Оказывается, и такое бывает. Чтобы мать отправляла своего ребенка к отцу. С вещами.
- Весь день с ней на связи. – Артём устало потирает переносицу. – Сказала, что больше не справляется. Что двенадцать лет он был на ней, а теперь моя очередь.
- Не понимаю... – отвечаю глухо. Больно видеть его таким растерянным. – Почему?
Сидим с ним рядом, у высокой, похожей на барную, стойки, которая разделяет его квартиру-студию на кухню и гостиную. Дима ушел в душ, но мы всё равно говорим тихо, чтобы он случайно не услышал.
Мальчику и так тяжело.
- Говорит, устала от капризов Димки. Она ребенка ждет. Общего со вторым мужем. Долго не получалось у них. Нервничать ей нельзя. Но я думаю, дело не в этом.
Шум воды утихает.
- Что ты собираешься делать? – спрашиваю осторожно, пока Дима не выщел.
- Сын останется со мной, это не обсуждается.
Киваю. Конечно.
- Ксюш, прости. Такой важный для тебя день, а я всё испортил.
В этот момент из ванной выходит Дима в темно-синем вафельном халате. Волосы мокрые, глаза красные.
- Пап, у тебя шампунь закончился, – бросает, не глядя. Поднимает глаза, смотрит на меня так резко, что мне становится физически больно. – Она еще тут?
- У неё есть имя, Дима. – строго произносит Артём. – И она – очень важный для меня человек. Поэтому выбирай тон, сын.
- Ага, понял. – язвительно морщится мальчик. – Прикажи мне еще называть её мамой.
Замираю. Чувствую, как по спине ползут мурашки.
Последнее слово он будто выплевывает. Оно для него не свято, не окутано нежностью.
Он будто потерял веру в самое святое – что мама будет его любить всегда и безусловно. И теперь боится, что то же самое повторится и с отцом.
И я буду в этом виновата.
Что-то во мне сжимается в тугой, болезненный комок. Потому что знаю – если ему сейчас не помочь, он навсегда останется с этой раной в душе.
Чувствую, как непросто и Артёму.
- Я пойду, Артём. – Пытаюсь улыбнуться, но получается плохо. – Отдыхайте.
Выхожу на площадку. Он идёт следом.
Останавливаюсь у лифта, поворачиваюсь к нему.
- Прости, – снова говорит он виновато.
Глупый...
В чем именно его вина?
Я знала, что у него есть ребенок. Я ведь тоже мама...
И мои дети могут точно так же отреагировать на появление в моей жизни другого мужчины.
- Ты ничего не испортил. И тебе не в чем извиняться, это жизнь, Артём. – подхожу к нему ближе. – Да, такая странная, сложная.
- Ты теперь уйдешь? – вижу в его глазах смятение.
- Только если ты меня об этом попросишь.
Он всё понимает. Взгляд мутнеет. Резко выдыхает – и расстояние между нами исчезает само собой. Одновременно подаемся вперед, еще один шаг навстречу. Обвиваю руки вокруг его торса.
Прижимаюсь к нему, стирая последнюю дистанцию между нами. Впускаю его в мою жизнь по-настоящему. Вдыхаю его запах. Чувствую через ткань рубашки, как бьется его сердце – быстро, неровно. В унисон с моим.
Его дыхание становится прерывистым, обжигающим. Он нежно приподнимает мою голову и, прищурившись, смотрит в мои глаза, будто спрашивает: «Можно?»
Легкий кивок.
Закрываю глаза.
И я чувствую его губы на моих.
Сначала робко, аккуратно. Почти невинно. Нежно целует нижнюю губу. Отстраняется. Прикусываю губу в предвкушении. Сердце замедляется в ожидании. Ещё!
И он слышит. Меня, мои мысли, моё сердце.
Прижимает к стене и впивается в меня. Холод бетона контрастирует с жаром его тела. Моё – откликается на его ласки сладкой истомой. Размыкаю губы. Его – горячие, настойчивые, заставляют меня забыть обо всём. Он исследует меня с новой, балансирующей на грани нежностью, от которой подкашиваются ноги. Я отвечаю ему с той же страстью.
Мы наконец разъединяемся, чтобы перевести дыхание, он не отпускает меня. Его лоб прижат к моему.
- Я иду в комплекте с сыном, – шепчет он, улыбаясь. – Примешь меня?
Улыбаюсь в ответ. Кладу голову ему на грудь.
- Два ноль в мою пользу. А ты меня?
Обнимает.
- Иди к сыну, – говорю я, с трудом контролируя дрожь в голосе. – Мы разберемся со всем. Вместе.
Жму кнопку лифта.
Он кивает, но не отпускает мою руку до последнего и размыкает пальцы только когда двери лифта начинают закрываться.
Да... Будет непросто... А кто сказал, что должно быть обязательно легко?