Развод. Прошла любовь, завяли помидоры

Глава 41

– О ля-ля! Вonjour, mes chers amis! (Доброе утро, мои дорогие друзья) Какие вы хорошенькие! Я всегда говорила – крепкий спокойный сон идёт на пользу людям!

– Вonjour, ma chère! (Доброе утро, моя дорогая) – целует её Алекс.

– А страстный и горячий секс идёт им на пользу еще больше! Вот результат!

– Бабушка!

– Что, родной? Еще скажи, что ты со мной не согласен! Ладно, давайте к делу. Нет, сначала завтрак. Рetit déjeuner français (Маленький французский завтрак). Детка, – это она мне, – садись со мной рядом, я стала глуховата на одно ухо, что мне внук скажет, я и так знаю, а вот твои ответы не хотела бы пропустить.

– Да, конечно.

– Насчёт глуховата – она шутит! Слух как у ястреба.

– Я всегда считала, что у ястреба прекрасное зрение, а слух лучше у совы.

– Просто не решился назвать тебя совой.

– Умный мальчик. Итак…

– А дети уже позавтракали? – задаю вопрос, потому что переживаю за Полину.

– Естественно, проснулись раньше, и не такие счастливые как вы. – бабуля смотрит многозначительно, улыбается, глаза закатывает. – Но я им сказала, что у них зато самое сладкое впереди. А узнать, что такое "la petite mort" (маленькая смерть) можно и без…

– Бабушка! – мягко осаживает Лиз Харди, накрывая мою ладонь своей. Боится, что я могу возмутиться. Я ведь поняла, что значит

"la petite mort"… Маленькая смерть. Так французы называют оргазм. Боже, сколько маленьких смертей было у меня этой ночью?

Мне должно быть стыдно? Муж в больнице с приступом, а я…

А мне не стыдно, мне хорошо!

Харди подаёт ароматный кофе с молоком, круассан, на столе появляется тонко нарезанный хамон, сыр, огромные оливки с прованскими травами.

Лиз рассказывает о своём первом визите в Париж, еще в семидесятые.

– Что для нас был Париж? Мечта! Но куда все ломанулись? Конечно же по магазинам!

– А вы?

– Говори мне «ты», детка, – она подмигивает заговорщицки, – когда ты говоришь мне «вы», я чувствую себя немножко старой.

– Простите.

– Pas de souci (ничего страшного). Французские магазины – это был, конечно предел мечтаний, но я хотела другого. Монмартр, Елисейские поля, Лувр, Булонский лес – вы знаете, какие слухи ходили про Булонский лес?

– Ба!

– Что «ба»? Поговаривали, что там устраивают настоящие оргии! О, ля-ля! А «Мулин руж»? «Лидо»? На самом деле больше всего я хотела зайти на кладбище Пэр Лашез и в Клозери де Лилла.

– Кафе, где писал Хемингуэй? – задаю вопрос, потому что сама хотела именно туда.

– Я люблю тебя, детка! Алексис, где ты нашёл такую умную женщину? – она резко встаёт, чтобы обнять меня, я смеюсь, – Да, обожаю Хэма, ему бы найти нормальную женщину, мог бы прожить до ста лет. Вообще, я хочу сказать, как был прав Сократ! Женившись, можно стать либо счастливым, либо философом. Так вот, нам дали возможность погулять по городу, естественно, за нами плотно следили. Вы же понимаете, в то время советские люди на Западе все были под колпаком. Но мне повезло…

Лиз рассказывала, я слушала её и у меня было ощущение, что я смотрю кино! Реально история достойная того, чтобы быть сценой из фильма!

– Я рыдаю на могиле Пиаф, про себя напевая «La Vie en rose» (Жизнь в розовом цвете, песня Эдит Пиаф) и вдруг ко мне подходит мужчина, и на хорошем русском спрашивает, откуда я?

Подошедший оказался известным французским бизнесменом русского происхождения, он приятельствовал с Ив Сен-Лораном и как раз шёл на встречу с ним, у него было время, и он решил заскочить на кладбище, где была могила его бабушки, русской аристократки Анны Бестужевой.

– Представляете, что было, когда я назвала ему фамилию? Я же тоже была Бестужева! Правда, по мужу, конечно, но всё равно. Мы тогда не знали просто ли мы однофамильцы или родственники. Но он просто вцепился в меня, сказал, что такую красоту не может скрывать от своего друга Ива. А я понимала, что могу получить за такое знакомство! О, ля-ля!

Но на встречу Лиз пошла – как можно было отказаться?

– Я решила, что потом разберусь, в крайнем случае – отсижу, ахах! Да, да, такие мысли тоже были. И понимала, что за границу скорее всего больше не поеду. Не в этой жизни. Но зато вернулась в нашу скромную гостиницу с невероятным подарком – платьем, очками и поцелуем Сен-Лорана на щеке. И его знаменитые слова, которые потом разлетелись на весь мир были сказаны мне: главное в платье – женщина, которая его надевает.

Лиз смахнула слезу, а я посмотрела на Алекса. Он тоже смотрел на меня.

Удивительно, мы знакомы так недолго, но в присутствии его я настоящая, мне ничего не надо играть. Ничего не хочется играть. Хочется жить.

– Платье и сейчас висит у меня в шкафу. Оно пойдет тебе, Надя. Нужно примерить. Тогда я была примерно, как ты, только грудь больше. Хотя и у тебя не маленькая. Большая грудь – это большая награда. Бог мог бы не давать нам мозги, достаточно было бы пары приличных сисек, да, Алекс?

– Что?

– Ты не слушаешь меня, мой дружочек? Ай-ай-ай! Ты уже сделал Наде предложение?

Он явно не ожидает от бабули подставы, начинает кашлять.

– Поперхнулся? Вот! Думай о своём поведении. Надя, а может спустимся ко мне? Покажу платье и еще много интересного.

– Нет, ба, она останется со мной, у нас еще есть нерешённые вопросы.

– Побойся Бога, Алексис, ты наверняка уже ей всё там натёр!

– Бабушка!

– Что я не так сказала? Qu'y a-t-il? (В чём дело) Тут все взрослые!

– Лиз, мы с Надей спустимся к тебе чуть позже, хорошо?

– А тебя никто не приглашал! У нас свои женские секреты, да?

– Dans chaque malheur cherchez la femme. (В каждом несчастье – ищите женщину)

– Oh mon Dieu, Алексис, не будь таким душным. Хорошо, если вы уже закончили завтрак я пойду. А то еще заставите мыть посуду. Я у себя. Надин, я жду!

– Спасибо, я приду!

Лиз встает, расцеловывает нас и уходит, оставляя в воздухе аромат Парижа и дорогой пудры.

– Она просто великолепна.

– Великая женщина, да… Знаешь, мой дед умер, когда папе было всего пятнадцать. Сердце. «Скорая» приехала поздно, не успели. Лиз осталась одна, с двумя детьми. Сын и дочка, пятнадцать и тринадцать лет. Это был конец шестидесятых. Время то еще. Мужчин одиноких подходящих не так много, да она как-то и не стремилась замуж. Всегда повторяла, что если бы наш дед был жив мужчин бы у неё больше не было. Но вот такая судьба…

– А этот Бестужев с кладбища?

– О, там тоже был роман, хотя он старше лет на двадцать. Роман с КГБ, конечно. Он приезжал, дарил наряды, драгоценности. Лиз вызывали в органы, требовали сотрудничать. Она сказала – Родину люблю, но сукой не буду. До восемьдесят девятого она не могла выехать из Союза. И Бестужеву отказывали во въезде. В девяностом он вызвал её в Париж, ей тогда было уже за пятьдесят, ему за семьдесят. Он хотел жениться. Но Лиз отказала.

– Почему?

Алекс разводит руками.

– Это спросишь у неё. Да, кстати, у нас с тобой важное дело.

– Какое? – хлопаю глазами, – Я бы еще кофе выпила.

– Сейчас сделаю. А важное дело – развод.

– Развод?

– Да. Двойной развод. Твой и мой. Нужно зайти на эти несчастные госуслуги и посмотреть, как там это всё оформляется, хорошо?

Я не знаю, что ответить.

Развод – это хорошо, конечно. И мой состоится однозначно, но…

– А зачем тебе разводиться? – задаю совершенно нелепый в своей глупости вопрос.

– Ох и дура ты Надя, даром, что умная женщина. Разведусь, чтобы жениться.

– Да?

В этот момент звонит телефон. Всё по законам жанра.

Номер высвечивается – звонят из клиники, в которой лежит Гусаров, на бегущей строке видно.

Чёрт, Гусаров! Я о нём забыла. Ему же вещи нужны, наверняка? Бельё. Полотенца, паста зубная, или пасту я положила? Ну, мало ли… бульон. Может, доктор сказал что-то купить?

Поднимаю трубку, казённый голос интересуется я это или не я. Я.

– Гражданка Гусарова, вам нужно подъехать как можно скорее к нам.

– А в чём дело?

– Ваш муж умер.