Развод. Прошла любовь, завяли помидоры

Глава 46

– Думаешь, нам стоит разговаривать? – задаю вопрос нагловато, пьяненько улыбаясь.

Мы не просто отвели бабушку домой, мы еще выпили у неё отлично сваренного нам Алексом кофе, договорились обязательно сходить вместе на милонгу – потанцевать танго, а еще на каток, попрощались, и теперь стоим в его подъезде, на лестнице.

– А ты считаешь, нам что надо делать, Надь?

Я не отвечаю. Вербально.

Я делаю.

Подхожу вплотную. Обвиваю его шею руками. Подтягиваюсь. Смотрю в глаза.

– Запрещенный приём, детка.

– А я знаю… Хочу тебя.

Вот так, откровенно, просто, честно.

Я его хочу.

Хочу быть с ним.

– Пойдём тогда.

– К тебе или ко мне?

– Обижаешь, Наденька? Конечно же ко мне.

– Хорошо.

Улыбаюсь, а он всё-таки притягивает меня сильнее, впивается в губы.

– Совсем уже охренели, места больше не нашли сосаться? Приличный дом был. – грозный женский голос заставляет вздрогнуть, Харди поднимает голову. – Ой, Лёшенька, прости, не узнала, дорогой! Как бабуля? Целуйтесь, целуйтесь… Простите, что помешала! – тон дамы сразу меняется, а я прыскаю куда-то в шею Алексу, чувствуя, что и его грудь ходит ходуном.

Мы поднимаемся к его квартире.

– Это тётя Жанна, чумовая баба, жаль ты не повернулась и не увидела её. Она выше меня ростом. – Ого, а мой Харди, на минуточку, метр девяносто точно! – и шире раза в два, раньше работала проводницей в поездах дальнего следования. Ну и ты понимаешь, как её все называли?

– Как?

– Песню помнишь? «Стюардесса по имени Жанна… обожаема ты и желанна…», вот еще все пассажиры и окрестили «стюардессой», это она всё нам с бабулей рассказывала, хорошая тётка, душевная, но строгая, видишь, целоваться нельзя.

– Она же сказала – Лёшенька, можно? – смеюсь. – И часто ты тут целовался?

– Не поверишь, с тобой в первый раз. С тобой Надежда, вообще многое в первый раз.

– И у меня с тобой тоже.

Я не лукавлю. Это так. В первый раз.

В первый раз я так хочу, чтобы всё это было и не заканчивалось. Хочу без остатка. Хочу навсегда.

Нет, возможно, раньше я тоже так хотела. Но в молодости всё как-то иначе. Всё по-другому.

Сейчас, когда есть уже опыт прожитых лет, многое воспринимается иначе. Что-то проще. Что-то сложнее.

– А твой сын дома?

– А что?

– Не знаю… ну, наверное, мне неловко.

– Ты моя женщина. Что может быть неловкого?

– Лёш, я еще и мама его девушки. И чужая жена.

– Так. Стоп. – Он тормозит меня реально прямо под дверью своей квартиры. – Давай договоримся. Никаких чужих жён тут больше нет, хорошо? Ты – моя женщина. Если ты с этим согласна, то мы двигаемся дальше, а если нет…

– Что, если нет? – почему-то вся замираю внутренне, словно от его ответа реально будет зависеть моя жизнь.

– А что, ты считаешь – нет? – он смотрит так… нечитаемо, нарочно, гад, так, чтобы не понять…

– Я хочу услышать, что скажешь ты.

– То есть ты полагаешь, что есть варианты?

– А их нет?

– Девочка, ты что-то у меня разбаловалась, не находишь?

– Я?

– Да, да… Ты, Надежда Петровна. Слишком много на себя берёшь.

– Неужели?

– Угу… видимо, кто-то давно не получал по заднице, да? Что ж, придётся мне вас, мадам, воспитывать.

– Воспитывать можно свою женщину. А ты мне не сказал, что если нет…

– Если нет, то я сделаю всё, чтобы моя женщина поняла, что она моя. Ясно?

– Ясно.

И тепло. Нет, горячо. Горячо и дико приятно слышать это от него.

Его женщина.

А он? Он мой мужчина?

Он ведь тоже, в некотором роде несвободен?

– И сразу предвосхищая вопрос, который вертится у мадам на языке.

– Даже так?

– Именно так. Я считаю себя твоим мужчиной.

– Неужели.

– Именно.

– Но… может твоя жена считает по-другому?

– Моя жена может считать всё, что угодно, её статус не имеет значения, потому что моей женой она является только на бумаге и очень скоро перестанет таковой быть. Надеюсь, твоего мужа постигнет та же участь.

– Он перестанет быть твоей женой?

– Надь, вы там сколько выпили?

– Ну… м-м-м… Две бутылки? Или… три? Я не помню. Было вкусно.

– Прекрасно. Пойдём. Тебя нужно уложить в горизонтальное положение.

– Ага, и воспользоваться.

– Чем?

– Не чем, а кем. Мной. Моим положением.

– Это обязательно. – он усмехается, подходит к двери своей квартиры.

– Лёш…

– Что?

– Алексей Иннокентьевич?

– Я слушаю, Надежда Петровна.

– Я тебя люблю.

Просто захотелось ему это сказать. Очень захотелось. До сердечной боли. До кома в горле. До пекущих глаза огненно-солёных капель.

Люблю…

Часто мы говорим это слово по инерции, не потому что чувствуем, а потому, что вроде бы надо сказать.

Люблю, люблю, люблю…Буднично, без посыла, без эмоций. Когда там, за этим словом ничего не стоит. Или стоит, но этого мало. Или когда-то стояло, но давно исчезло, истлело, истончилось, ушло, сбежало, испарилось. А мы всё говорим. Люблю, люблю, люблю… Слова, слова, слова… Как у Шекспира. Слова, за которыми часто не стоит дело.

А должно стоять!

И вот это – я люблю тебя, должно подкрепляться чем-то!

Я люблю, поэтому вот тебе, милая, кофе в постель, завтрак, стакан теплой воды с лимоном с утра, вот тебе уборка в доме и развешенное бельё, вот тебе – поиграл с ребёнком, сделал с ним уроки, вот тебе деньги на карту на твои хотелки, и огромная корзина орхидей. Вот тебе любимый я вся, без остатка, вкусный ужин, нежная улыбка, массаж, пластинка, о которой ты мечтал, кружка, потому что ты их собираешь, шуруповёрт и перфоратор, и новые кроссовки.

Люблю – это вынести мусор, сделать укол, сбегать в аптеку за лекарством. Люблю – это поехать отдыхать туда, куда она хочет, или сделать отдых таким, чтобы он запомнил. Люблю – это просто рядом, когда нужно. Люблю – это спокойно слушать стук клавиш ноутбука, когда она пишет свои книги. Люблю – это слушать его рассказы о работе и сложностях новой системы.

Люблю – это не быть безразличным.

Это не слово в пустоту.

И сейчас я его говорю мужчине, который назвал меня своей женщиной.

– Я тоже люблю тебя, Надя.

И мы опять целуемся в подъезде как школьники, долго, вкусно, трепетно. Счастливо.

А потом открывается дверь.

– Бать, тут это… у матери проблемы…

Прим. автора – Дорогие мои, гимн любви – это всё про моего мужа. Хочу тут в книге сказать ему спасибо за то, что он рядом, и что он у меня такой.