. Еще с полдесятка шагов и я могу различить очертания окружающих поверхностей.

Это пещера — теперь понимаю это совершенно точно. Неровные каменные стены, сходящиеся под углом вверху покрыты сухим мхом, под ногами еле слышно шуршит песок — ничего ужасного и пугающего вроде светящихся чужих глаз, шипения и шелеста крыльев над головой нет. А когда страх отпускает окончательно, разжимая ледяные объятия, понимаю, что вокруг еще и довольно тепло. Настолько, что хочется снять тонкую кожаную куртку, мягко и удобно облегающую тело.

Запоздало понимаю, что на мне привычная одежда — черная, уже потертая местами любимая куртка, джинсы с логотипом известной фирмы, в который закралось аж целых две ошибки, черные с бежевыми и желтыми вставками кроссовки и простая короткая белая футболка. В таком виде я чаще всего бегала на тренировки к Нерону — к чему шик и каблуки, если потом от синяков места живого на теле нет, а сменить джинсы на спортивки куда быстрее, чем избавиться от чулков, каблуков и прочей ерунды? Хотя… не скажу, что мою точку зрения разделяли слишком уж активно. Скорее — наоборот. Особенно, если вспомнить, что Нерон был далеко, прям неприлично далеко не стар. А уж когда он снимал футболку без рукавов и, поводя мощными плечами, начинал выполнять комплекс убийственной акробатики на брусьях или кольцах… Слюна, капающая на пол из приоткрытых ртов женских особей в радиусе зрительной доступности, могла легко посоперничать с небольшим проливным дождем.

Я знала, что многие мне жутко завидовали, когда Нерон меня взял на индивидуальное обучение. Впрочем, и сейчас мало что изменилось, несмотря на то, что скрывать, что этот выбор мужчина сделал исключительно из-за Дема даже не думала. Все равно шипели вслед, с неприязнью разглядывая мою неброскую одежду, собранные в высокий хвост волосы и отсутствие макияжа. А я…

А что я? Я только пожимала плечами и забывала о них едва ли не через три шага. Искренне не понимала две вещи — как можно бегать на каблуках и как можно заниматься на пределе возможностей два часа вместе со слоем штукатурки на лице. Бр-р-р…

Тем более, что ни я Нерону, ни он мне никаких особых знаков внимания не оказывали. Шутили, дурачились, гонял он меня, как мог и хотел, но романтика? Не было ее. Вот зуб даю — не было.

Все это мелькнуло в голове птицей и исчезло. Осталась только непонятная пещера. И тусклое неровное подобие света впереди.

Стараясь ступать как можно тише, я двигалась вперед — все равно больше некуда. Позади была тьма, да и воздух ощущался слишком «стоячим», чтобы предполагать выход с той стороны. Но слишком много сюрпризов преподносили последнее время сны, чтобы надеяться на спокойную и тихую прогулку…

Да, я прекрасно осознавала, что сплю. Но чувствовала себя предельно живой, если можно было так выразиться. Да и реальность вокруг, как обычно, оказалась слишком достоверной…

Еще несколько шагов и я понимаю, что пещера резко сворачивает вправо. И именно оттуда идет свет, будто от костра, подрагивая и меняя характерные оттенки. Но ведь не может костер разгореться сам по себе? Значит, кто-то его развел…

Не заметила даже, как задержала дыхание. И, медленно облизав пересохшие губы, выглянула из-за небольшого уступа…

Чтобы тут же едва не отшатнуться с воплем.

Пещера действительно оказалась не пустой.

Но только теперь мне чернота за спиной показалась куда более желанной, чем ласковые язычки пламени в костре за углом…

Дождавшись, пока сердце перестанет колотиться в запредельном режиме, я с трудом сглотнула сухим горлом и осторожно выглянула еще раз. Как всегда, любопытство оказалось сильнее здравого смысла, который вопил фальцетом, что нужно уходить как можно быстрее и тише…

Но я же только одним глазком…

Костер представлял собой неаккуратное сборище разномастных веток и поленьев. Складывалось ощущение, что деревья были выдраны с корнем и разодраны когтями и зубами на куски. Пламя над ними играло привычным оранжево-желтым цветом с удивительным вкраплением зеленого — и тут я затруднялась сказать, что этому служило причиной, магическая составляющая или само наличие небольших, со средний арбуз, пестрых яиц.

Вот только напугали меня совсем не они…

Около костра, свернувшись во внушительный клубок, мирно сопела хозяйка занятных яиц. Или, если быть точнее, мама…

Я со всей ясностью поняла, что перезанималась и перенервничала. Предстоящее испытание занимало в последнее время все мои мысли, что вкупе с беспокойством о никак не раскрывающемся даре, вероятнее всего, и дало этот красочный и абсолютно невероятный сон.

Почему невероятный?

Да все очень просто — саламандры давно вымерли. Последний раз их видели около восьмиста лет назад, да и размеры, описываемые очевидцами, у тех особей были куда как скромнее — чуть длиннее руки взрослого человека. Здесь же огненный дракон вполне мог посоперничать в весовой массе с крупным медведем, и это не считая хвоста, причудливым колечком обвившего самое крупное полено.

Ярко-зеленая чешуя, вытянутая, как высеченная умелым скульптором морда, небольшой гребень, чуть выступающие острые клыки… Саламандра была красива до восхищенного вздоха, который я с трудом, но все же сдержала. Небольшие крепкие лапы, толстые длинные когти, забавная ярко-красная мембрана вдоль тела — она выглядела куда нагляднее и шикарнее, чем ее сородичи на сохранившихся выцветших старых фотографиях в учебнике.

Внезапно ящер приоткрыл глаза и широко зевнул, издав неопределенный тихий звук. А затем, без предупреждения, дыхнул струей изумрудного пламени на полыхающие дрова, тут же взвившиеся ярким снопом разномастных иск до самого потолка…

А я отшатнулась от неожиданности, прикрыв глаза.

И громкий треск сломавшейся под толстой подошвой ботинка ветка прозвучала громче выстрела из охотничьего ружья.

В этот миг взгляд саламандры — настороженный и удивленный — встретился с моим, напуганным и обреченным.

А еще через секунду мембрана встала вертикально, обозначая, насколько меня не рады видеть. И струя так впечатлившего меня пламени ударила в то место, где я стояла ровно мгновение назад…