Развод. Ты всё испортил!

Глава 22

Чувство, будто я распалась на три части. И пока две из них в ужасе и суматохе пытаются одеться, вызванивают отца, подруг, спешно вылетают из квартиры – третья «Я» стоит в углу и в оцепенении наблюдает за всем этим. И только в лифте мы все снова сливаемся в одно, морально опустошенное тело.

Не хотела будить детей – они сами проснулись в тот момент, когда я открывала Кате – единственной, кто была с утра свободна – дверь перед тем, как уехать.

За руль не села, руки тряслись, как у паркинсонщика. Прыгнула к папе в машину, назвала адрес больницы, из которой мне позвонили.

В ушах до сих пор шипит бесстрастный мужской голос в трубке.

И слова, которые тот успел сказать перед тем, как телефон выпал у меня из рук. Самые обычные слова, если произносить их по-отдельности. Но вместе они сливаются в нечто страшное.

Ночь.

Алкоголь.

Скорость.

Отбойник.

«Ваш муж в в реанимации».

- Пап, он никогда не садился за руль пьяным, – почему-то хочется оправдать его перед отцом.

Папа не реагирует никак. Только морщится от ярких лучей солнца, пробирающихся в салон, и сосредоточенно смотрит на дорогу.

- Мы виделись вчера. Поругались.

И только я это озвучиваю, как к букету взбесившихся эмоций присоединяется еще одна.

Вина.

Отголоски прошлых фантомных болей?

Головой я понимаю, что не виновата ни в чем, что произошло ночью с Кареном, но внутри всё сжимается, скручивается, болит. Если бы не поссорились, он бы не пил.

Но не я сажала его пьяным за руль! Не я.

- Сказала уже его семье? – спрашивает папа после долгого молчания.

Нет.

Мне позвонили, потому что юридически пока я – его семья. Но по факту, мне надо сообщить эту новость и его родителям.

- Не успела.

- Позвони им, дочь. Они должны знать.

Я звоню Норе. Звонить родителям страшно.

Непонимание, испуг, плач. На фоне различаю полный ужаса протяжный крик свекрови.

Говорю, где Карен, и кладу трубку.

Доезжаем.

Не жду, пока папа припаркуется, чтобы войти в клинику вместе с ним – выбегаю одна. Ищу стойку информации. Бреду куда-то по длинным коридорам, втягивая носом запах медицинского спирта и хлорки. Наверное, так пахнет страх.

Разговор с врачом получается скомканный.

Карен пока в реанимации. Переломов, разрывов и других серьезных повреждений нет. Множественные ушибы. Жизненные показатели постепенно приходят в норму. Давление, дыхание, пульс. И все прогнозы были бы положительными, но он до сих пор не пришел в сознание.

Врач говорит, это из-за резкой встряски и мощного удара выстреливших подушек. Уберегли от внешних физических увечий, но, как следствие – травматическая кома.

- Надо ждать. Отёк постепенно спадет, мы успели вовремя. Нам сразу позвонил таксист, который ехал следом – он видел сам момент столкновения. Так что нам удалось ввести петлевые диуретики практически сразу.

- Сколько ждать?

- Сложно сказать. Кто-то приходит в себя через несколько дней, кто-то через четыре недели, а кто-то не...

Телефон в руках оживает – Нора. Но не успеваю ответить, экран быстро гаснет.

Врач замолкает, и тут же рядом с ним возникает кто-то в белом халате, и они уходят.

- Ксюша! – Нора бежит ко мне, едва я появляюсь в поле её зрения. За ней – мой папа и бледная свекровь, которую ведет за локоть Георгий Каренович. – Ты видела врача? Что говорят? Как мой брат?

Пересказываю.

Параллельно на подкорке цепляюсь за мысль: как хорошо, что столкновение было не с другой машиной, а в отбойник.

Понимаю, что держусь на морально-волевых, чтобы не расплакаться. Мне страшно. Карусель фраз в голове набирает оборот, и в ней добавляется новая: «А кто-то не...» Доктор не договорил, а я и не хочу дослушивать, потому что даже в страшном сне, в самой сильной ненависти не пожелаю, чтобы с Кареном случилось непоправимое. Он может быть изменником, предателем, плохим мужем, который скоро станет бывшим...

Но он не перестает быть отцом моих детей.

Хорошим отцом.

Господи, пусть он очнется!

Свекровь без сил растеклась на одном из неудобных стульев, расставленных вдоль стены. Не плачет, не кричит – стонет, взгляд направлен в пустоту. Нора в углу молится. Свекор с папой ушли – пробуют найти врача, с которым я общалась.

Внезапно свекровь поднимает голову, крутит её направо-налево.

- А где дети? – спрашивает испуганно.

- Дома, с подругой, – отвечаю спокойно.

- Разве это дома?.. – лепечет тихонько, кивает, поджимает губы. – Разве это их дом?

- Их дом там, где я.

Больше она ничего не говорит. Не уверена, успел ли сын ей рассказать, почему я переехала, но в её глазах нет возражений, неприятия – только боль и смирение.

Пишу Кате.

«Всё хорошо, играем в настолку!» – прилетает ответ практически сразу.

Понимаю, что не могу просить её остаться с детьми на весь день. Понимаю, что пока Карен в реанимации, к нему никого не пустят. Понимаю, что надо уходить.

Всё понимаю.

Но сейчас мне кажется предательством – просто уйти. Оставить убитых горем людей, которые долгие годы были моей семьей. Вдруг им понадобится помощь? Вдруг его маме станет плохо, а Нора растеряется? Такое бывало раньше. И это не по-человечески. Не время и не место выставлять напоказ обиды.

- Ты иди, ай бала, – снова слышу голос свекрови. – Что тебе тут стоять... Ты иди...

- Я могу остаться, – голос срывается, звучит неуверенно, – помочь.

- Чем ты поможешь? – ухмыляется слабо. – Только если помолишься за моего ребенка... А молиться можно и не тут...

- Если что-то...

- Мы скажем. – не смотрит на меня. – Иди к детям.