– Мне жена нужна, Надь, а не вот это вот всё! – давит на голос Гусаров.
Неужели?
Да, я всё-таки поехала к Гусарову. Его еще не выписывают, ему нужна одежда. Он позвонил и слёзно умолял его не бросать.
Позвонил практически ночью, примерно тогда же как Алексей собрался ехать узнавать, что там случилось у его супружницы.
Да, стояли мы, смотрели друг на друга.
У него жена. У меня муж.
Зачем нам весь этот геморрой?
Ну, в том плане, что… Неужели не могли найти себе свободных?
Харди точно мог, я уверена.
А я… я вообще не планировала кого-то искать и тот мой крик души – будьте моим любовником был именно что криком души.
Я вообще об этом не думала.
Тогда.
Сейчас?
Сейчас вообще всё по-другому.
Перед тем как поехать к своей Марианне Алекс зажимает меня в коридоре у собственной спальни. Ночь на дворе, и мне, вообще-то домой надо.
– Надь, я смотаюсь к ней быстренько и вернусь, оставайся тут.
– Нет, Лёш, проводи меня домой, я у себя буду спать.
– Надя… я тогда к тебе приду.
– Алексей…
– Надежда!
– Я ночую у себя. А ты… ты приходишь утром. Или когда ты там сможешь, понял?
– Ультиматум?
– Нет. Просто поэпизодный план действий.
Выдыхает шумно, недоволен, ноздри раздувает.
– Надь, давай без этого, а?
– Без чего?
Усмехаюсь, делая вид, что не понимаю.
– Без всего. Я хочу тебя в своей постели. Без всего.
– Тебя жена ждёт.
– Ты серьёзно сейчас, Надь?
Пожимаю плечами, серьёзно – не серьёзно, какая разница? Она жена и она реально ждёт. И что мне делать?
– Мы утром едем к адвокату узнавать насчёт развода, поняла? Завтра же утром начинаем решать эту проблему.
– Зачем?
– Затем, чтобы я приходил домой, а ты ждала меня в моей постели голенькая, ясно? Потому что я так хочу.
– А я?
– А ты не хочешь?
Смотрит, гад, прямо в глаза! Знает же всё…
– Хочу, Лёш…
– Ну вот и всё. Оставайся.
– Не сегодня.
– Тыц, дрыц… Надя! – он, похоже, слегка выходит из себя всё-таки.
– Алексей, я сказала, что пойду домой, и я пойду!
И ухожу.
Он провожает. Так же страстно целует в подъезде.
– Завтра утром буду.
Утро.
Снова звонит Гусаров.
– Надь, ну ты где?
В Караганде, блин. Бегу. Спешу и падаю.
– Еду!
На самом деле, собираю его манатки. В больницу. И думаю, что на самом деле вещей у нас за жизнь накопилось до хрена.
И куда их девать?
И как это делить?
Ладно, разберемся. Надо на самом деле уже добраться до адвоката и до судьи. Подать документы и дело с концом. Разведут, никуда не денутся. И имущество разделят поровну. Если Сережа, естественно, не совсем сволочь.
Так-то по-хорошему, даже интересно, сможет ли он меня обобрать?
Меня, свою дочь…
Квартиру не хочется продавать, просто до одури! Она хорошая, уютная, я с такой любовью её обставляла, я к ней, чёрт возьми, привыкла!
Но не жить же с бывшим мужем на одной площади?
Слушала я и про такие семьи. Развелись. А разъехаться не получается. Так и живут. Место делят в холодильнике. А потом… Потом кто-то сходится обратно, просто от безысходности. А может и нет? Может, пожив вот так, как соседи, начинают понимать, что потеряли? Меняют своё отношение друг к другу? Может и так. Но я так не хочу.
Я не могу стереть измену мужа, такую… жалкую, что ли? Подлую. Низкую…
Если бы хоть он по большой любви изменил! Ну, сказал бы – так и так, Наденька, люблю её, не могу, мол никаких моих нет. Не отпускает. Отпусти ты.
Да, уже сто раз себе повторяла, сто раз внутри себя эту ситуацию крутила.
Влюбился бы – отпустила бы. Пусть!
Но так…
С чего вдруг он вообще на неё залез?
От безысходности?
Или мачо себя захотел почувствовать, а больше никто не дал?
Усмехаюсь горько, спускаясь к машине.
Собрала ему вещи, даже еду какую-то успела приготовить. Котлетки достала из заморозки – вертела, наверное, недели две назад, всегда так делаю, сразу много, и часть в морозилку. Макароны его любимые отварила. Любит он у меня макароны с котлетами. Еще салат овощной сделала с пахучим маслом. Это же всё можно ему?
Да, вот такая я мать Тереза. Не смогла бросить изменника на произвол судьбы.
Весело будет, если я сейчас зайду, а в его палате Лара сидит!
К счастью, никакой Лары нет. Уже хорошо.
– Надя…ты пришла…
Говорится это с интонацией святого мученика, которому дали глоток воды. Видимо, предполагается, что скорбный вид должен разжалобить сердце черствой, бездушной супруги, которая бросила его, болезного, на поругание садистам от медицины.
– Я так ждал тебя, Наденька.
– Вещи в сумке, белье в пакетах, носки отдельно. Тапки в чехле. Еда горячая в термосе. Салат и закуски в лоточках. Ставлю на тумбу. Всё? Что еще?
– Надя… посиди со мной. Давай поговорим.
– О чём, Серёжа?
– О чём??? – именно вот так вопрошает, с тремя знаками, лобик собирая в складочки, глазками хлопает. И это чудо я любила? – Неужели нам не о чем поговорить?
– Есть нам о чём поговорить. Например, о разделе имущества.
– Надя! – восклицает с такой болью и ужасом в голосе, что я начинаю жалеть об упущенной актёрской карьере. Петров с Хабенским нервно бы курили в сторонке. Бондарчук с Нагиевым – удавились.
– Да, Сергей? Что?
– Я… я…
Головка от… хочется ответить, но я прикусываю язык.
– Ничего не изменилось, Гусаров. Ты мне изменил, и я подаю на развод.
– Еще не подала?
– Времени не хватило. Но вот сегодня, как только – так сразу.
– Надежда, одумайся!
О! Он так и говорит, высокопарно! Одумайся! На ум сразу приходят строки из Ильфа и Петрова – «Волчица ты, тебя я презираю…»
Именно так. Презирайте.
– Сереж, мне сказать больше нечего. Всё сказано. Развод и девичья фамилия. Имущество, конечно, хотелось бы по закону поделить, но на это у меня есть адвокат, и тебе советую поискать такого. Всё, Гусаров. Пока-пока. Не хочу столкнуться с твоей зазнобой.
– Лары нет. Я её выгнал.
– Зря. Вы хорошо смотрелись вместе. Два сапога пара. Шерочка, блин, с машерочкой. Всё, чао.
– Надя, я люблю тебя.
– На здоровье. У нас свободная страна. Хочешь – люби. Законом не запрещается.
– Мне жена нужна, Надя!
– А мне это, Гусаров, до лампады…
Выхожу в коридор, чувствуя, как трясутся руки.
Да уж. Какие-то дни прошли, часы буквально! И как все видится по-другому.
«И это ничтожество я почти любила!». Да, да, только я именно что любила. И жили вроде бы не плохо.
Ну, вроде бы… Как все жили. Даже лучше, чем все. Лучше многих. Мне казалось, и взаимопонимание есть. И смотрим мы в одну сторону.
Заблуждалась? Или просто у Гусарова бес в ребро?
Ладно, что я сто раз об одном и том же? Надо идти вперед. У меня Харди. И Харди тоже собирается разводиться. Ведь так, да?
И я хочу прямо сейчас поехать к адвокату Ады. К Адовому адвокату. Хорошо звучит.
Но домой всё-таки заехать надо, взять документы, переодеться.
Снова спускаюсь к машине, но дойти не успеваю. Знакомый женский голосок тормозит.
– Надежда? Что же вы, компас земной, семьи разбиваете, а? Не стыдно?