Проклятые сны

Глава 6

До своего дома дошла на автомате — дорогу не запомнила. Тело, словно скелет робота, совершал механические привычные движения, передвигая ноги и успешно балансируя в пространстве на поворотах и неровностях, а голова… Нет, не думала. В ней было непривычно пусто и тихо, словно даже мысли боялись вылезти из своих уголков и явить себя на свет.

Что случилось, как случилось, почему… Все это повисло в воздухе, угнетая и не давая расслабиться, но разум жалобно запросил передышку. Чтобы, если и не примириться с реальностью, то хотя бы приемлемо «уложить» события, которые оказались слишком нереальными, чтобы это оказалось простой задачей.

На улице царила глубокая ночь, фонари, как обычно горели далеко не везде, но сегодня мне было не до продумывания более безопасного маршрута. Я прошла напрямую, через все дворы и подворотни, вероятно, рискуя… но, судя по всему, даже неприятности сегодня сжалились и решили, что с меня впечатлений вполне достаточно. Я не встретила ровным счетом ни души. Или просто они попрятались, не рискнув показаться на глаза настолько бесбашенной даме, которая ночами шарахается где попало с таким видом, будто так и надо.

Я бы тоже обошла такую сторону.

Психи — народ непредсказуемый, мало ли…

«Очнулась» я только в прихожей собственного дома, вздрогнув от показавшегося чересчур громким звука — не рассчитав усилия, слишком сильно хлопнула входной дверью. Но испуг быстро сменился облегчением — наконец-то, родной дом. То самое место, где я всегда чувствовала себя уютно и защищенно. Где сейчас можно было налить себе горячего какао, завернуться в теплый пушистый плед и спокойно все обдумать. Без затапливающего внутренности ужаса каждый раз от одной мысли о сегодняшнем дне…

— Дара?

И снова дергаюсь от неожиданности. Куртка, которую в этот момент пытаюсь водрузить на крючок, только чудом не выпадает из враз похолодевших пальцев, а я вынуждена глубоко вдохнуть и выдохнуть прежде, чем обернуться. На лишние вопросы сейчас отвечать совершенно не хотелось, даже маме.

— Привет, мам, — постаралась натянуть на лицо привычную полуулыбку, тщательно маскируя нервозность, — чего не спишь?

И тут же осеклась.

Чувство стыда накатило с такой силой, что щеки запылали. Как я могла забыть…

Да что ж я за человек то…

Мама на вопрос не ответила.

Впрочем, вот тут ничего удивительного как раз не было — в этот день она редко отвечала на вопросы. Сейчас о решительной самодостаточной ведьме, которая управляет собственным, весьма популярным баром, одна воспитывает дочь и способна перегрызть пополам того, что рискнет косо на нее или, тем более, меня, посмотреть, не напоминало ровным счетом ничего. Длинная футболка со старыми бриджами, растрепанные, небрежно заплетенные в слабую косу волосы, голые ноги — она редко позволяла себе подобную небрежность. Полное отсутствие макияжа ярко демонстрировала непривычную бледность, а потухший взгляд дополнял образ куда выразительнее любых слов. Тоска.

Так выглядела именно она…

А я забыла…

Вот же бесчувственная эгоистка!

— Что-то случилось? — Мама, в отличие от меня, оказалась куда более проницательной. Ее мой вид не обманул.

— Нет, с чего ты взяла? — На этот раз мне удалось пожать плечами и изобразить недоумение достаточно достоверно. Скорее всего потому, что это был последний шанс избежать допроса с пристрастием — волновалась за меня мама всегда тщательно и с размахом.

— Да так, — протянула она, подарив еще один пристальный взгляд, — у Ирмы была?

— Ага, — кивнула на этот раз в пол, снимая ботинки и пристраивая их на законное место в углу, — сериал смотрели. С чипсами.

— Хорошо, — отозвалась родительница, а затем спохватилась, — надеюсь, ты не пешком добиралась? Поздно уже…

— Нет, конечно, — а вот тут вранье прокатило без сучка и задоринки. Просто этот вопрос и этот ответ звучали слишком часто, — на такси доехала. С ветерком.

Мама слабо улыбнулась, удовлетворившись. Я давно считала, что мама преувеличивает мою уязвимость, запрещая ходить пешком едва стемнеет. Нет, само собой, лезть на рожон и доказывать всем свою «бессмертность» моей целью не было. Но тратить с трудом заработанные деньги на такси не хотелось до слез. Тем более, что за последние пару лет одна из фирм вытеснила с рынка все остальные, став монополистом в данной сфере. Честной была эта битва конкурентов, или же не очень, простых горожан, вроде меня, волновала мало. А вот «задранные» в два, а ночью и в праздники — во все три раза цены беспокоили серьезно…

Поэтому сформировался компромисс — мама ничего не знает, а я стараюсь не шляться по опасным районам, выбирая освещенные улицы. Да и это, честно говоря, было перестраховкой. При моей подготовке и возможностях, обычные бандиты мне вряд ли смогли что-то противопоставить. В том числе — толпой. Потому что даже бегала я банально быстрее…

— Ладно, ложись спать. Завтра смена будет тяжелой, — вздохнула мама и отвернулась, собравшись уйти к себе в комнату.

А меня снова изнутри окатил стыд напополам с иррациональным, но все же, чувством вины.

— Мам, — она остановилась, полуобернувшись, а я сжала ладони в кулаки, сдерживая дрожь, — может, какао хочешь? Я сделаю. Или, может, фильм посмотрим? Как в детстве…

Понимание провала настигло задолго до того, как мама отрицательно качнула головой. Да что там, я это знала еще до того, как договорила.

— Спасибо, Дара, не хочу. Устала, спать пойду, — тихо отозвалась мама и, беззвучно ступая босыми ступнями по теплому деревянному полу, ушла к себе.

Как обычно.

Как всегда…

А я медленно потопала на кухню, вспоминая события двенадцатилетней давности, которые, что уж таить, предпочла бы стереть из своей, и не только, памяти…

В тот день я вернулась из школы на час позднее обычного. Телефона тогда у меня не было, но я, если вдруг случались какие-то непредвиденные обстоятельства в виде незапланированной экскурсии, напрочь вылетевшего из памяти субботника или приглашения Ирмы пообедать у нее дома, всегда звонила матери из школы и предупреждала. Телефон стоял на столике вахтера тети Марты — полной, немолодой и очень добродушной женщины, и она никогда не запрещала им пользоваться. Да и я, в целом, росла послушным ребенком, а до подростковых гормональных бунтов тогда было еще ох, как далеко…

Но в тот день все пошло не по плану. Сначала мальчишки — пара известных и докучливых хулиганов, что-то не поделили на задних партах на последнем уроке, устроив безобразную драку, в процессе которой перевернули стол, несколько стульев, разбили красивую напольную вазу и поставили фингал троечнику Кеше, попытавшемуся их разнять. Крики учительницы, директора, разборки — полный комплект обеспечили не только зачинщикам бурного мероприятия, но и всем остальным в классе. Затем я обнаружила, что зацепилась новыми колготками о выступающий гвоздик стула, и теперь на голени, в центре красивого рисунка с блестками, красовалась неаккуратная дырочка. Потом Ирма выяснила, что потеряла новый брелок в виде пушистого белого домовенка, которого купила только неделю назад…

В общем, настроение у нас обеих царило подавленное, и, потолкавшись в гардеробе для полного счастья, мы хмуро вышли на крыльцо. Говорить не хотелось, гулять — тоже. Поэтому я собиралась попрощаться и пойти домой, где тоже, собственно говоря, делать было нечего.

Но Ирма решила, что такой теплый осенний день не заслужил того, чтобы его портить нашими скукоженными лицами. И уж точно нельзя сидеть дома. И плевать на то, что после визга и угроз директрисы до сих пор звенело в ушах, а мама снова будет ругать за колготки — почему-то они у меня не жили дольше пары месяцев, отрабатывая только одним им известную карму.

Поэтому, после недолгих уговоров, мы направились в противоположную от дома сторону — в парк. И там ели мороженое. И сладкую вату. И даже выпили по стакану газировки, запрещаемую родителями…

Настроение поднялось едва ли не выше верхушек деревьев, которые приветливо шуршали разноцветными листьями, раскрашенными прохладным дыханием ранней осени. Про то, что маме надо позвонить я вспомнила уже в парке, но решила, что ничего страшного один раз не случиться — тем более, что с утра она говорила, что задержится на работе.

А придя через два часа домой, тщательно продумав объяснения на всякий случай, я обомлела…

Входная дверь оказалась не заперта. С опаской открыв ее и сделав шаг в прихожую — тогда мы жили в другой квартире, небольшой двушке, в старом трехэтажном доме — я оторопела. Все оказалось перевернуто вверх дном — одежда, обувь, книги, вещи… Рассыпанная крупа, осколки стекла, и пятна, подозрительно напоминавшие кровь…

Как долго я так простояла, пытаясь понять, что случилось, не знаю. Казалось — не меньше получаса. Сначала испугалась, что нас ограбили — немудрено, учитывая бардак. Но капли крови… они переселили здравую мысль, что нужно бежать к соседям и просить помощи. И я двинулась вглубь квартиры, желая убедиться, что с мамой и сестрой ничего не случилось…

Сложно винить ребенка в страхе за родных. А я одинаково сильно любила обеих, чтобы не поддаться безрассудству. И, аккуратно ступая, боясь споткнуться или поскользнуться, заходила все дальше…

Маму я обнаружила в дальней комнате. Живую и здоровую, сидящую на полу и уткнувшуюся в собственные колени. И облегчение, испытанное мною, оказалось столько же безмерным, сколь и коротким. Потому что мама, казалось, была не в себе. Я ее позвала, но подняла она голову лишь тогда, когда моя рука прикоснулась к ее плечу. И безумный взгляд напугал меня едва ли не сильнее, чем разгромленная квартира.

Тогда, схватив и прижав к себе так сильно, что мне стало трудно дышать, она долго и судорожно ощупывала меня, будто стараясь убедиться, что я в порядке. А затем, уткнувшись в мою макушку, заплакала. Горько и как-то отчаянно, словно случилось что-то страшное и непоправимое…

Так и оказалось. В тот день я узнала, что наша семья уменьшилась еще на одного человека. Сестра пропала. Мы с мамой остались вдвоем.

Потом, по прошествии довольно длительного времени, я задумалась и поняла, что в этой истории очень много странностей. Почему-то сестру никто не искал. По крайней мере, я не помнила абсолютно ничего, что могло бы свидетельствовать об этом. Мы довольно быстро переехали — на другой конец города, но все же достаточно далеко, чтобы попрощаться со знакомыми и соседями. Мама уволилась с работы, открыла бар, обустроила новое жилье…

И никогда больше не вспоминала, что когда-то нас было трое.

После сестры не осталось ровным счетом ничего — года три назад я хотела найти фотографии, какие-то вещи, тетради, хоть что-нибудь. Но нет. Такое чувство, что мама вычеркнула воспоминания и самого человека из жизни, убедив себя, и меня заодно, что ничего и никого не было.

И я не могла этого понять до сих пор.

А задавать вопросы… я пыталась. Еще тогда, двенадцать лет назад. И еще раз, спустя несколько лет. Но… если в первый раз мама хотя бы пояснила, что сестра пропала и больше не вернется — сухо и безэмоционально, будто это не нас касалось вовсе, то потом…

Она не отвечала на вопросы. Словно не слышала. Только взгляд менялся, давая понять, что я ступаю на запрещенную территорию, доступа на которую нет.

И один день в году мать проводила в своей комнате. Одна. Не позволяя никому ни помочь, ни присутствовать.

А я чувствовала себя почему-то виноватой. В чем? Не знаю. Но противное ощущение шевелилось под ребрами, не позволяя прямо смотреть матери в глаза. Вот только за последние пару лет оно щедро разбавлялось другим чувством. Обидой.

Я могла понять, почему она предпочла забыть. Возможно, ей было так легче — не каждому дано понять горе матери, потерявшей ребенка. Но почему она заставляла забыть меня? Я этого не хотела… и бережно хранила воспоминания об улыбчивой полноватой девушке с длинными золотистыми волосами, которые она предпочитала заплетать в мелкие многочисленные косички. Которая приносила мне леденцы на палочке втихаря от мамы. Которая играла со мной в нехитрые детские игры. И с которой мы делили одну комнату на двоих…

Но с каждым годом воспоминания стирались.

А обида росла.

И выхода их ситуации я не видела. Поэтому и начала уходить их дома, чтобы не видеть потухших глаз матери. Чтобы не чувствовать себя виноватой. Чтобы не сдерживать в груди злые слова, готовые выплеснуться при первом удобном случае…

Вот только сегодня мне как никогда нужна была ее поддержка. Хотя бы даже молчаливая, лишь бы была рядом и давала понять, что я не одна. Что все, что случилось можно как объяснить. Что она в любом случае сделает все, чтобы помочь разобраться.

Но…

На кухне пахло дезинфицирующим средством и, едва заметно, кофе. Мама не особо любила и умела готовить — чаще заказывала на дом, но за чистотой следила регулярно. Но почему-то именно сегодня мне нестерпимо захотелось борща. Домашнего, наваристого, от умопомрачительного аромата которого наполняется слюной рот и хочется закрыть глаза в предвкушении. И чтобы ложка белоснежной сметаны среди красного кулинарного безобразия.

И поняв, что этот самый борщ существует только в моей фантазии, а мама мне его никогда не приготовит, вдруг стало так грустно, так тоскливо, что в груди сжался тугой комок. Горло перехватило, а из глаз хлынули неудержимые слезы, смазывая картину полутемной комнаты…

Скорее всего, нервная система просто не выдержала последних дней. Просто решила дать выход пережитому в слезах. Но мне было не до анализа — усевшись прямо на пол около холодильника, я уткнулась в сложенные на коленях руки и только сдавленно всхлипывала, даже не пытаясь сдержать внезапный водопад.

Продолжалось все это довольно долго — у меня успели затечь мышцы спины, а попа — полноценно замерзнуть на голой и холодной плитке. В голове за это время толковых мыслей не появилось, а вот на душе стало как будто легче. А еще я почувствовала себя донельзя уставшей. Настолько, что, когда слезы прекратились сами по себе, едва не уснула там, где сидела.

Но, собравшись из последних сил, все-таки встала и поплелась наверх, в комнату. Там, стянув с себя одежду и бросив ее неряшливой кучкой на стул, я рухнула в постель, равнодушно проигнорировав привычные банные процедуры. И там даже не уснула — отключилась, напрочь забыв даже про ритуал с бабушкиным медальоном…