С первого взгляда (СИ)

Глава 8. Лера

И все-таки я не перевариваю этого парня! Стоило только выдворить за порог существо, делающее мою жизнь куда «разнообразней» в последние дни, что начало года хочется возненавидеть всей душой, как на меня, радостно потирающую ладошки вследствие избавления от одной ма-а-аленькой проблемки, тут же уставилась излишне любопытная пара светло-зеленых глаз.

Ну вот и все… В ближайшее время Солнцева Валерия Петровна станет самой настоящей измученной мумией, разлагающейся на диване в гостиной. Так и знала, что общение с этим парнем ни к чему хорошему не приведет. То бить его приходится, иначе до верхушки мозга с первого раза не доходит, то игнорировать, что, будем честны, у меня так и не получается делать…

– А теперь, Валерия, – Никита нависает надо мной непробиваемой стеной, загораживая своими широкими плечами свет от небольшой люстры в коридоре, – я слушаю и внимаю. Кто это был?

Не знаю, как было у Вероники, когда она еще встречалась с этим психом, но мне от одного тона его голоса хочется втянуть голову в плечи и спрятаться, лишь бы не попасть под раздачу. Эта интонация, это раздражение, явно мелькающее в светлой радужке, уж точно не предвещает ничего, кроме самого худшего.

Что ни день, то эмоциональные качели какие-то!

– Я же уже говорила. Мы просто делаем проект по…

– Хороший такой проект… С поцелуями и обжиманиями!

– Ты не так понял…

– Да что тут понимать?

– Между нами и правда ничего нет, – прошептала я, чуть ли не прилепляясь к стене спиной.

Ух, сейчас бы чаю… С валерьяночкой, и желательно не мне.

Брат хмурит брови, разворачивается на пятках и устремляется прямиком на кухню, громко щелкая по чайнику. Злобно притоптывает ногой, отбивая четкий ритм босой стопой по полу, остервенело разрывает два пакетика чая, швыряя заварку по кружкам, и совершенно невозмутимо роется в холодильнике, ничего оттуда так и не доставая.

Злится… Переживает… Мой любимый, единственный и вечно неугомонный братец. Сейчас у него пар из ушей повалит, и тогда можно будет спокойно выдохнуть, понимая, что мой верный и уравновешенный сожитель вернулся.

Не люблю, когда он пышет гневом. В эти моменты он всегда становится излишне молчаливым. Переваривает все в себе, в глаза не смотрит и всячески старается игнорировать, пока самостоятельно не придет к какому-нибудь выводу. Пусть уж лучше ворчит и громит все вокруг, чем строит из себя самого задумчивого человека на свете. Так я хотя бы смогу ответить ему кулаками и колкостями, зная, что относительно права во всем.

– Ладно, – парень резко выдыхает, дожидаясь звонкого щелчка закипевшего чайника, и разворачивается всем корпусом ко мне. – Лучше скажи, мне уже начинать нервничать и поджидать его в темном переулке?

Вот он, гроза все моих ухажеров на ближайшие лет десять…

– Не думаю. Но если он еще останется целым после моих рук, то я обязательно тебе об этом расскажу, – радостно заявила я, воодушевленно постукивая ладонями по столу в ожидании ароматного напитка.

Я знаю, о чем он думает. Всегда знаю, что таит в себе его взгляд, полный понимания и поддержки. Никита Петрович был первым, кто все узнал, и первым, кто стирал мои слезы несколько часов подряд, не зная, как успокоить и прикоснуться к рыдающей девчонке. Тогда я была самой настоящей плаксой. Хотя… Сейчас ничего не изменилось, кроме одного…

Лучше и правда быть одной, чем с кем-то.

– Эй, перестань! – смеюсь я, ворочаясь на кровати, стараясь избежать чужих проворных рук на своем теле, но это не помогает.

Чужие ладони большие, широкие и такие теплые. Они настолько горячие, что, кажется, способны согреть в самую ненастную погоду, и от этого на душе становится еще теплее. Саша шепчет что-то нечленораздельное, прикасается там, куда я в жизни не позволила бы ему добраться, но это приятно и ни капельки не отрезвляет.

Он вновь целует куда придется, расстегивает одну пуговичку за другой на голубой блузке и не дает пошевелиться, придавливая своим телом сверху.

– Саш…

Я не пытаюсь его остановить. Да и мне не позволила бы это сделать грубая мужская сила. А нежные и горячие прикосновения заставляют буквально плавиться и растекаться одной большой безвольной лужицей от приятных касаний.

Его губы везде… На губах, шее, плечах, животе… Еще немного, и я останусь перед этим наглецом в одном нижнем белье, сдаваясь окончательно и бесповоротно. Даже дышать становится тяжелее от взгляда этих пронизывающих насквозь голубых глаз. Ну какой же он!..

Сопротивляться смысла нет, да и не особо хочется противиться этому сладостному притяжению. Так хочется потянуть за край его футболки и переместить ее вверх, оголяя симпатичный торс с, вероятно, упругими кубиками пресса. Но вместо него видно лишь расплывчатое телесное пятно, и это заставляет замереть. Но всего на секунду, ведь ему совершенно ничего не мешает подмять меня под себя и впиться своими упругими и такими целовабельными губами в мои, вырывая из груди тихий стон.

Его руки беспорядочно блуждают по телу, а я, одурманенная запахом яркого, холодящего душу ментола, перестаю замечать что-либо, никак не касаемое нас двоих. Одна его ладонь методично сжимает мое бедро, пуская табуны мурашек по коже, вторая вовсю терзает мою обнаженную спину, а третья…

Стоп, какая третья?..

– Солнце… Вставай…

О чём он вообще? Какое вставай, когда всё только началось?!

– М-м-м…

– Подъём я сказал!

И почему у него голос моего брата? Еще и три руки… Может, они уже успели подружиться и теперь издеваются надо мной? Но ведь еще вчера он хотел подкараулить его в темноте между домами, чтобы отмутузить посильнее…

Стоило только приоткрыть один глаз, как обнаглевшее симпатичное личико парня тут же промелькнуло передо мной. Чужие губы растянулись в лукавой улыбке, а одна явно лишняя конечность тут же замахала в знак прощания, посылая мне от своего прикосновения с губами воздушные поцелуи.

Он что, совсем офонарел?

– Никита? – пробормотала я, всё ещё не веря своим глазам, и потерла их ладонями, смаргивая сонливость и желая развидеть увиденное.

– А кто еще? Мечтаешь о Папе Римском? – брат язвительно лыбится и тут же сдергивает с моего подбородка одеяло, откидывая его на пол. – Давай, вставай. Нам в универ через час, и если ты продолжишь дрыхнуть и пускать слюни, мы опоздаем.

Ну почему он такой? Почему всегда старается испортить мне утро? Может, ну ее, эту учебу?.. Пойду работать дворником, как «мечтала», буду мести тротуары… Буду видеть трехруких людишек со смазанными лицами и телами…

Нет! Вон из моей головы, гад! Не пущу!

– Встаю… – простонала, наблюдая, как слишком радостная в шесть утра тушка скрывается за дверью и усаживаюсь поудобнее, подпихивая под ноги мягкое одеяло.

Чертов сон! Чтоб его, этого Зайцева… Пусть в отместку ему снятся самые жуткие кошмары, где я буду каждый раз пытать его до болезненной икоты! Ишь ты, ручонки свои распустил, трогал меня куда придется… Нет, нет, нет и еще раз нет! Не бывать этому!

Я его ненавижу! НЕ-НА-ВИ-ЖУ! И он мне ни капельки не нравится. Не нравится! Точно! Точно ведь?..

Чтобы хоть немного отвлечься от жужжащих со всех сторон мыслей, старающихся пробраться мне под кожу как можно глубже, я, пугая домочадцев своими резвыми прыжками в разные стороны, молча прошлепала на кухню и, отодвигая матушку с кухни подальше, принялась готовить на всех завтрак. Пышный омлет со свежими томатами, копченой колбасой и ароматной зеленью…

Это шкварчание копчености, поднимающаяся до закрытой крышки яичная смесь и мельтешащий за спиной Никита, то и дело сглатывающий слюну и ворчащий что-то о скором завтраке… Все это навевает приятное чувство ностальгии по былым временам, когда мы с братом дрались за очередную нарезку для завтрака, мама ругалась и шутливо била нас по рукам лопаткой, а папа, посмеиваясь, читал свою любимую газету, наблюдая за всем со стороны.

– Боже, где этот ангел, спустившийся к нам с небес? Почему возле плиты стоит рогатый черт и кашеварит что-то вкусное? Где мы так согрешили? – деланно вздыхает Никита и прикладывает руку к сердцу, делая вид измученного, страдающего человека, пододвигая ближе к себе заполненную омлетом тарелку.

И в кого он такой?

– Сегодня просто снег обещали, вот она и делает все, чтобы глупый прогноз погоды ничего не смыслящих в этом людей сбылся, – весело заявляет папа, за что тут же получает легкий шлепок по коленке от своей жены.

Ну хоть кто-то на моей стороне и не старается поиздеваться с утра пораньше.

Мама смотрит на мужчин обыденно снисходительно, возводит глаза к потолку и одними губами просит дать ей сил, поправляя выбившиеся из уложенного строгого пучка прядки. М-да уж… Ей еще тяжелее, чем мне, ведь я терплю все это только девятнадцать лет, а она с восемнадцати, как вышла замуж и родила своего первого ребенка. Бедная женщина. Я бы на ее месте уже давно избавилась от них, возвращая своей жизни спокойствие и умиротворение.

– А тебе, – прошептала я, усаживаясь на свободный стул возле брата и впиваясь ноготками в его ногу, обтянутую все еще тонким слоем пижамных штанов, – я сделала особенную порцию с долей яда и слабительного. Не помрешь от отравы, так хотя бы понос замучает.

А ему хоть бы хны! Будто и не слышит моих слов, уминая завтрак за обе щеки и визжа от удовольствия.

* * *

Пять минут… Осталось пять минут! Если я за это время не успею повесить куртку и не добегу до четвертого этажа, Егорова меня прилюдно четвертует и даже скупую слезу не пустит, наслаждаясь моей погибелью.

– Четыре! – сквозь гул голосов студентов слышится один единственный отчетливый, с угрожающими нотками, возле лестницы первого этажа.

Вот же ж..

Расталкивая снующих туда-сюда студентов в разные стороны и тихо извиняясь на каждое недовольное, негодующее высказывание, я принялась перескакивать через ступеньку, стремясь как можно скорее добраться до конечной точки своего пути.

– Три… – слышится впереди и вдалеке среди толпы виднеется блондинистая макушка.

Вот ребята перед ней расступаются. Вот она грозно глядит на меня в ответ в другом конце коридора. Вот она злостно притоптывает ножкой в такт моему гулко бьющемуся от нехватки воздуха в легких сердцу. А я… Да я же сейчас помру на этом светлом кафеле и буду еще долгие годы мельтешить приведением, распугивая всех студентов! Какая же нелепая смерть: остановка дыхания от страха перед лучшей подругой…

– Два-а-а…

– Да здесь я уже! Здесь… – промычала, запыхавшись хватаясь за плечи подруги и переводя дыхание. – Что ж ты так орешь? Аж на первом этаже слышно! – девушка в ответ лишь хитро прищуривается и растягивает свои ярко накрашенные алой помадой губы в подозрительно счастливой улыбке.

Неужели нашла себе нового ухажера, о котором теперь будет без умолку трещать весь день? Ей бы уже определиться, а то нацепляет так через пару месяцев целый букет венерички и будет плакаться одинокими вечерами, сетуя на несправедливость бытия.

– Смотрю, твои утренние часы все такие же насыщенные, – шепчет, приобнимая меня за шею и даря приторный поцелуй в висок.

Блин, помада же останется…

– И не у меня одной, – вторю в ответ, отлепляя от себя чужие жаркие ладошки. – Кто на этот раз? – Девушка молчит, смотрит на меня внимательно, словно хочет заглянуть в самую душу.

И чего это с ней? Неужели и правда случилось что-то необычное?

– Просто… – Вероника интригующе подзывает меня к себе пальчиком, заставляя встать на носочки, чтобы хоть немного поравняться с ней в росте, и заигрывающе шепчет на ушко: – Соскучилась по тебе. БЕ-ЗУМ-НО!

Нет, они с Никитой точно друг друга стоят. Оба упрямые, непослушные, излишне гордые и порой слишком милые, чтобы я могла хоть как-то на них злиться. Они даже в далеком детстве умудрялись сводить меня с ума одним лишь своим присутствием. Неразлучная парочка, придумывающая самые изощренные пытки для единственного в компании человечка младше их самих.

– А в особенности по твоей вкусной стряпне и ночевкам… – Егорова звучит слишком печально, чтобы можно было пропустить ее реплику мимо ушей. – Уже столько времени прошло с нашего с тобой последнего раза, – заявляет громко и этим заставляет проходящих мимо студентов удивленно оборачиваться, рассматривая нас с головы до пят.

Вот же неугомонная! Последний раз... Специально же заставляет меня краснеть, не затыкаясь ни на секунду со своими откровениями, о которых никому и знать было не обязательно. В прошлом году так вообще умудрилась целых полчаса рассуждать о том, каким бы шикарным мужчиной она была, родись долгожданным Олежкой, которого так хотела ее мама. Никогда не забуду этот пугающе ошарашенный и удивленный взгляд паренька с потока, внимательно слушающего ее длительные рассуждения о смене пола.

– Ты не понимаешь! Лучший в мире мужчина – это бывшая женщина. Да я бы нарасхват была у всех представительниц прекрасного пола. И пойму, и поддержу, и жилеткой для слез побуду, когда это необходимо. Нет, я была бы шикарным мужиком! Жаль, все равно любила бы мужчин…

– Я тоже скучаю, – отвечаю, просовывая несколько купюр в автомат с необходимым ранним утром кофеином. – Родители уезжают на дачу в выходные, поэтому можем устроить полноценный девичник с пиццей. Тем более Ксюша давно хотела посмотреть какой-нибудь новый боевик.

– Да, но… – Вероника как-то странно оглядывается по сторонам и, не заметив никого вокруг, тут же понуро бормочет: – помимо твоих родителей есть еще один Солнцев, который никогда не исчезает, стоит его об этом попросить или хотя бы намекнуть. А еще…

– Шилов… – зная эту девчонку наизусть, отвечаю я, печально глядя на подругу. – Наши мечты несбыточны, и дело не только в моем брате.

– Все запланированное может случиться, только если Никита провалится в канализационный люк и пропадет без вести, а Кирилл отпустит Ксюшу от себя хотя бы на одну ночь. Липучка приставучая… Не удивлюсь, если они еще и в туалет вместе ходят!

– Вряд ли Ксенька решилась бы на это, – смеюсь, забирая наполненный горячей живительной жидкостью стаканчик, и протягиваю подруге купленную по пути ее любимою «улитку» с корицей.

– Фоглафна! – бубнит, рассыпаясь в множественных благодарных поцелуях, пачкая меня теперь не только помадой, но и сладкими сахарными крошками. – Как, кстати, позанималась вчера со своим ухажером? – добавляет, прожевав очередной большой кусочек, заигрывающе поигрывая бровями и плюхаясь на подозрительно свободный в это время диванчик в коридоре, на котором обычно ребята проводят время в ожидании очередной нудной пары.

– Да… Нормально вроде…

– А вот я знаю совершенно обратное, – самодовольно шепчет, хлеща меня по плечу от переизбытка чувств.

Ишь, даже про свой завтрак забыла, желая получить как можно большую дозу сплетен перед трудным учебным днем.

– И откуда у тебя такие познания?

– Хм, – подруга делает вид, будто мыслительные процессы так и работаю на износ в ее черепушке, постукивая указательным пальчиком по подбородку. – Проверенный источник.

Даже знаю какой. Ну, Никитка, подожди. Сегодня вечером тебя будет ждать самая настоящая смертная казнь! А Вероника… Что вообще сейчас между этими двумя происходит? На людях говорят, что ненавидят друг друга, а в реальности на душе у обоих тоска тоскливая.

Я ведь знаю, что брат вечерами пишет ей миллиарды сообщений и после нескольких прочтений тут же стирает каждое, прокручивая в голове возможный диалог, который никак не может состояться. А Егорова с нетерпением ждет каждое, но не получает ни одного. Единственное, что хоть как-то может их разговорить, так это я. Их негласная договоренность, действующая на протяжении многих лет, одновременно режущая по открытым незажившим ранам и залечивающая их в то же мгновение…

…Родители уехали еще вчера, оставив нас троих на пару дней с полным холодильником еды. Думаю, когда мы вместе, они больше переживают за население вокруг нас, чем за троих беспомощных в свои шестнадцать детей.

В коридоре темно, и лишь небольшой светильник в гостиной хоть как-то освещает уютное пространство вокруг. И среди гудящей тишины слышно лишь два тихих голоса, перешептывающихся о будущем. В такой момент их тревожить нельзя. Так даже мама говорила, когда заставала брата с Вероникой целующимися в коридоре и думающих, что их никто не заметит.

Остановившись за углом, я прислонилась спиной к прохладной стене и прислушалась, ругая саму себя за то, что подслушиваю воркование двух влюбленных. Но я не могу этого не сделать.

– Ник, давай договоримся… – шепчет брат едва слышно, будто утыкается губами в светлую макушку подруги, которая всегда на этот жест расплывается в счастливой улыбке и млеет от чужих прикосновений.

– О чем?

– Если между нами что-то произойдет в будущем, пусть это никак не коснется Леры. Давай и дальше приглядывать за ней, как было всегда?

Девушка мычит, спрашивает, что же такого может между ними произойти, а Никита шутливо предлагает множество историй для их расставания, судя по звукам, получая за каждое под дых…

…– Знаю я этот источник, – бурчу в ответ, нагло воруя у подруги лакомый кусочек. Пусть лучше о себе думает, чем продолжит беспокоиться о своей проблемной, практически младшей сестре.

Не будь нужды идти на пары, мы могли бы провести за болтовней целую вечность. Обсудили бы предстоящую домашнюю работу, очередного Вероникиного ухажера, подбивающего к ней клинья третью неделю подряд, перемыли бы по косточкам мою неудавшуюся личную жизнь и везение на встречи с ненормальными индивидами. Но стоило услышать на этаже знакомый тонкий голосок, что-то радостно вещающий собеседнику, как выражение лица подруги тут же приобрело веселое выражение.

– Вспомни гов… К-хм! – девушка прокашливается, пряча пустой пакет от выпечки в небольшой кармашек маленького рюкзачка. – Не будем о неприятном. Вон, гляди, идут наши пиявки. У Ксюшки уже рука, наверное, онемела от того, как он в нее вцепился! – прошептала мне на ушко, закатывая глаза на любвеобильность парочки, что не укрылось от изучающего взгляда Шилова.

– Вероника, я все слышал!

– Еще хоть раз назовешь меня так и твоей девушке придется соскребать тебя с асфальта!

И так каждый раз. Еще с конца прошлого учебного года повелось, что как только эти двое начинают переходить на личности, то драки, не такой уж и шуточной, точно не избежать. В прошлый раз нам с Лебедевой пришлось их разнимать с помощью вовремя подоспевших ребят, и то мы как-то умудрились получить по парочке синяков от этих сумасшедших.

Уголки губ парня дергаются в точно не дружелюбной улыбке, и теперь даже слепой знает, чем закончится это «спокойное» утро…

– Ве-ро-ни-ка…

– Ну все!

Подруга подскакивает с насиженного места, впихивая мне в руки свой рюкзак, и направляется прямиком к улепетывающему парню, под удивленный возглас Ксюши.

Какие же они дети. Но еще больший ребенок среди них – я. Иначе как назвать то странное чувство, что съедает меня изнутри, когда я невольно не могу разглядеть среди толпы надоедливого парня?..

Свежий прохладный ветер клонит деревья и срывает с тонких веточек разноцветную листву, обнажая тёмную крону. Они расстилаются цветным ковром на земле, дарят радость детям, гуляющим в парке, проходящим мимо людям, засматривающимся на природу, ну и бедным блюстителям порядка, которым ещё предстоит все это убирать.

Спокойствие и своеобразная тишина, смешанная с радостными возгласами людей и лаем собак, дарит некоторое умиротворение и даже небольшой настрой на продуктивное продолжение дня. Казалось бы, что еще нужно для счастья? А я скажу!

Для моего счастья просто необходимо, чтобы никто никогда не опаздывал и приходил на встречи в назначенное время и назначенное место вовремя. Прошло уже двадцать минут, как я вышла на улицу в ожидании своего напарника, но оного так и не увидела. Ладно если бы на улице было хотя бы пятнадцать градусов, можно было бы и потерпеть, но не тогда, когда после недели теплой погоды меня на улице ожидает всего плюс пять!

Как же он меня раздражает. То лезет со своей тактильностью, когда это никому не нужно. То оскорбляет, используя для этого не самые лесные слова, то… К черту его! Если из-за этого хмыря я опоздаю на подработку, то он труп. Возьму у отца машину, хоть от вождения я и далека, отвезу его в лес и расчленю. А потом закопаю под какой-нибудь березкой и спокойненько поеду домой с умиротворенной улыбкой на губах и легким сердцем, совершенно не переживая, что попаду в федеральный розыск.

– Разрабатываешь план по моему уничтожению? – раздается шепот где-то над головой, останавливая гулко бьющееся сердце и, кажется, отправляя меня куда угодно, но только не в реальность.

– А ты догадливый… – Зайцев не отвечает, только смотрит сверху вниз, молча показывая свое превосходство в росте.

Пусть наслаждается, пока может. Я все еще могу воплотить свой план в жизнь и уверена, ничего мне за это не будет.

Я вижу, как он смотрит на меня всю дорогу до его дома. Вижу, как шевелит губами и порывается что-то произнести, но не решается. Видимо, этот человек все же учится на своих ошибках и теперь несколько раз думает, прежде чем произнести хоть слово.

Его яркий голубой взгляд пронизывает насквозь, посылая томительную дрожь по каждой клеточке тела. Хочется взглянуть в ответ, увидеть в его светлой радужке все, что он не решается сказать, но страх все испортить лишь усиливается с каждой минутой, проведенной наедине. Страшно ошибиться, вновь довериться не тому человеку и поверить на слово, закрывая на все глаза. Его нужно ненавидеть, раздражаться при одном лишь его присутствии, делать вид, будто его и не существует вовсе. Но что-то мешает. Этот парень цепляет, но я никак не могу понять чем…

– Солнце, ты чего зависла? Не боишься, что глазные яблоки засохнут от одного моргания в минуту?

Его шутки глупы и нелепы, с этим я должна была смириться еще в нашу первую встречу, но это прозвище… Слово, которым имеет право называть меня исключительно моя семья, из его уст звучит неправильно правильно. Не так мелодично, как называет ранним утром мама. Не ласково, как зовет отец, приходя после работы и мечтая утонуть в объятиях своих любимых женщин. Не так снисходительно, как бормочет брат, стоить увидеть на моих щеках капельки крупных слезинок. Оно сладко перекатывается на языке и патокой оседает внутри, заставляя трепетать от одной только интонации его голоса.

– И когда это между нами появились настолько дружеские отношения? – постаралась как можно более безэмоционально произнести я, рассчитывая надоесть ему своими капризами как можно скорее. – Что, если я против таких вольностей?

Что у меня с голосом? Почему он так дрожит, выдавая мое волнение с головой?

– Ты что! Какие вольности?! – показательно удивляется, размахивая руками, привлекая этим мое внимание, и улыбается своими идеально ровными губами, возвращая воспоминаниями в тот злополучный день. – Не спорю, имя у тебя красивое, но Солнце ведь звучит намного лучше.

И что мне ему на это ответить? Начать возмущаться, как делаю и так при каждой нашей встрече? Вывести его из себя своими упреками и снова увидеть это злое выражение лица, которое он никогда не может скрыть? Заставить его в очередной раз показать, что я не так уж и важна?..

М-да уж, его косой взгляд на чужую юбку я, кажется, еще долго не смогу забыть. А чего я ожидала? Надеялась, что он и дальше будет бегать за мной, извиняясь в миллионный раз и понимая, что мне от этого ни холодно, ни жарко? Это не нужно нам обоим. Мы взрослые, свободные люди, можем смотреть куда угодно, трогать кого угодно, целовать…

– Тогда я могу называть тебя Зайчик, раз у нас теперь «такие» отношения? – шепчу, останавливаясь и приближаясь вплотную к парню, поднимаясь на носочки, и легонько дотрагиваюсь подушечкой указательного пальца до чувствительного места за ушком.

Нужно отдать ему должное. Он не хватает меня за руки, как было множество раз до этого. Не старается прижаться плотнее, давая понять его не такие уж и скрытые под маской спокойствия намерения. Он лишь слегка наклоняется вперед, желая быть глазами на одном уровне, и невольно гипнотизирует своими расширившимися черными зрачками, заполняющими чуть ли не всю радужку, делая ее еще более глубокой и темной.

– Мне нравится, – шепчет в ответ, повторяя недавно оброненную мной интонацию. – Можешь продолжать играть со мной, пока опять не сбежишь.

Несмотря на то, что его губы все еще растянуты в улыбке, он серьезен. Это можно понять по напряженным скулам, тяжелому дыханию и вздувшимся венам на шее, явно выглядывающим из-за ворота объемной толстовки.

Он уходит, оставляя меня одну. Вокруг нас современный жилой комплекс, достроенный всего пару лет назад, который я знаю как свои пять пальцев. Именно здесь я по вечерам занимаюсь с девочкой, подтягивая математику и именно сегодня я должна быть у нее в пять часов вечера.

Когда мне нужно удивиться тому, что этот парень по странным вольностям судьбы живет здесь? И нужно ли вообще это делать? Неужели я еще не слишком многое пережила, чтобы прекратить задумывать о совпадениях? Верно, это больше не имеет смысла. Я все равно уже не смогу что-либо изменить, поэтому остается только смириться, что этот человек был необходим мне на короткое знакомство на моем длинном жизненном пути.

– Слушай, а там есть кто-нибудь? – задаю вопрос, подходя к незнакомой входной двери и наблюдая, как молодой человек достает из кармана рюкзака ключи.

– Нет, – отвечает, посмеиваясь и отворяя передо мной вход в «пещеру дракона», из которой я, дай бог, сегодня смогу выйти живой. – Родители вернуться только в начале октября, так что сегодня мы с тобой тут одни.

Зайцев подталкивает меня в спину, поторапливая, быстро разувается и, швырнув рюкзак на пол, проходит дальше. Слышится шум текущей воды, слабые завывания в попытках напеть незнакомую мелодию, и этим он дает мне фору, позволяя пару раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы избавиться от внезапного головокружения и нервозности.

Но, как говорится, недолго музыка играла… Парень не дает мне даже слова вставить, когда появляется перед глазами, самостоятельно стягивает с моих ног кроссовки и заталкивает в ванную комнату.

– Мой руки и проходи на кухню. Думаю, нам надо чем-нибудь перекусить.

И чего это он раскомандовался? Не дал даже поглядеть на обстановку вокруг, а это, между прочим, уж очень сильно хотелось сделать. Такой интерьер я видела только в передачах про ремонт по телевизору. Нет, не хочу сказать, что у нас дома твориться нечто невообразимое, хотя именно такой вывод и можно сделать при виде сиреневого гарнитура на кухне, темного линолеума и светлых бежевых стен, но одна лишь его прихожая захватывает дух, что тут говорить о других местах!

Там светло и подозрительно уютно, что напрочь отбивается любое желание как можно скорее покинуть это место. А синяя плитка в ванной комнате? Да на нее же страшно наступить! Вдруг продавлю свое отражение в ней и все, черная полоса по жизни обеспечена?

– Ты чего виснешь? Нравится? – самодовольно заявляет владелец, стоит мне выйти с полотенцем в руках, умещая мою куртку на вешалке с резными изящными волнами. – Можешь осмотреться, а я пока душ приму, а то запрел от этой духоты на улице.

Да, духота… Ага, жарко… Пусть идет…

Завороженно поглядывая по сторонам, я обследовала, кажется, каждый уголок его отнюдь не скромного жилища и осталась невероятно довольна. Ощущение, будто попала в музей, заплатив за его посещение кругленькую сумму, и теперь совершенно не хочу оттуда выходить. Светлый кухонный гарнитур манит и буквально просит провести самыми кончиками пальцев по чуть шершавой поверхности, а кофейные стены будто сами пахнут свежим кофе с молоком, пробуждая аппетит.

На столе уже лежит колбасная нарезка на блюдечке, несколько ломтиков хлеба, сыра, какая-то непонятная зелень, больше похожая на гороховые стручки, творожный сыр. Дымятся две кружки с ароматным содержимым… Он решил меня закормить до смерти? Куда столько всего?!

Но и эти вопросы отходят на второй план, стоит взять в руки горячую посудину, сделать небольшой глоток и усадить свою пятую точку на небольшой диван из темной скрипящей кожи. Все, я провалилась в свои мечты и категорически отказываюсь из них возвращаться!