Пятнадцать поцелуев

Глава 21

Конечно, явиться с одной пастилой в гости к Виктору Михайловичу я не могла. Купила ещё и фруктов, несколько пар чёрных носков (беспроигрышный вариант) и праздничную открытку.

Саша встречал меня у подъезда своего деда и, увидев, что я семеню по присыпанной снегом дорожке с пакетом, удивленно приподнял бровь, одновременно протягивая руку, чтобы помочь:

— Только не говори, что это деду. Привет!

— Привет, — я легонько его обняла и коснулась губами щеки. — Почему? У него ведь сегодня праздник.

— Вот он сейчас тебя отругает за лишние траты — и будет праздник, — неодобрительно покачал головой парень.

— Почему отругает? Я же старалась, отбирала всё лучшее и самое свежее.

— Я-то верю, но дед вырос в эпоху, когда всего было мало и на всём экономили, так и привык. Теперь для него любые траты на себя — лишние.

— Ничего страшного, я смогу его переубедить, — заявила уверенно, по-хозяйски смело шагая в подъезд.

Саша за спиной только цокнул языком. Но я была абсолютно уверенна и в своем обаянии и в том, что с Виктором Михайловичем у нас сложились теплые дружеские отношения, так что он уж точно не будет злиться, а, напротив, надеюсь, порадуется и съест эти вкусности с удовольствием.

Дверь хозяин квартиры открыл нам после второго звонка. В темно-серой теплой клетчатой рубахе и черных спортивных штанах, с редкими волосами на голове, чуть сгорбленный, но неизменно улыбчивый, он словно был символом ушедшей эпохи, которая почему-то казалась мне уютнее, чем нынешняя — отстраненная.

— Здравствуйте! С Днем Рождения! — с порога начала поздравлять я и даже, поколебавшись немного внутри, всё же потянулась, чтобы обнять именинника.

Он был не против.

— Спасибо, Верочка. Молодцы, что пришли!

В квартире пахло выпечкой. Аромат растекался густой и вкусный.

— Дедуль, пирожки? — улыбнулся Саша после довольно скупого мужского поздравления со своей стороны.

— А то! Как знал, что вы придёте, — засмеялся дед, и я радостно захлопала в ладоши — не помню, когда в последний раз ела домашние пирожки. И даже Лида их почему-то никогда не готовила.

— А это тебе, сюрприз от Веры, — Саша протянул пакет, и дед, как и предсказывал мне пару минут назад его внук, закачал головой, так что я решила выступить со своей оправдательной речью на опережение.

— Виктор Михайлович, тут всё нужное и свежее. Сама выбирала. К тому же от подарков нельзя отказываться.

— Да я и не отказываюсь, — тут же улыбнулся он, переводя на меня взгляд и опуская руку с пакетом. — Но есть будем вместе, идет?

— Идет, — кивнула в ответ.

Мы втроем прошли на кухню. Пока я мыла фрукты, Саша задавал дежурные вопросы о том, как дела.

— Как сажа бела. Дни идут, контора пишет, — как всегда шутками-прибаутками отвечал дед. — У вас-то как? Смотрю, брюлик-то свой из уха вытащил…

Я повернулась, чтобы посмотреть. И правда, не заметила сразу под шапкой, что Сашина серьга куда-то исчезла.

Парень машинально потер мочку уха, где ещё недавно было небольшое колечко.

— Ну да, надоело.

— Наигрался. Ну и молодец, — махнул рукой дед, выставляя на стол соленья и пирожки. Саше поручил навести чай.

На еду я набросилась с аппетитом, поскольку ела лишь утром перед занятиями в институте.

— Как вкусно, спасибо, — прокомментировала тут же, едва прожевав первый кусок аппетитного пирожка с капустой. Да, это вам не рульки и суши, а настоящая русская еда! — Я и не знала, что мужчины умеют так вкусно готовить.

Саша по-доброму засмеялся, а дед смущенно махнул рукой:

— Было б чему удивляться! Как говорили в наше время: были бы масло и курочка, а сготовит и дурочка.

Я промолчала. Мне стыдно признаться, что я и есть та самая «дурочка», которая не сильна на кулинарном поприще.

— Саш, ты тоже умеешь готовить? — повернулась к сидящему рядом парню, который уминал за обе щеки дедовы шедевры.

Ему пришлось прожевать, прежде чем дать ответ.

— Ну, так. Если придется, готовлю. А ты умеешь? — не остался в долгу.

— Я научусь, — тут же пообещала с готовностью.

— Вот это правильно. Если стремление есть — всему научишься, — поддержал Виктор Михайлович. — Какие твои годы!

— Да и твои дед, какие.

— Ну, мои… — хмыкает тот.

— Не расстраивайся, 74 года — это еще не 75, — «поддержал» его внук.

— Ага, а через год ты скажешь, что 75 еще не 76…

— Вот именно! Главное, оставаться человеком. А это ты умеешь.

— И в кого ты такой мудрый?

— Ясно в кого. У нас в семье вообще все один другого умней.

— Это точно. Мать твоя, правда, кулёмой хотела заделаться, но вовремя взялась за голову, да?

— Ага, — откусывая от нового пирожка, согласился Саша.

— Что там, дома? Тихо? Не пьет?

— Не, больше срывов не было, я слежу.

— А вы почему не едите, Виктор Михайлович? — заметила я.

— Куда мне есть столько? Я вот только до вас час назад соседа своего проводил, тоже приходил поздравлять. А то будет как в басне, знаете такую? Не налезли шорты — часто ели торты.

— Ну, тебе это, дед, не грозит, — заверил Саша.

Так, со смехом и в уютной обстановке мы и пообедали. А потом Саша предложил:

— Поможешь нарядить ёлку? Деду лень, но я каждый год ему праздник устраиваю.

Конечно же, я согласилась. В нашем доме ёлка появлялась всегда тридцатого декабря и порой, если мы улетали за границу раньше, я видела её лишь в новом году. Дерево всегда устанавливают в холле, приходит целая команда, мама заранее заказывает дизайн, ориентируясь на современные веяния, платит за это безумные деньги. Получается, конечно, роскошно, но без души. А мне всегда хотелось простую скромную ёлочку, чтобы самой развесить игрушки на ветках, обвить мишурой. Может быть, даже конфетами и мандаринами украсить. И чтобы внизу обязательно — Дед Мороз и Снегурочка.

Ёлочка в доме Виктора Михайловича оказалась маленькой, около метра в высоту, но очень красивой. Чуть-чуть изношенной, но, когда мы её украсили и включили огоньки, получилось невероятно красиво и, главное, как и мечталось — уютно: с мишурой, дождиком, старыми советскими игрушками и главными героями праздника рядом.

— Чего-то не хватает, — заявил Саша, скрестив на груди руки и рассматривая увитую мишурой ёлочку.

— Чего? — удивилась я.

На мой взгляд всё было прекрасно.

— Я знаю. Погоди минуту, я сейчас приду.

С этими словами он скрылся в коридоре и вернулся, держа в руках красиво упакованную новогоднюю коробку, перевязанную ярко-лиловой лентой. Саша поставил её под ёлку, отступил назад, оглядев получившийся шедевр и констатировал:

— Теперь лучше. — А потом, словно между дел, кивнул на только что принесённую коробку и добавил: — Это тебе.

— Мне? — я удивленно взглянула на него и почувствовала, как краска приливает к моим щекам.

— Да. Мы ведь не сможем увидеться в новогоднюю ночь.

— Но я тебе ничего не купила, — призналась с горечью, опуская глаза.

Даже не подумала, если честно, хотя до Нового года всего неделя, и встретить его нам и впрямь придётся в разных странах.

— И не нужно, — он улыбнулся и, притянув меня к себе, поцеловал в макушку — как я люблю. А потом в губы. Коротко, чтобы нас не заметили.

— Мне стыдно, что я не подумала об этом, — прошептала я, всё ещё не поднимая глаз и параллельно размышляя о том, что, в принципе, всё успею: с Сашей мы точно встретимся и на работе, и просто так ещё в этом году, так что, если быстренько придумать подарок, я вполне смогу реабилитироваться.

— Пустяки, — продолжал уверять меня парень, не догадываясь о лабиринтах мыслей в моей голове. — Ты не хочешь посмотреть, что там? — кивнул на коробку.

Я замялась, всё ещё чувствуя себя неуверенно, мучимая желанием скорее узнать, что же он приготовил, и, в то же время, не решаясь нарушить красивую композицию, которую Саша только что создал, пристроив подарок под ёлкой.

— Открой, — мягко произнёс он, и я решилась.

Подошла к ёлке, аккуратно достала подарок. Мы сели на диван и, пока я развязывала ленту и разворачивала шелестящую обёртку, Сашина рука гармонично примостилась на спинке дивана за моим плечом. И так это было уютно и по-родному.

Внутри оказался подарочный набор — приятно пахнущая ванилью свеча, пена для ванны, мёд и арахис в шоколаде.

— Спасибо, отличный подарок, — совершенно искренне поблагодарила, целуя его в чуть колючую щёку.

Арахис мы открыли сразу же, несмотря на сопротивления дарителя, но мёд он убедил меня взять с собой вместе с остальным содержимым коробки.

А потом мы сидели в обнимку и разговаривали. Долго. Уже стемнело, ведь темнеет зимой очень рано, а свет мы не включали. Виктор Михайлович нам не мешал, его почти не было слышно из соседней комнаты, где он, закрыв дверь, решал, как обычно, кроссворды — об этом поведал Саша.

В темноте разговор вообще идёт по-другому. Когда слышишь лишь голос и чувствуешь объятия человека, формируется совсем иное восприятие мира и словно уже не тела, а души тянутся навстречу друг другу.

Саша рассказывал о том, как четыре года назад его дед оказался в больнице.

— Теперь я знаю, какой звук самый страшный — когда увозят каталку с родным человеком по длинному коридору. А ты не знаешь, вернётся ли он. Увидишь живым ещё или нет. И в этот момент ощущаешь такую беспомощность… Но дед всегда говорил: «Надо жить. Помереть легко, а вот жить, да ещё при этом оставаться человеком — это наука» — и я всегда это помню. Не бывает так, чтобы совсем всё плохо. Вот, знаешь, я сейчас говорю, а у меня его слова стоят в ушах. Он всегда на позитиве. Говорит: «Что-нибудь, да хорошо. Погода балует солнышком или прохожие идут навстречу…» Один раз я, кстати, видел: пожилая пара, улыбаются, держатся за руки. Что, у них нет проблем? Или здоровье отличное? А всё равно улыбаются. И веришь, что есть любовь — настоящая, чтобы вот так, спустя много лет, зная все плюсы и минусы человека, идти вместе, всё ещё имея желание держать руку другого и улыбаться новому дню. Я вот и думаю… А нам что мешает?

Я подняла голову, чтобы взглянуть на него. Глаз не видела, выражения лица — тоже, но сама улыбнулась и уверенно ответила на вопрос, даже если он был риторическим:

— Ничего. Так и будет.

Я в ответ рассказала о своей бабушке, с которой встретилась, но так и не успела узнать её ближе. Вспомнила, как сжималось сердце, когда она, словно потерянная маленькая девочка, стояла в толпе вечно спешащих куда-то москвичей и к ним себя относящих.

Потом на ум пришло детство. Говорили о смешном и нелепом.

А после, когда я поняла, что пора бы и честь знать, Саша уговорил меня попить на дорожку чаю и позвал деда.

Конечно, пятью минутами дело тут не обошлось. Дед рассказывал истории, вспоминал своего институтского приятеля, которого встретил потом, на вечере встреч, спустя пару десятков лет.

— У него машин — как у цыгана лошадей. А счастья нет. Он сначала всё хорохорился, я то да я сё, а потом пригубил алкоголя маленечко и понеслось… Жена — прости, Господи, — даже употреблять не хочу это слово, сын уехал за границу, поминай как звали, на работе дурдом, все подставить его норовят. А может быть, только мерещиться, кто ж его знает. Но покоя и счастья нет. А что, кроме денег, нажил в этой жизни? Вот вопрос. Время пройдёт, фамилии не спросит. И никакими деньгами его обратно не заманишь, не вернешь, не купишь.

Всё это я впитывала и понимала: это не то, на чём росла и воспитывалась я, но, вместе с тем, понятно и логично. Может быть, я родилась не в той семье? Почему не проникли в меня эти сорняки, за которые люди держатся, считая главной ценностью в жизни?

Мы с Сашей после ещё много о чём говорили. Неспеша, едва передвигая ноги, чтобы отодвинуть, насколько возможно, этот миг разлуки, брели к метро, потом от метро — до моего дома. Жаль, что этот путь слишком короткий.

Он обнял меня на прощание, подбородком уткнувшись в макушку и так застыв на пару мгновений, как будто запоминая.

— Ты самая удивительная девушка из всех, что я встречал, — вот что сказал он в тот вечер, глядя в глаза. И это было сродни признанию в любви.

— А ты — самый лучший из всех парней. Даже из тех, что я не встречала.

Вроде и пошутила, но улыбки на моём лице не было.

Поцеловались мы коротко и разошлись, чтобы завтра встретиться вновь.

Так я думала.