Развод. Прошла любовь, завяли помидоры

Глава 35

– Может, сначала еще раз позвоним?

– Звоните.

Пожимаю плечами, поворачиваюсь к Алексею. Выражение его лица надо видеть.

Да, да. Я решила всё-таки открыть эту злосчастную дверь. И будь что будет.

Ну, то есть… Ада прекрасно отнеслась к тому, что я ночую у неё. Она не против.

Да и Харди тоже. В машине я слушала его горячий, страстный шепот:

– Слушай, знаешь, я не ханжа ни разу. И без предрассудков. Поэтому мне по хрену что в квартире помимо нас будут еще наши дети. Ты поняла? Они не маленькие.

Я поняла. Я тоже не маленькая. И не ханжа.

И я бы занялась с ним сексом.

Но почему-то так захотелось просто взять и открыть эту дверь!

Гусаров что, охренел в край? Он что там себе позволяет?

Если он там с Ларой закрылся – это вообще пипец. Это я даже не знаю, как назвать приличным словом.

– Уверена? – это спросил Харди, когда я попросила его найти слесаря.

– Более чем.

– Боишься меня что ли?

– Может, я хочу захватить плетку и смазку? – отвечаю зубы сцепив.

Самое обидное, что ни плётки, ни смазки у меня отродясь не было. И так хочется купить! Просто руки чешутся!

И еще страпон, еще бы знать, как им пользоваться. Хотя, думаю, наука-то не хитрая.

В общем, разозлил меня, Серёженька, не на жизнь, а на смерть.

Поэтому – слесарь, инструменты, сломанная к хренам дверь. По фигу!

Главное, что дочь пока сидит в доме у своего Тёмы, то есть у моего Харди.

И пусть пока сидит.

Длинный протяжный звонок. Один. Еще один.

Не выдерживаю. Подхожу к двери и луплю ногой со всей дури, спиной повернувшись каблуком, как норовистая кобыла копытом.

– Эй, соседи, чего шумим?

Ну, конечно! Кто еще выползет! Валентина Елисеевна. Нет, я понимаю, что не права, время уже позднее, все спят. Но что я могу сделать?

– Вечер добрый. Дверь открываем.

– А кто там? Полинка что ль уснула? Или не одна? Я тут видела, что она…

– Полина у моей подруги. – резко обрываю, смотрю так, чтобы сомнений не возникало, за сплетни буду карать.

– Да? А кто тогда? Серёженька что ли? А я слышала, да, кто-то к нему приходил, какая-то…

– Валентина Елисеевна, вам больше всех надо? Закройте дверь, пожалуйста. Сейчас будет шумно.

Но шумно не получается, потому что я слышу возню с той стороны.

Любопытная соседка, конечно, никуда не исчезает.

Хорошо, что, по сути, она у нас в подъезде одна такая, возрастная, сплетничать ей не с кем. Но ведь может и в домовой чат написать, с неё станется.

Господи, все эти чаты – зло! Домовой, родительский, рабочий. Как же раньше-то жили без них, а?

Ну, сидели бабули на лавочке, сплетничали, душевно так было. А сейчас… Иногда в этом чате такая информация…

Мне, например, зачем знать, что к какой-то мадам с пятого этажа постоянно разные мужчины ходят? Я что, завидовать должна чужому счастью? В итоге оказывается, что у мадам массажный салон на дому и ходят к ней исключительно в лечебных целях. Тоже, что ли, сходить?

От радужных мыслей о массаже отвлекает открывшаяся дверь.

И Лариса.

Просто… дно.

– Добрый вечер.

– Добрый?

Прохожу в квартиру, стараясь не задевать её плечом.

Скидываю палантин, ботфорты…

Так паскудно себя чувствую! Просто нет сил никаких.

Что за люди?

Почему вот так надо?

Захожу в спальню, Гусаров сидит на кровати. В домашних штанах.

Пьяный в хлам.

– Надя… Наденька! О, моя Надя приехала… – он повторяет фразу из того самого фильма, который я сейчас ненавижу всей душой и который был сборником наших семейных мемов много лет.

– Приехала.

Выхожу в коридор. Лара стоит в прихожей.

– Тебе особое приглашение нужно на выход или что?

– Может, я квартиру смотрю! – говорит с вызовом, явно пытаясь меня на эмоции раскрутить. Нет, дорогая. Нет.

– Смотри. Только не светит. Квартира – совместно нажитое, будем делить.

– Интересно, как это совместно, если на первый взнос Серёжа сам заработал и потом…

– А вот так, дорогая. Заработал – в браке. А всё, что в браке заработано – общее. Я так-то тоже все время дома сложив лапки не сидела. Поэтому…Всё по-честному.

– В чем же честность, если Серёжа зарабатывал раза в три в четыре больше тебя? И пахал…И что, получается, всё делить? Нет уж. Не думаю, что тебе стоит на что-то рассчитывать.

– А мне, знаешь, как-то фиолетово, что ты там думаешь. Выметайся из моей квартиры, пока я тебя не вышвырнула.

– Ой, Надя, не начинай. Вышвырнет она меня! Там, между прочим, твой любовник стоит. Это тоже, знаешь ли… обстоятельство.

– Знаю. Хочешь, чтобы он мне помог тебя выгнать? Или выставить вас вместе с Гусаровым?

А что, кстати, это мысль! Натянуть на него курточку и пусть катится!

– Напугала, Надюш. Выставит она Гусарова! Да где ты еще такого мужика найдешь, а? Думаешь этот твой, красавчик из соседнего подъезда, он серьёзно? Ой, Надь, да у него столько баб! Ты бы хоть поинтересовалась! Призадумалась, вообще, зачем ты ему нужна!

– В коллекцию, может? Как и он мне? – отвечаю зло, потому что слушать эту суку тошно, да и не должна я её слушать, но уподобляться хабалке и выталкивать её из квартиры не хочется. Не хочется потому, что там, в коридоре, всё еще стоит мой Харди.

Ведь стоит же, да?

– Лариса, слушай, давай-ка… Катись колбаской по Малой-Спасской, а? Вали уже.

– Я-то свалю, только послушай моего совета, Надя…

Это меня даже улыбает, интересно, и какой Ларка может дать мне совет? Совет от опытной любительницы чужих мужиков, как не смочь их удержать?

– Давай, Лара, жги!

– Прости ты Серёгу, а? И живите дальше долго и счастливо. Он… он хороший у тебя. И любит тебя, правда.

Да, неужели? Так любит, что на подругу мою не самую шикарную позарился? Вот интересно, если бы он к Адке полез?

Не могу удержаться, прыскаю, представив какой Армагеддон бы устроила моему Гусарову Аделаида.

– Я серьёзно, Надь, что ты ржешь? Любит! А то, что со мной… Это так, знаешь… просто…

– Просто – на попе короста, знаешь, такое выражение? Гусаров его очень любит. Иди, Лар, иди, я подумаю над твоим предложением.

– Дура ты, Надя, дура… Такой мужик…

– Дура я, Лар, дура. Иди уже…

Дверь открывается, на пороге Харди, собственной персоной. Ухмыляется.

– Надежда, ты собралась уже?

– Куда? – опешив задаю вопрос.

– Ну, ты собиралась взять плётку и смазку. Если что, дома всё есть. У меня дома.

Лара явно выпала в осадок. Глазами хлопает.

– Прекрасно, Алекс, я в тебе не сомневалась. Сейчас вот, подружайку выставлю за дверь и пойдём.

– Куда это ты пойдешь? – пьяный грозный голос Гусарова звучит совсем не грозно.

Он стоит в дверях, держится за косяк. И когда только успел так нажраться, горе луковое, а? А Ларка, звезда, хороша! Ну, видишь, что мужик набирается, что, нельзя у него стакан отобрать? Или ей по кайфу с таким, датым? Фу…

– Надя, иди в спальню, мы не договорили, давай… та-ак, а это что тут за…

Харди головой качает, усмехаясь, потом смотрит на дверь.

– Так… – берёт, и скручивает защелку, которая изнутри закрывает. – Это чтобы больше не было соблазна закрыть дверь.

– Спасибо, Лёш.

– Пойдём?

Я стою, смотрю на мужа. Нет, правда, вот что мне делать тут с ним пьяным, а?

Да, гори оно всё…

– Сейчас, минутку, я правда кое-что возьму.

Лучше у Ады переночую, реально.

Или не у Ады.

– Так если ты уходишь, Надь, может, мне тогда остаться? – хлопает глазами наглая Лара.

Кабздец просто! Вот у человека просто совести ни на грош. Да, и хрен с ней.

– Оставайся, если тебе с алкашом нормально – ради бога.

– Он не алкаш! Подумаешь, выпил лишнего! Из-за тебя всё!

Угу, конечно! И член свой в тебя он тоже пихал из-за меня. Нашли крайнюю.

Да, уже и всё равно.

Честно.

Даже как-то легко стало.

Развод? Прекрасно. Прошла любовь, завяли помидоры…

Собираю в сумку бельё, халатик, полотенце, тапочки. Беру вязаное платье на завтра, переодеть. Косметичку еще. Вроде бы всё? Ах да… колечко с бриллиантом надо взять и кулон, мало ли…

Беру.

Выхожу из комнаты.

– Надя, ты куда? Надька стой! Надю-уша!

Молча наматываю палантин, ботфорты меняю на удобные ботильоны.

– Надя…

– Счастливо оставаться.

Выхожу, бодро иду к лифту. Вызываю.

– А слесарь твой уехал?

– Да, сразу.

– Надо было ему денег дать за вызов.

– Обижаешь. Я всё сделал.

– Спасибо.

Лифт открывается, заходим, я нажимаю кнопку первого.

Очень хочется зареветь. Не знаю почему. Глупо это как-то всё.

– Иди сюда…

Он прижимает меня к груди, обнимает.

– Ну, давай…

– Чего?

– Реви. Ты же хочешь? Такая женщина как ты не должна себе ни в чем отказывать.

– Какая?

– Настоящая. Ну, будешь реветь?

– Не знаю.

– Ох, и что мне с вами делать? – ухмыляется, а потом наклоняется и целует.

М-м-м… да, делайте со мной это, пожалуйста.