Пятнадцать поцелуев

Глава 8

Домой вернуться всё же пришлось, правда, к счастью или несчастью, все сделали вид, что утром ничего не было, и жизнь продолжала катиться по накатанным рельсам с одним только «но»: теперь мы знали правду, о которой молчали. Я не знала и не интересовалась, порвал ли отец свои связи на стороне и как давно они длятся. А вдруг там у него есть ребёнок? Или когда-нибудь будет...

Иногда мне казалось, что своим молчаливым «пособничеством» я начинаю походить на мать, чьё поведение всегда осуждала. Но убеждала себя в том, что родителей не переделать, и нужно строить свои отношения, учитывая их ошибки. В своей жизни я точно знала, как не хочу. И что для этого нужно.

А жизнь продолжалась. «Не плохая и не хорошая» — сказала бы я о ней раньше. Но теперь в ней был Саша. И это в корне меняло дело.

Прошло всего два месяца с нашего знакомства, а у меня уже было столько ярких впечатлений о наших встречах!

Чувства приходилось носить в себе, тогда как они рвались наружу. И поделиться не с кем. С родителями? Никак нельзя. Они в мыслях уже давным-давно сосватали меня за Глеба, и если вдруг узнают, что их дочь увлеклась другим, поднимут такую бучу — даже страшно представить.

А сам Глеб тем временем проводил время с Алёной. Об этом я узнавала из обрывков наших разговоров. Общались мы теперь чаще всего лишь на переменах в институте, так как обе «строили» личную жизнь.

Каждая встреча с Сашей была похожа на фейерверк. Вот вчера, например, погода сходила с ума. Буйный ветер гнал мрачные тучи, дождь то лил вовсю, стуча в окно крупными каплями, то прекращался, давая прохожим временную передышку. И, несмотря на природный коллапс, мы с Сашей решили встретиться. Однако едва успели обнять друг друга, дождь полил с новой силой, и мы со всех ног бежали в ближайший книжный греться. А заодно узнали литературные интересы друг друга и без покупок, конечно, не обошлось.

Вторая волна накрыла нас на пешеходной улице, и мы скрылись под навесом кафе вместе с другими прохожими, среди которых оказалась молодая мать с маленьким сыном. Ребёнку было не больше пяти лет. Начало их разговора я упустила, но фраза матери меня зацепила:

— Ты ведь необычный мальчик, помнишь?

«И что за самомнение она прививает сыну с малых лет?» — подумала я. И, перехватив взгляд Саши, поняла, что он думает то же самое.

А потом эти же взрослые удивляются, откуда берутся такие «пупы мира». Не «берутся», а «взращиваются».

Я придерживаюсь мнения, что все мы — лишь крохотные точки в этом мире. И думать, что ты необычный — по меньшей мере эгоистично.

Мои мысли прервало продолжение речи:

— Сейчас придём, тебе в больнице тётя прицепит на ручки и ножки прищепочки, а на грудь поставит липкие точки. Ты не бойся, это не больно. Помнишь, тебе уже так делали?

— Угу, — серьёзно кивнул ребёнок.

И тут мне стало стыдно. Как же мы любим судить и осуждать, не зная истинного положения вещей. И прежде чем браться за «полоскание» других — посмотреть бы в себя.

А сегодня я поняла, что не хочу взрослеть. Не хочу терять свою «детскость».

Что имеют в виду родители, когда говорят, что пора уже повзрослеть? Стать скучным и серьёзным? Не замечать ускользающее как песок в часах время, находясь в погоне за деньгами и следуя от цели к цели? Я так жить не хочу. Не хочу каждый день клясть свою участь. Судьба каждого в его руках. Не нравится — измени её. Но нет, ныть и плыть по течению куда проще. И смотреть на тех, кто плывёт против русла, как на умалишённых: «Вы-то куда? У вас не получится». А вы сами пробовали?

Я вот знаю, что из-за богатства и власти можно стать таким несчастным, что будешь стремиться к смерти. В кругах моих родителей об этом не очень любят говорить, но это есть. Хотя, казалось бы, ты живёшь жизнью, о которой мечтают многие — чего ж тебе не хватает? А, оказывается — есть деньги, власть, авторитет, имя, но это не главное. Человек живёт пятьдесят, шестьдесят лет, но так и не приходит к пониманию, что значит «главное». Перестаёт думать о своей душе, бояться потерять её ценность.

Многие из тех, с кем мне доводилось общаться, боятся однажды быть погребёнными в землю. И стоит кому-то поднять тему смерти, сразу же говорят: «Ой, не надо. Эта тема мне неприятна. И вообще, когда это случится, я об этом уже не узнаю».

Но так ли это? Кто знает. Важно одно: это случится со всеми. И, на мой взгляд, не так важно, жив ты или мёртв. Важно должно быть другое: ради чего ты живёшь и за что готов умереть.

Я видела многих богатых и даже очень богатых людей, считавших себя «бедными». Они страстно желали большего, гораздо большего. Они «нуждались» в том, что, на самом деле, им было совершенно не нужно, и постоянно подсчитывали, на что ещё им не хватает.

И я видела людей в довольно стеснённых обстоятельствах, считавших себя достаточно богатыми. Это не зависит от денег. Это состояние мы носим внутри себя и сами определяем — богатые мы или бедные. Это легко определить ещё и по тому, что «богатые» чаще стремятся отдать, а «бедные» — урвать себе, да побольше, им всегда мало.

Есть такие люди: только съедят мороженое и их сразу, наверное, вырвет от горя. Потому что на это пришлось потратиться. Деньги для них — смысл жизни.

Мне не хотелось так жить. И я решила менять то, к чему неуклонно всю жизнь меня подводили родители.

Я устроилась на работу в автомойку, туда же, где Саша, хотя с материальной точки зрения к этому не было никаких предпосылок. Меня усадили на кассу, и на третий день я уже работала сама. А на четвёртый была вечерняя смена, которая заканчивалась в одиннадцать вечера, и домой я вернулась после полуночи.

Мама не понимала и не хотела понимать, зачем мне это, и, если бы не поздний час, наверняка прочитала бы целую лекцию о том, как строить счастливое будущее.

Но разве она сама счастлива? Что-то непохоже. Средства красоты и посещения косметологов помогают сохранить свежий вид, но что в душе? Где же счастливый взгляд? Неужели все люди за сорок становятся такими унылыми?

Больше всего на свете я боюсь скуки. И в жизни, и с людьми. Как можно посвящать большую часть своего времени делу, которое не радует? Или заинтересоваться человеком, с которым даже поговорить не о чем?

Но когда я пыталась сказать это матери, она усмехалась:

— Ничего, этот твой юношеский максимализм пройдёт, и ты поймёшь, что такое настоящая жизнь. Лишь бы не было поздно. Упустишь Глеба...

— Опять ты за своё, — сорвалась я и умчалась в свою комнату.

«Настоящая жизнь»? А сейчас у меня тогда что?

Долго упиваться злостью мне не позволил телефонный звонок.

«Алёна» — увидела я на экране.

С тех пор, как наша с Сашей история стала стремительно развиваться, мы как-то реже с ней стали общаться. У подруги, кажется, личная жизнь тоже налаживалась. Я не выспрашивала, но, похоже, они с Глебом нашли общий язык.

Однако когда я ответила на звонок, услышала совсем не привычный задорный голос. Алёна то ли рыдала, то ли злилась. В путанице её слов мало что было понятно. Одно только ясно — она на эмоциях, мысли подгоняют слова и в итоге — почти ничего не понятно.

— Давай я приеду? Или ты приезжай, — вклинилась я в поток, стараясь перекричать её.

— Лучше ты, — немного сбавила она обороты. — Я в таком виде сейчас из дома даже выйти не могу.

Я засуетилась, пытаясь собраться быстрее, и даже от услуг водителя не отказалась. В каком «таком виде» сейчас Алёна?

Оказалось — зарёванная и нечёсанная. Открыла дверь и, не здороваясь, мрачно побрела на кухню.

Вот те здрасьте! Первый раз её вижу такую.

Я закрыла дверь, разулась, повесила пальто и последовала за ней.

— Я вот тортик купила.

Она хмыкнула:

— Что праздновать будем?

— Вот ты мне сейчас и расскажешь, что случилось.

Подруга молчала.

— С Глебом поругались? — забросила пробную удочку я.

— Поругались, — горестно хмыкнула она. — Это не так называется. Разошлись наши пути-дорожки на веки-вечные.

— С чего ты взяла?

Она не ответила. И я вспылила:

— Да расскажешь ты наконец, что случилось?

Это её немного встряхнуло.

— Я беременна.

— А... Глеб... знает?

Спрашивать: «От него?» мне казалось совсем уж бесчеловечным. Такого поворота я точно не ожидала.

— Знает.

— И... что он?

— Принял к сведению.

— Алён, мне каждое слово из тебя вытаскивать надо? Ты из-за беременности ревёшь так что ли?

— Да не знаю я, что тут рассказывать. Я не хотела с ним спать, но он выдвинул условие. Сказал, что не будет гулять за ручку. Ну, я и... Он мне нравился, понимаешь? И даже не в деньгах дело. Он разгильдяй, но красивый. А как узнал, что беременна — бросил. Ну, точнее, сначала предложил сделать аборт, мы поругались, и он сказал, чтоб я больше не появлялась. Это было вчера утром, а вечером мы собирались в клуб. И я пошла туда одна. Думала, увижу его там, мы ещё раз поговорим. Увидела. С другой. Ну и — вот, — она мрачно кивнула на почти пустую бутылку вина на столе для готовки, которую я только теперь и заметила.

— Тебе же нельзя.

— А я не знаю, нужен мне этот ребёнок или нет. Ну рожу я, и что? Хомут на шею в двадцать лет? Институт придётся бросить, на что жить в Москве буду? А возвращаться домой не собираюсь. Ни мужа, ни работы, ни образования — зато ребёнок неизвестно от кого. Ты знаешь, что про меня говорить будут? Да всю жизнь ни я, ни этот несчастный не отмоемся. Лучше уж ему совсем не рождаться.

— Ты что такое говоришь, Алён? Всё нормально будет. У тебя эмоции сейчас схлынут, и мы с тобой трезво обо всём подумаем, хорошо? Ты же не думаешь, что одна с этим столкнулась? Сколько женщин оказывались в таком положении, и ничего — замуж потом выходили, ещё рожали, карьеру строили.

— Ну, с твоим состоянием можно и не заботиться о таких мелочах.

— Ты думаешь, моё состояние решает все проблемы?

Алёна вскинула брови:

— А разве нет? — в глазах плескалась злость.

Но злость от боли. Просто выплёскивать было больше не на кого.

— По крайней мере, когда родится ребёнок, ты точно будешь знать о том, что в этом мире есть хоть один человек, который тебя любит. Просто так.

Мы молчали. Обидно и больно было обеим.

И, главное, я не знала, чем ей помочь. Убедить не делать аборт? Но как? Повторять «всё наладится»? Это бессмысленно.

Я сходила в коридор за сумкой и вернулась с несколькими тысячами рублей — мой первый самостоятельный заработок на автомойке. Рассчитывали нас каждую неделю, и на что потратить их я ещё не решила.

— Вот, возьми. Только, пожалуйста, не делай глупостей. Мне завтра на работу, а вечером я тебе позвоню, договорились?

Алёна равнодушным взглядом смотрела то на деньги, то на меня.

Оставлять её одну сейчас было нельзя.

— А хочешь, пойдём со мной.

— Куда?

Я промолчала, и она догадалась.

— На свидание с Сашей? Он очень обрадуется.

— Я всё ему объясню.

— Вот этого точно не надо. Я не знаю ещё, что будет дальше, поэтому чем меньше людей мы в это посвятим, тем лучше.

— Алён...

— Я сказала: подумаю, — повысила голос она. — Иди. Я сама тебя наберу.

Мне было не по себе.

Тяжёлые облака медленно ползли по темнеющему небу. Вот-вот мог начаться дождь, а я шла на свидание с Сашей и впервые не чувствовала энтузиазма.

Представляла себя на месте Алёны. Согласилась бы я на «любовь с продолжением»? Как повёл бы себя Саша, окажись я в такой ситуации?

Мне очень хотелось поговорить с ним об этом, но Алёна просила «не посвящать».

Саша пришёл с цветами — тремя нежно-розовыми розами, едва раскрывшими свои робкие бутоны. Настроение сразу же приподнялось. И чем дольше мы с ним общались, тем легче мне становилось.

Потом нас всё-таки настиг дождь со снегом, и мы спрятались в подъезде.

— Ты весь мокрый, — засмеялась я.

— Ты тоже, — сказал он и поцеловал меня.

Раньше я не могла представить, что счастье в простом. Просто переждать вместе непогоду. Просто спрятаться в чужом подъезде и целоваться. И чувствовать себя при этом абсолютно счастливой.

— Пахнет кошками, — принюхалась я.

— Ну, тебе как настоящему кошковеду виднее, — не стал спорить он.

Я в шутку ткнула его в плечо.

— Кстати, как насчёт ответного визита? Я познакомил тебя с дедом, ты познакомишь меня с кошкой, — то ли в шутку, то ли всерьёз заявил парень.

Я закусила губу.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Почему?

— Кроме кошки ещё есть родители. И если я приведу парня, придётся долго и нудно объяснять, кто ты и откуда, потому что я никогда раньше так не делала.

— Хочешь, я сам им всё объясню?

— Объяснишь. Но пока не надо.

Он не стал настаивать. Снова поцеловал меня, а потом мы отправились проверять, не закончился ли мокрый снег, и оказалось, что идти уже можно, и даже редкие лучи солнца порой выбивались из-за массивных туч.

— А давай сегодня не будем ни о чём думать, — попросила я. — Просто гулять — идти, куда глаза глядят.

Сначала мы так и делали: шли неспеша, взявшись за руки, и я украдкой поглядывала на Сашу, любуясь, хотя он этого и не замечал. Вот о такой любви я и мечтала. О таком парне, который будет восхищать своим умом, быть интересным собеседником, надёжным плечом и тем, с кем не хочется расставаться ни на минуту. Поэтому мы, едва разойдясь, уже пишем друг другу сообщения, понимая, что забыли сказать ещё столько важного!

Потом, будучи настроена весьма игриво, я повернулась к нему лицом и бежала, пятясь и смеясь. Редкие прохожие лавировали мимо, а потом я вдруг оступилась и упала.

Саша сразу же кинулся ко мне:

— Ты как? Не ушиблась?

А я лишь смеялась.

— Ты очень красивая, — замерев, невпопад произнёс он.

— Говорят, девушка расцветает рядом с настоящим мужчиной, — улыбнулась я и тут же добавила, протягивая руку. — Поможешь встать?

Не знаю, что на меня нашло. Я была какая-то слишком весёлая, и, глядя на людей вокруг — особенно в метро — с хмурыми лицами, сосредоточенным выражением, в серых одеждах, думала о том, почему мы предпочитаем концентрироваться на той половине стакана, которая пустует (но может наполниться нашими усилиями), вместо того, чтобы радоваться уже достигнутому.

Люди жаловались на давление и ранние заморозки, а я не решалась признаться, что только сейчас оттаяла по-настоящему. И даже семейную трагедию — именно этим стало для меня открытие двойной жизни отца — восприняла иначе только благодаря тому, что в моём сердце жила любовь — настоящая, чистая.

Когда Саша рядом, мир кажется ярче. И хотя жизненный опыт у нас совсем непохожий, мы одинаково любим кофе, мороженое и имеем оно и то же мнение о главном в жизни.

Потом вдруг Саша остановился и взял меня за вторую руку, поворачивая к себе.

— Ну вот, пришли.

— Что? — удивлённо переспросила я, и лишь потом заметила, что стоим мы у того самого подъезда, который я назвала своим домом в нашу первую встречу.

Вот блин!

— А давай ещё чуть-чуть прогуляемся. Не хочу с тобой расставаться. Тебя девушки когда-нибудь провожали до метро?

Он пытался противостоять моему напору, но это оказалось невозможно. Уступать я была не намерена, потому что иначе дело обернулось бы скандалом. Или, как минимум, тихой ссорой. А мне ни того, ни другого совсем не хотелось. И объяснять, почему соврала тогда, сейчас тоже было совсем не вовремя.

А дома меня ждала «компенсация». Расплата за хороший вечер.

— Где ты была? — спросила мать, встречая меня у порога с омолаживающей маской на лице.

— Гуляла, — ответила просто, стараясь поскорее снять обувь и верхнюю одежду и скрыться в своей комнате.

Цветы, как улику, пришлось оставить в сквере на лавочке. Просто выбросить их я не могла и надеялась, что кто-нибудь просто их заберет до того, как вновь пойдет дождь или снег.

— С кем? — продолжала допрос родительница.

Обычно это ее не интересовало.

— С друзьями.

— Конкретнее.

— С Алёной.

— Алёна звонила час назад.

Ах вот к чему этот допрос!

— Значит, с другими друзьями.

— С какими?

— Мам, ты их не знаешь, — поморщилась я, намереваясь проскочить в свою комнату, но она преградила дорогу.

— Руки покажи.

— Что?

— Вены.

— Ты с ума сошла?

Но она уже схватила меня за руки, задирая рукава.

— Да на, на, смотри! Я не наркоманка и не алкоголичка. Дыхнуть? Можешь зрачки посмотреть. Вещи понюхать. Сигаретами тоже не пахнет.

— Тогда зачем тебе деньги? Зачем ты устроилась на эту проклятую работу, когда можешь заниматься всем, чем угодно!

— Я и занимаюсь — тем, что мне нравится.

— Как это может нравиться? Я не понимаю! Моя дочь — поломойка!

— Вообще-то, это автозаправка. И я работаю на кассе.

— А если кто-то из знакомых увидит? — не унималась мать.

— А то, что кто-то из знакомых узнает про то, что отец живёт на две семьи, ты не боишься? — не осталась в долгу я. И тут же получила пощёчину.

Не думая, рванула в свою комнату и захлопнула дверь перед носом у матери. Достали! Прежде чем меня учить жизни, свою бы построили так, как надо.

Мать, вопреки ожиданиям, биться в дверь не стала. Ушла. А мне внутри стало так гадко. Всё волшебство этого вечера улетучилось.

И чем же я лучше? Отец врал матери, скрывая любовницу. Мать всё знала и врала всем знакомым, будто всё в порядке. А я вру Саше — самому дорогому сейчас мне человеку, хотя он точно меня поймёт. Должен понять.

И мне станет легче.

С такой мыслью я и уснула. Разговор решила не откладывать, и прямо завтра после учёбы, когда приду на работу, всё расскажу.

Но, увидев Сашу, потеряла дар речи.

— Это... что?

— Новый имидж, — хмыкнул он и потянулся за поцелуем. — Нравится?

— Ну, как сказать...

В его левом ухе блестела серёжка. Хорошо хоть маленький гвоздик, не кольцо или тоннель, но всё равно... Мужчины с серьгами в моих глазах разом теряли свою брутальность.

— Зачем? — тупо спросила я, не отрывая взгляд от его уха.

— Захотелось, — просто ответил он. — Пошли работать. А вечером, если силы останутся, зайдём в кафе, махнём кофейку.

Разговор опять отложился на неопределённый срок.

А ещё позвонила Алёна. Я спросила про самочувствие — она сказала: «хреново» и сообщила, что про ребёнка ещё не решила, но то, что он ещё не родился, а уже портит ей жизнь — ей не нравится. На мои нравоучения быстро свернула разговор и спросила, как я.

Я в ответ рассказала, что Саша проколол ухо, и мне это не очень нравится.

— Расставаться из-за этого глупо. Вы станете первой парой, расставшейся по такой нелепой причине. Но, если хочешь, выскажи ему, что мужики должны оставаться мужиками.

Но я не стала. Кофе мы с Сашей всё-таки выпили и до выхода из метро он меня проводил, так что я немного к его серьге уже привыкла. А дома поняла: уши — это ерунда. Баловство. Походит, вытащит, прокол зарастёт. А вот измены, недоверие — это страшно. Моя ошибка гораздо страшнее. И надо её исправлять.