У дома подруги я оказалась примерно через час. Попросила водителя быть на связи — на всякий случай. Сначала подумывала подняться вверх вместе с ним, но побоялась, что доложит родителям о том, с какой компанией я вожусь. А застать у Алёны я могла всякое.
И я не ошиблась.
Дверь мне открыли не сразу, хотя из-за неё слышалась музыка и голоса. Потом на пороге появился какой-то парень, явно нетрезвый.
— Вы к нам, дамочка? — засмеялся в лицо, покачиваясь и опираясь на дверь, так что я едва не закашлялась от его запаха.
Брезгливо протиснулась мимо.
— А я Илья. А Вас как зовут?
Илья... Новый парень Алены? О, Боже...
В квартире было накурено, пахло ужасно, былые «квартирники» превратились в настоящий ад.
В комнате, где звучала музыка, я и застала Алёну в компании еще трех парней и девушек.
— Вот это гости, — раскинула руки в стороны подруга.
Первое, что бросилось в глаза — как изменилась квартира. Не было телевизора, тумбочки, полок с книгами... Даже ковер исчез. Только диван и шкаф.
— Алён, можно поговорить с тобой? — спросила, стараясь справиться с паникой. Никогда прежде мне не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией, и я не знала, что делать. И рассказать никому не могу. Родители тут же запретят нам с Алёной общаться. Саша... а чем он поможет? У него и своих проблем с мамой хватает. А ещё работа, учёба и дедушка.
Мы перешли в кухню, и здесь тоже не было половины привычной техники.
— А где мебель?
— Да так... — она неопределенно повела плечами и сделала круговое движение руками. — Что куда подевалось.
— Ты всё продала? Это же съёмная квартира!
— Знаю, знаю. Поэтому мне срочно нужны деньги, чтобы найти другое жильё. Хозяйка придёт в конце недели, будет ора-а-ать...
— Алён, она не только орать будет, она же полицию вызовет.
— Не вызовет, испугается. У нас с ней официального договора не было. Может, я в такое жильё и заселилась.
— Но это же... — я хотела сказать «воровство», но осеклась: — Нечестно.
— Ой, можно подумать, все в Москве честные.
— Почему ты не ходишь на пары?
— Болею.
— Алён, прекращай. Давай мы завтра сходим к врачу.
— Само пройдёт, — махнула рукой она.
— Это не пройдет. И ещё: я общалась с Глебом, он сказал, что отец ребенка не он.
— Да-а? Может, он сказал, что и не спал со мной?
— Нет, этого он не говорил.
— Слушай, какая разница теперь: он — не он. Нет ребенка — нет проблем. И вообще, подруга, я думала, ты мне доверяешь, пришла узнать, как я тут жива-здорова, а ты нотации мне читать решила...
— Я не...
— Всё, проваливай.
— Алён...
— Я сказала, проваливай.
Тут же в дверном проёме появился тот самый парень, который открыл мне дверь.
— Какие-то проблемы, любимая?
— Не, щас мы особу благородных кровей проводим, и всё будет в порядке, — произнесла она, с пренебрежением глядя мне в глаза.
Я решила не спорить. Доводы рассудка до неё не дойдут. Проще уйти.
Уже у двери меня остановил её голос:
— Если хочешь моего прощения, гони пять тысяч.
Я обернулась с непониманием.
Она усмехалась, а рядом всё так же стоял Илья, и его выражение лица было примерно таким же.
Отвечать я не стала, просто ушла, услышав в спину несколько нелестных эпитетов от вчерашней подруги. Она сделала свой выбор, решив пустить жизнь под откос и обвинять других в своих неудачах. Что ж, это самый простой способ. Но он никогда не приносит счастья. И, перейдя грань безвозвратности, назад уже не вернуться. Я искренне надеялась, что Алёна опомнится до того, как дойдёт до этой грани.
Смена была тяжелой — очень много клиентов, так что, возвращаясь домой, я даже не могла разговаривать, просто положила голову на Сашино плечо в вагоне метро и, чувствуя, как он легко приобнял меня одной рукой, наслаждалась этим моментом.
Он всегда провожал меня домой. Не просто до моей станции метро, а до самого входа на частную территорию. Мама уже несколько раз возмущённо предлагала высылать за мной водителя, раз уж мне «так нужна эта работа», но всякий раз мне удавалось избежать этой участи. Не знаю, как буду объяснять это Саше, даже несмотря на то, что он знает теперь обо мне всю правду. Мне так хочется провести с ним хотя бы это время в дороге домой! Ведь на работе, вопреки моим ожиданиям, пообщаться у нас почти нет возможности — разве что подмигнуть друг другу издалека.
Я продержалась уже полтора месяца и, честно говоря, исключительно благодаря Саше. Не хотелось выглядеть в его глазах изнеженной барышней, белоручкой. Но было сложно. Отучившись в университете, иногда без обеда я мчалась на работу, чтобы домой вернуться ближе к полуночи. Да, это было мощное испытание моей силы воли, но сходить с дистанции я не намерена.
Однажды сбылись мамины опасения — на автомойку зарулил их с папой знакомый, бизнесмен, на собственной машине. Он говорил по телефону, поэтому не сразу обратил внимание, кто перед ним на кассе. У меня было преимущество в пару секунд, но как я могла им воспользоваться? Не убегу же из-под его носа? Пришлось покориться судьбе.
Когда он поднял глаза, на секунду я, можно сказать, буквально увидела в его глазах отражение работы мозга — как там складывается паззл и система анализа пытается выдать ответ: может ли увиденное быть правдой?
— Вера? Вот так встреча! Ты давно тут работаешь?
— Не очень, — ответила уклончиво и озвучила сумму к оплате.
— Не ожидал... Ну, ты молодец! Не сидишь у родителей на шее. А я своему обалдую всё говорю-говорю, язык обтрепал: надо самому устраиваться, а он сидит на моей шее, ножки свесил, жизни не нюхал. Тьфу! Рад был видеть! Родителям привет, — и он, подмигнув, удалился.
Страшные родительские прогнозы не сбылись, и их авторитет в глазах окружения ничуть не упал оттого, что их дочь честным трудом зарабатывает на свои нужды, пусть и не сидя в кожаном кресле в каком-нибудь банке.
Настроение от этого стало приподнятым, и когда Саша, улучив момент недолгой передышки, подошёл ко мне переброситься парочкой слов, тут же уловил мои эмоции.
— Ты какая-то сегодня необычная...
— Правда?
— Ага. Вся сияешь, — и он резко наклонился вперед и, пока никто не заметил, быстро поцеловал меня в щёку, а после заглянул в глаза так, как я люблю, что аж мурашки по коже. Хотя он сам вряд ли отдает себе отчет, насколько хорошо и него это получается.
Я погрозила ему пальцем, а потом рассказала об этой встрече.
— Нормальная реакция адекватного человека, — вынес вердикт парень, и я согласно кивнула.
У меня смены были три раза в неделю, и я порой так уставала, что порой прогуливала пары, чтобы просто поспать, но так, чтобы это не сильно сказалось на успеваемости. А Саша работал в полтора раза больше, и я не могла представить, как он может всё успевать.
В те редкие дни, когда у нас выпадали совместные выходные, мы ходили гулять. Ждали открытия катка на Красной площади, а пока развлекались другими доступными способами — чаще всего просто гуляли, однажды заглянули в Планетарий и весь волшебный сеанс путешествия к звездам держались за руки. Мне удалось затащить Сашу в ЦУМ, поглазеть на витрины, и он обронил:
— Вот, значит, как ты любишь проводить свободное время...
А потом посмотрел на одну из бирок с ценником и присвистнул.
— Можешь мне объяснить, что такого в этой футболке, что она столько стоит? — прошептал он, склонившись к моему уху.
Я, кажется, покраснела. Я не слишком часто покупала здесь вещи, но вновь почувствовала, как растёт между нами пропасть и ощущение того, что мы разные. Мне это не понравилось, и я постаралась поскорее увести его прочь, твердо решив, что больше мы сюда не пойдем.
Ещё одна тема, которую мы редко поднимали — отношения с родителями. Хотя мне хотелось узнать о нем как можно больше, я понимала, что этот разговор для него очень болезненный. Поэтому мы ограничивались какими-то детскими или школьными воспоминаниями, но иногда всё равно переходили эту грань. Непроизвольно.
На днях это сделал Саша. Он просто попросил меня помочь выбрать подарок для его мамы, на день рождения. И я с удовольствием принялась выдумывать и озвучивать разные идеи, пока в итоге мы не остановились на варианте с красивым теплым платком, который будет очень уместен зимой.
— А ты познакомишь меня когда-нибудь со своей мамой? — спросила его, когда подарок был куплен и упакован.
Он замолчал на пару секунд, а потом честно признался:
— Я бы очень хотел этого, но пока слишком рано. Не потому, что я не хочу тебя ей показывать, просто та почва, на которую она выбирается, ещё слишком зыбкая, и любой повод — тревожный и радостный — может стать маятником, который вновь толкнет ее в эту бездну. Ну, знаешь, захочет отпраздновать, выпьет сто грамм, а где сто — там и бутылка...
— Я понимаю, прости.
— Всё в порядке.
В общих чертах я знала о тех ужасах, которые ему пришлось пережить в самый тяжелый период запоев мамы, и тогда у меня сорвался вопрос:
— А за что ты ее любил тогда?
Сорвался не потому, что я хотела его задеть и не из праздного любопытства, просто я иногда и сама думала, что с трудом нахожу в себе силы уважать и терпеть родителей. А люблю ли я их? Не знаю... И это больно царапало душу.
Но так хотелось простого тепла! Объятий… Кому-то довериться, поделиться секретом, рассказать о своей любви к Саше...
И тогда он ответил мне так, как, пожалуй, сказал бы и его мудрый дедушка (у них это семейное что ли?):
— Знаешь, есть десять заповедей, и одна из них говорит: чти отца своего и мать. Не написано: чти лишь хорошую мать. Какой бы она не была, она родила и вырастила меня. Я не могу её бросить.
Я потом целый вечер пыталась примерить это на себя и свои отношения с родителями. Но очередная ссора через несколько дней доказала, что во мне нет терпения, а в маме — мудрости и женской чуткости. Она опять пыталась меня научить жить. Допытывалась, почему я не встречаюсь с Глебом, что меня тянет на «эту дурацкую работу», когда же я наконец повзрослею, что в её понимании значило смириться с тем, что дано, предать мечты и стремления и строить свою приземленную жизнь — зато на «надежном» фундаменте из валюты. Не знаю, почему все считают, что деньги — это надежно? Сколько раз выручали людей не деньги, а добрые поступки, надежное плечо или просто теплое слово тех, кто рядом? И сколько раз никакими пачками купюр нельзя было откупиться от одиночества, болезни и смерти? Почему же мы слепо продолжаем верить в то, что самый лучший вклад — «бумажный»?
Впрочем, каждый раз, когда я пыталась доказать маме, что устроена по-другому, она отвечала одно и то же: «Глупости». Вероятно, в её системе координат возраст был равен жизненной мудрости, и потому она считала себя правой во всем.
Я предпочла не развивать бессмысленный спор и ушла в свою комнату. Перед сном мы с Сашей часто обменивались голосовыми сообщениями, присылали друг другу милые смайлики, а еще я почти каждый день подробно писала о наших встречах в дневник, чтобы потом, когда станет грустно, перечитать и вновь погрузиться в эти теплые ощущения. Пару раз уже так поступала и это всегда срабатывало.
— Наша станция, — Саша легонько меня потряс, и я открыла глаза.
Надо же, задремала.
— Угу, — сонно пробормотала в ответ и, переплетая с ним пальцы рук, поднялась и направилась к дверям вагона.
На свежем морозном воздухе стало лучше — как-то бодрее.
У пешеходного перехода стояла женщина в возрасте с какой-то котомкой в руках. Пока мы ждали зеленый свет, подошла:
— Ребята, возьмите цветочки. Последняя осталась, — и она подняла целлофан, которым укрывала горшок с геранью.
Мы с Сашей переглянулись, и он полез за бумажником.
— Сколько?
— Пятьсот рублей.
Он протянул ей купюру, а женщина мне — ярко-красное цветущее растение.
— Спасибо, — сказали мы трое почти синхронно и засмеялись.
Сделку успели заключить как раз до того, как загорелся зеленый.
— Удачи вам, ребята! Вы очень красивая пара! — прокричала нам вслед уличный продавец.
— Это что за цветок? — спросил Саша.
— Герань.
— Откуда ты знаешь?
— Мы когда были в Чехии, там их очень много: в горшках на окнах, на тротуарах, возле калиток... Они украшают город и придают ему особый шарм. Мне тогда тоже захотелось разводить цветы дома, и я скупила несколько разных сортов и видов, но моего энтузиазма хватило на пару месяцев, потом всё это завяло. Но за этой геранью я буду ухаживать, обещаю, — тут же поспешила заверить, бережно прижимая подарок к груди.
Саша улыбнулся и притянул меня ближе к себе.
— Не замёрзла?
— Не-а.
— Вот уж виден твой дом.
— Плохо.
— Почему?
— Я бы ещё с тобой побыла. А знаешь, что я загадала, когда мне было восемь лет?
— Трудно представить. Хотя бы потому, что сам я в восемь лет мечтал нахватать поменьше двоек и Чехию видел только на карте.
— Ну Саша! — притворившись обиженной, толкнула его в бок.
— Ну что?
— А ты когда-нибудь был за границей?
— Нет. Но благодаря интернету я знаю, как выглядят авиабилеты и иллюминатор, — продолжал прикалываться он.
— Ты хочешь, чтобы я почувствовала себя неловко?
— Ни в коем случае, — он тут же остановился, притянул меня к себе и мягко поцеловал в губы.
Так мы и стояли какое-то время, не тревожимые прохожими, коих поблизости в столь поздний час уже было мало, и не спеша расставаться. Я бы, наверное, осталась здесь до утра, но у Саши хватило силы воли сказать:
— Ты замерзнешь, пойдем.
— Нет, — слабо воспротивилась я и помотала головой, хотя, конечно, уже замерзла немножко — температура ночами опускалась ниже нуля.
— Если заболеешь, тогда мы вообще несколько дней не увидимся, — аргументировал он, и это возымело эффект.
Хоть и нехотя, но я вновь зашагала с ним к дому, до которого было рукой подать. Целоваться у забора мы, конечно, уже не стали. Но я обняла его на прощание.
— Я буду скучать.
— Я тоже, — прошептал он в ответ еле слышно.
Видно, такие слова давались ему очень трудно.
— До завтра? — спросила с надеждой.
— Да. И завтра у нас с тобой кое-какое мероприятие, — заинтриговал он.
— Какое? — тут же повелась я.
— Завтра, — повторил он, подмигнул и скрылся в темноте, оставив меня гадать, что же будет.
И даже через ночной обмен голосовыми сообщениями я ничего от него не добилась. А спать легла всё равно счастливая. Разве может что-то сравниться с чувством, когда ты любишь взаимно? Только если прибавить хорошие планы на завтра. А в том, что планы у Саши хорошие, я ни капли не сомневалась.