Развод. Ты всё испортил!

Глава 8.

- Проходи, пап.

Папа проходит к дивану, но не садится – ждет, пока я закрою дверь и присоединюсь к нему. Смотрю на этого сосредоточенно нахмуренного мужчину с совершенно седыми волосами, а перед глазами молодой, статный военный с горящим взглядом. Мама всегда говорила, что я больше похожа на него.

Всегда была такая же категоричная, такая же решительная.

Была.

И буду снова. А пока...

- Кофе будешь? – неуверенно топчусь на месте. – А где мама?

Он пришел без предупреждения. Я не скажу ему, что он чудом застал меня дома. Что я просто вернулась за куртками полегче, потому что не посмотрела с утра прогноза погоды и одела детей в теплые куртки, хотя весна и солнце уже вовсю вступили в свои права. Что после похода в музей, который организовал комитет по случаю начала весенних каникул, хотела прогуляться с ними до ближайшего кафе, чтобы поговорить о том, что подслушала накануне... И что пока дети были на мероприятии, я собиралась наведаться в помещение будущего центра, где уже вовсю идет ремонт.

Он даже не знает о том, что я ушла из фирмы и решила начать с чистого листа не только личную жизнь, но и профессиональную.

- Ксения, не суетись, дочка. – отвечает он, всё еще ожидая меня на ногах. – Садись. Поговорим.

Я послушно иду к нему, и мы одновременно опускаемся на мягкий диван. Наверное, сесть напротив друг друга было бы правильнее, удобнее для разговора. Но вместо этого я скидываю тапки и, подобрав ноги, поворачиваюсь к нему корпусом, припав плечом к спинке дивана. Он сидит, вытянувшись, будто не с дочкой собирается беседовать, а принимает парад победы, не меньше.

Разглядываю едва уловимую сеточку морщин вокруг глаз, еще не полностью сошедший после отпуска загар на ровном лице, четкую линию скул – всё еще красив, всё еще привлекателен. Всё еще знает об этом.

- О чем ты хочешь поговорить, пап?

- Я не звоню, чтобы не тревожить тебя лишний раз, – начинает он. – Толик мне рассказывает вкратце о ходе дела.

- Хм, – ухмыляюсь машинально. – В принципе, ничего нового, да, пап?

На самом деле, отпустив вопрос этики, я не возражаю, чтобы мой адвокат рассказывал моему отцу детали развода, но эта, между слов выданная информация меркнет перед тем, что он произнес в начале.

- О чем ты, милая?

- Не звонить лишний раз, не приходить лишний раз, не обнять лишний раз... – впервые говорю ему что-то подобное. – Зачем? Я же дочь полковника, мне такие нежности не полагаются.

Даже так, в профиль, заметно, как папин взгляд тускнеет. Он чинно разворачивается ко мне и несмело тянется к моей ладони. Позволяю ему взять меня за руку.

- Ты же знаешь, дочь, мне сложно дается проявление чувств.

- Вот как. – Губами улыбаюсь, а в глазах невысказанная боль маленькой, обиженной на папу девочки. – А маме ты изменял тоже без чувств?

- Твоя мама очень... – папа сводит брови, а я уже знаю, что он скажет далее. Я столько раз слышала эти слова за прошедшие месяцы, что без труда могу их определить еще до того, как они будут озвучены.. Почему-то все об этом говорят с одинаковым, слегка загадочным прищуром, с одинаковым гортанным голосом с надтреснутой интонацией...

- Пап, пожалуйста, только не надо этих слов про мудрость. – Вижу, что попала в точку. – Я уверена, она бы предпочла этой мудрости свое непрожитое женское счастье. Знаешь, только пережив измену самой, я по-настоящему поняла, как же больно было моей маме.

- Только увидев, как тебе больно, дочка, я понял, через что по моей вине прошла Вика.

Я вижу, как сложно дается ему это признание. Но раз уж я начала говорить, выскажусь до конца.

- Не только она, папа. Ваши дочери тоже это проживали вместе с мамой. Даже острее, чем мама. Ты знаешь, как невыносимо ребенку мечтать, чтобы его родители развелись?

Он долго молчит. Отпускает мои пальцы. Болезненно закрывает глаза.

- Лена так хотела вырваться из этого, что сразу после школы замуж вышла чуть ли не за первого встречного! Повезло хоть, что нормальный парень попался.

- Прости меня, дочка.

Впервые в сознательной жизни вижу моего всегда собранного, всегда уверенного в себе и своих действиях отца таким растерянным, уязвимым...

- Я поддержу тебя во всём, дочка. Только скажи, что надо. С твоей мамой и сестрой я уже поговорил, объяснил им, чтобы не лезли с советами простить этого... Карена. – Он произносит имя зятя с презрением. – Не должен был я давать согласия на ваш брак, когда он опоздал на помолвку...

- Не вини себя, это был мой выбор, – поглаживаю пальцами правой руки безымянный палец левой, на котором долгие годы носила обручальное кольцо. - Ты бы не смог удержать меня, пап. Я же вся в отца. Такая же решительная...

- И категоричная, – заканчивает он фразу, которую мама часто повторяла.

Я не еду в центр. Вместо этого решаю поделиться с папой своими мыслями и планами на будущее. Ведь именно за этим он и пришел. Он слушает меня внимательно, задает вопросы, подбадривает, едва проскальзывают нотки волнения или неуверенности. И неожиданно вызывается помочь проекту своими связями. Обещаю иметь в виду его предложение, с удивлением отметив для себя, что сегодняшний день сделал больше для нашего с ним сближения, чем вся жизнь до этого. Провожаю папу, быстро беру то, за чем и возвращалась, и еду за детьми. Впереди меня ждет очень важный разговор, который я и так слишком долго откладывала.

*** - Ну, спрашивай. – Гера откидывается на спинку диванчика, пока официант забирает тарелки с остатками пиццы.

Я специально дождалась, пока они расправятся с пепперони, чтобы не портить им аппетит. И мой проницательный сын это понимает. – Ты же не просто так нас сюда привела?

- Я не могу просто так пригласить своих детей в кафе? – отшучиваюсь, откладывая чашку с американо на дне. Я его избегала месяц, чтобы не спровоцировать снова скачок давления. А сегодня не удержалась.

- В понедельник, мам? – Вика поднимает бровь, переплетая пальцы с братом. Они сидят напротив, плечом к плечу, как всегда – единым фронтом.

- Ваша правда. – Кофе однозначно был плохой идеей. И без того встревоженное предстоящим разговором сердце под дозой кофеина отстукивает на полную мощь.

- Ты про папу, да? – резко напрягается Гера, и от безмятежного спокойствия не остается следа. Он собран, сосредоточен. Напуган. В его глазах – не детская тревога, а что-то взрослое, почти мужское.

Киваю.

- Да, милый, – тянусь через стол, сжимаю его ладонь. – Про папу и про меня.

- Я не хочу слушать это разговор. – Вика резко качает головой, губы дрожат. – Давай поедем домой. Папа приедет, и...

- Он не приедет, Вика, - вдыхаю. - Мы разводимся.

Голос звучит тихо, но так, что сомнений не остается.

- Нет, мам, это неправда! – вскакивает Гера, выдергивая ладошку. – Вы же помирились!

- Нет, милый. Не мирились.

Дети замирают. Жду протестов, слез, криков – но вместо этого между ними пробегает молчаливый разговор. А потом Гера, по праву «старшего» брата, первым озвучивает слова.

- Ты его больше не любишь? – бросает он обвинением. – А он любит. Он дедушке сто раз говорил об этом.

В его тоне не вопрос, а приговор. Если папа любит, а мама – нет, значит, виновата она.

- Твой папа меня очень обидел, Гера. Обманул.

Дети расстроенно переглядываются.

- Ты же тоже нас обманула! Ты обещала, что папа не уйдет никуда от нас, а сама его выгнала... – сжимает кулаки. – Но ты же всегда нас учила, что нужно уметь прощать.

Восхищаюсь невольно его хваткой. Он бьет точно в цель — ведь это правда. Я сама вложила в него эти слова, а теперь сама же их нарушаю.

- Всё так, Гера. Я не сказала вам сразу правду. И видишь, как вам было потом больно? Мне тоже было очень больно. Дети... Он меня предал.... – Глубокий вдох. – Он не перестанет быть вашим папой, я не перестану быть вашей мамой. Но мы больше не можем оставаться мужем и женой...

- Мам, ты же сама всегда говорила, что надо уметь прощать! – выкрикивает в отчаянии мой сын.

- Я и сейчас так считаю, Гер. Я прощу. – глотаю ком в горле. – Когда-нибудь... Потому что очень тяжело жить с обидой в душе. Но... – спотыкаюсь о подавленный взгляд сына. – Но я уже не смогу ему верить. Разве можно жить с тем, кому не веришь?

- Я бы не смогла, – тихо роняет Вика.

- Это нечестно, мама, не честно... – Разжимает кулаки Гера. Его голос срывается.

- Это жизнь, родной. Так бывает... – тянусь к нему, но он отстраняется... – Мне жаль, что это произошло и с нами. Но лучше, мы с вашим папой будем жить отдельно и спокойно, чем вместе, но как чужие люди. Это уже будет не семья. Так лучше и нам, и вам.

- Ты поэтому тогда заболела? – осторожно шепчет Вика, касаясь моей руки. – Из-за папы?

Киваю.

Они снова обмениваются взглядами — долгими, без слов. Вика кусает губу. Гера стискивает зубы. А потом…

- Я не знаю, как тебя предал папа, но я не хочу, чтобы ты больше так болела.

Он выбирается из-за стола и делает шаг ко мне. Вика – за ним.

- И, мам... – Они обнимают меня так крепко, будто боятся, что я исчезну. – Прости нас, пожалуйста, что ушли. Мы тебя больше не оставим одну. У папы все были рядом: и папи, и тати, и тетя Нора... А ты осталась одна. Мы не хотим, чтобы ты была больше одна.