- Хм, – летит в лицо язвительная ухмылка сидящего на кресле свекра, стоит мне показаться на верхней ступеньке.
На втором кресле, подпирая лоб ладонью, сидит Карен. Выпрямляется, заметив меня. Он не отводит глаз всё время, пока я спускаюсь вниз. Смеряет меня взглядом, полным презрения, с ног до головы. Остро и мучительно. Но я выдерживаю – с вызовом смотрю на него, стоит нам схлестнуться взглядами. Мне есть, что сказать.
Подхожу к дивану, на котором разместились мама, Нора и свекровь. Она плачет громко, навзрыд, спрятав лицо в плече дочери, пока моя мама поглаживает её по плечу.
Папы нет.
- Доооча! – жалобно тянет мама, когда я сравниваюсь с ними, подскакивает со своего места и бросается ко мне. – Ксюша, ну как же так?! Как ты так...
- Где папа? – обращаюсь к ней спокойно. Мне важно знать, что он рядом. Он меня точно поймет. Он же с самого начала понял.
Но мне никто не отвечает.
- Вааай, – причитает свекровь, услышав мой голос. – Ай бала! За что ты так с нами?..
- Ксения, разве я тебя так воспитывала? – подхватывает меня за предплечья мама.
Моя жизнь превратилась из идеальной сказки в трагическую буффонаду.
- Какое воспитание! – басит свекор, упирается кулаками в подлокотники и встает на ноги. – Воспитание!
- Сват, ну что же вы... – задевают маму его слова.
- А что не так с моим воспитанием?! – отстраняюсь от мамы и не даю свекру пройти, преградив проход между креслом и низким журнальным столиком. – Что вас не устраивает в моем воспитании, Георгий Каренович? То, что я не согласна, чтобы об меня вытирали ноги? Или что я не позволю больше держать меня за круглую идиотку, которой можно врать в лицо?!
- Кто тебе врал, ахчи?! – рычит он в ответ. – Ты мою семью на весь мир опозорила! Врали ей! Врали!
- Ай бала, не говори так! – плачет свекровь. – Я тебя как родную дочь приняла! Карен, скажи что-нибудь!
- Да, Карен, успокой эту истеричку! – брезгливо взмахивает рукой свекор.
- Да, Карен, успокой меня. – не двигаюсь с места. И не свожу глаз со свекра, даже обращаясь к его сыну. – Наговори красивых клятв, чтобы я снова поверила. Пока ты развлекаешься со своей шлюхой. Говори, Карен. Всё равно папа тебя прикроет, если что, да?
- Вааай, – снова заходится в рыданиях свекровь. – Мои детиии, мои малышиии...
Он молчит.
- Что же ты молчишь? – поворачиваю голову к нему. Прав был классик о тех, кого могут обмануть дважды! Меня накрывает такая злость на себя, что я еле сдерживаюсь. Во всем, что сейчас, в этой комнате происходит, есть и моя вина. Ведь он же на самом деле меня смог убедить. Он точно знал, что говорить, чтобы я ему поверила. – А как же «мы справимся, джана»? Ты же нашими детьми клялся, Карен.
Он продолжает молчать, презрительно поджав губы.
- Ксения! – встряхивает мою руку мама. – Ну не рушить же семью из-за этого, дочка?
Какую семью, мама? – продолжаю смотреть на Карена, чтобы не пришлось повторять дважды – он всё увидит в моих глазах. – Нет больше никакой семьи.
Мама обреченно наклоняется к подлокотнику дивана и, опираясь дрожащей рукой, медленно садится.
Свекор выплевывает остервенело: «Тьфу!», обходит кресло с другой стороны и идет к дверям веранды.
Провожаю его взглядом и замечаю папу. Он там, снаружи. Говорит по телефону и смотрит на меня пристально. Неужели и он меня осуждает? Что не смогла, как мама, терпеть? Не согласилась смиряться с изменами мужа? Это был её выбор. Я не смогла так же. И теперь кругом виновата. Слёзы начинают душить, и я сглатываю тугой ком, застрявший в горле.
А потом папа едва заметно кивает мне. И я понимаю, что не одна. Что он на моей стороне.
Это придает силы.
- Уходи, Карен. – Слова даются легче, чем я могла представить.
- Я в своем доме. – Он не двигается с места. На лице непроницаемая маска. И только по дергающимся желвакам можно понять, что он взбешен.
- Тогда уйдем мы, – озвучиваю очевидное. Не знаю, куда. Своей квартиры у меня нет... Придется в первое время пожить у родителей, пока я не решу этот вопрос. Дальше оставаться под одной крышей с ним я точно не буду. Смотрю на маму, она всхлипывает и отводит глаза.
- Мы... – прищуривается муж, почесывает идеально выровненную щетину на подбородке. – Ты думаешь, после всего этого я тебе моих детей оставлю?
- Карен! – вскрикивает в ужасе Нора впервые за вечер, но её голос растворяется в моём, полном возмущения:
- Это мои дети!
- Ты хочешь со мной побороться? – с азартом басит Карен.
Неужели, всё это ему доставляет удовольствие?! Как он вообще может использовать детей, чтобы делать мне больно?!
- Карен! – снова кричит Нора. Она хочет встать с дивана, но свекровь буквально виснет на её руке, в тихой истерике качая головой. – Они дети. Им мать нужна!
- Нора, не вмешивайся! – раздраженно выплевывает он, не глядя на сестру. На меня смотрит. Не моргая. С презрительной ухмылкой на губах. Будто это я разбила нашу семью. – Отец им тоже нужен, но об этом она не захотела думать.
- Ты не посмеешь!
- Ты себя слышишь?! – раздается одновременно. Смотрю на Нору в каком-то отчаянном исступлении. Нора! – гремит, перейдя на крик. Я начинаю переживать, что дети могут слышать этот ужас. Его же это, видимо, совершенно не беспокоит, потому что с каждым словом его голос звучит всё громче. – Я сказал, не вмешивайся! Мои. Дети. Будут. Там. Где. Я!
- Прекратите этот балаган! – вместе с порывом ветра врывается в гостиную раскатистый бас свекра. – Мало нам позора?! Надо и перед соседями... Лариса! Вставай! Карен, помоги матери! Нора! Моё пальто!
- Вика, поехали, – тут же обращается к маме папа.
Свекор влетает в гостиную и идет к прихожей. Следом заходит папа и закрывает дверь на веранду. Не знаю, о чем они говорили, но отцы не смотрят друг на друга, и это очень бросается в глаза.
- Но, Витюш, а дети?.. – робко пытается сопротивляться мама.
- Гога... – одновременно с ней стонет свекровь.
- Домой, я сказал! С этой семейкой всё понятно!
Всё происходит очень быстро. Нора и Карен, как роботы, встают по команде отца и делают так, как он сказал. Он хватает пальто из рук Норы. Выходит.
Затем Нора помогает матери одеться. Карен выводит её, поддерживая за плечи. Золовка накидывает на себя синий пиджак, оборачивается, беспомощно смотрит на меня и плетется следом.
- Ксюша, – голос папы звучит тише обычного, когда мы остаемся втроем. – Я говорил с...
- Папа, пожалуйста, не сейчас...
Он понимающе кивает.
Через минуту я остаюсь одна.
Не хочу ни о чем думать.
Не могу...
Усталость наваливается с такой силой, что я буквально заставляю себя закрыть изнутри входную дверь, выключить весь свет и подняться наверх, к себе.
Стягиваю покрывало с кровати прямо на пол.
Туда же спадает мой черный, из праздничного превратившийся в траурный, наряд.
Зарываюсь, как в детстве, под одеяло, чтобы спрятаться от страхов, и моментально отключаюсь.
Всю ночь мне снятся кошмары. Бесформенные, липкие, вязкие. То черный цветок на груди превращается в змею в золотой чешуе, которая ползет к шее, обвивает, душит, ядовито шипя «привет, сладкий...». То вдруг она становится ярко-красной, как мамина помада, и кровавыми кляксами растекается по коже. Но я не могу прогнать видения.
Не могу проснуться – предыдущая бессонная ночь не прошла бесследно.
Поэтому, когда утром звонит будильник, я едва размыкаю веки. С трудом заставляю себя присесть. В голове гул. Еле ползу до ванной, обдаю лицо холодной водой, чтобы наконец-то проснуться. Возвращаюсь в спальню, проверяю время и с тревогой осознаю, что все мои бесхитростные действия растянулись на час!
Надо поднять детей.
Отвезти их в школу...
Хотя, можно один день и пропустить...
Вот, глупая, какая школа? Воскресенье же...
С этими мыслями я выхожу из комнаты. Она не смежная с детской – та чуть дальше по коридору. Но еще не дойдя до нее я вижу, что дверь открыта. А вокруг оглушительная тишина.
Тревога сбивает сердцебиение. В два шага преодолеваю оставшиеся несколько метров, чтобы убедиться – детей в комнате нет. Постель расправлена.
Трясущимися руками открываю по очереди шкафы – сначала Геры, потом Вики – вещи на месте.
Пора лечить нервы!
Накрутила себя! Наверное, они просто сами проснулись, оделись и ждут внизу, когда я спущусь приготовить им завтрак.
- Вика! Гера! – зову их громко, стараясь придать голосу спокойствие. Дети и так напуганы.
Тихо.
Бегом спускаюсь вниз.
Никого.
И в прихожей нет их обуви.
- Гера! Вика! – кричу в истерике.
Понимаю, что это бессмысленно.
Карен выполнил свою угрозу. Забрал моих детей! И истерикой я не смогу их вернуть. Но мозг будто отключается по щелчку, включив животный страх. Делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю, чтобы немного успокоиться. Звоню контакту «Карен Джан», который еще не успела переименовать.
Несколько гудков – и отбой.
Набираю номер Норы – она-то мне точно ответит. Она на моей стороне.
- Ксюш, – слышу в трубке.
- Нора, он забрал детей!
- Нет, – шепотом отвечает Нора.
- Да, Нор, их нет! Он их забрал, пока я спала! Он взломал замок, Нор! Я же заперла изнутри, он не мог иначе...
- Нет, Ксюша, – почему-то повторяет она. До меня не сразу доходит смысл того, что она произносит дальше: – Они сами.
- Что сами? Кто сами?
- Дети. Они сами пришли.
- Как?..
- Ночью. Пока ты спала. Сказали, что хотят жить с папой.
Не верю.
Не могу и не хочу верить в то, что мне говорит Нора. Что дети сами пришли к ним. Не испугались выходить поздно ночью, в темноте из дома, когда даже в своей комнате просили оставить включенными прикроватные светильники.
Не могу и не хочу верить, что они винят меня в чем-то. Даже в самом страшном сне не могла представить.
Но всё вокруг кричит именно об этом. Даже не сломанный замок.
Они ушли сами.
Я виновата.
Я прогнала мужа.
Я не сохранила семью.
Стою теперь истуканом, как дура, одна посреди гостиной огромного дома, о котором так долго грезила, представляя, как счастливо мы будем в нем жить большой любящей семьей. Наблюдаю, словно со стороны, немую сцену из кино.
Сюрреализм.
Артхаус с армянским акцентом.
С глухим стуком телефон падает на пол.
И мой и без того весь в трещинах мир рассыпается миллиардами осколков.
********************* „Если человек вас обманул, он мошенник; если он обманул вас дважды, вы дурак.“ — Проспер Мериме