Секрет дьявола

ГЛАВА 4

ДЖОЭЛЛЬ

— Надень это, — говорит мужчина, которого прислали за мной на следующий день, почесывая свою длинную седую бороду, испещренную коричневыми пятнами. — Босс хочет видеть тебя в этом платье и на тех каблуках, которые ты надевала в прошлый раз.

Я киваю, подбирая черное мини-платье, которое едва прикрывает мою попу, рядом с ним на полу лежат сверкающие серебряные туфли на высоком каблуке. Я подбираю и их, и несу в ванную.

— Куда, блять, ты собралась? — Его голос наполнен ядом, и все мое тело покрывается мурашками, как будто оно кишит муравьями.

Я поворачиваюсь, учащенное сердцебиение отдается в груди.

— Я пойду переоденусь.

— Нет… — По его лицу ползет бездушная ухмылка. — Прямо здесь. — Я сглатываю желчь, захлестывающую мой желудок и пробирающуюся в горло.

— Я предпочитаю переодеваться в ванной.

Он смеется, его плечи покачиваются.

— Ты предпочитаешь. — Он хихикает громче. — Сука, снимай свою гребаную одежду. Я все равно увижу твою пизду позже, но, по крайней мере, сейчас она вся моя.

Мой пульс бьется в тяжелых судорогах, когда я сбрасываю одежду, и она падает на пол.

Это просто еще одна работа. Он просто еще один клиент.

Мои пальцы опускаются на леггинсы, и я сдерживаю слезы, наворачивающиеся на глаза.

Не показывай ему свою боль.

Я неслышно вдыхаю, спускаю штаны до бедер. Он садится на мой диван, широко раздвигая бедра, так же широко, как и ухмылка, которую он все еще носит.

Он поднимает палец, указывая им между ног. Я знаю, чего он хочет. Нет смысла бороться с этим. Он все равно получит то, что хочет.

Борьба не принесла мне ничего, кроме ран, как тех, что прошли, так и тех, что остались шрамами, которые я буду носить до тех пор, пока жива.

Я двигаюсь, чтобы встать между ним, стаскивая трусы и штаны вниз по ногам, изо всех сил стараясь не прижиматься грудью к его груди. Отвращение накапливается в моем пустом желудке, тошнота бурлит, пытаясь вырваться наружу.

Борись с этим.

Будь сильной.

Я вдыхаю полной грудью, втягивая дыхание исцеления. Спасения. Они не могут получить мои страдания. Никогда.

— Твоя рубашка. Давай, — укоряет он, его глаза сужаются. Он ждет, пока я полностью обнажусь, зная, что я презираю каждый момент. Но я всего лишь шлюха. Это все, что он видит.

Когда рубашка спадает с меня, его глаза блуждают по каждому дюйму моего тела, и, в отличие от Энцо, он смотрит на меня так, словно я блестящий предмет, созданный только для того, чтобы он наслаждался им.

— Мхм, мхм, мхм. Неудивительно, что босс получает за тебя максимальную цену. — Его рука тянется к моему бедру, его пальцы скользят вверх и вниз, и моя кожа покрывается мурашками от страха.

Мой нос горит от слез, которые я не хочу проливать, они такие тяжелые, что поглощают меня. Но я не могу. Я не плачу. Не для них.

— Повернись, — требует он. — Я хочу увидеть твою задницу.

Я делаю то, что он говорит, и тогда я чувствую, как его потная ладонь ощупывает мою задницу, резко сжимая ее, словно я не человек, а вещь, которой он может манипулировать, как ему вздумается.

— Наклонись.

Я задыхаюсь от его слов.

— Мы опоздаем. Фаро будет в бешенстве, — пытаюсь убедить его я, надеясь, что это напугает его настолько, что он оставит меня в покое.

— Ты здесь не для того, чтобы иметь мнение, Джоэлль. Не беспокойся о нем. Он сказал мне, что я могу сам испытать тебя.

Нет.

Мое сердце колотится сильнее и быстрее, мне снова и снова становится плохо. Я дрожу на месте, чувствуя себя такой одинокой.

Он поднимается, запускает руку в мои волосы и сильно дергает.

— Я сказал, нагнись, блять, пока я не потерял свое терпение.

Когда я отказываюсь двигаться от шока, вызванного тем, что сейчас произойдет, он переворачивает меня и дает мне сильную пощечину. Все мое лицо горит. Я стиснула зубы, не желая доставлять ему удовольствие от осознания того, что он сделал мне больно.

— Вы, шлюхи, никогда не учитесь, да? Не волнуйся, я научу тебя хорошим манерам.

Он хватает меня за горло и бросает на пол. Мое тело сильно ударяется о деревянные половицы, и я подавляю хныканье от боли в спине.

Пряжка его ремня лязгает, когда он расстегивает ее, молния на джинсах расстегивается, когда ремень падает на пол.

— Лицом вниз. — Его тон резок. — И не заставляй меня просить снова. Не хочу портить это милое личико. Не то чтобы клиентам было не все равно с таким-то телом. — Он смеется так отвратительно, что я вздрагиваю.

Я кручусь вокруг него, выполняя его просьбу. Есть два типа мужчин, которые приходят трахать таких женщин, как я. Те, кто хочет посмотреть на меня, желая получить какую-то странную связь, или те, кто хочет обращаться со мной как со шлюхой.

Со мной все их желания могут быть исполнены. Вот для чего я здесь. Меньше, чем человек. Игрушка. Я здесь, чтобы обслуживать, и я делаю это хорошо. Я действую. Я играю. Но сейчас я не могу стать этим человеком.

Когда я лежу здесь, лицом вниз, уставившись в пол, я думаю об Энцо. Я думаю о человеке, который смотрел на меня так, будто я что-то значу, и когда дикарь позади меня грубо входит в мое тело, слеза скатывается по моей щеке.

Он хрипит, вцепившись в мои волосы, и слезы вытекают только для того, чтобы я была их свидетелем, беззвучно падая на пол. Я не издаю ни звука. Ни от удовольствия. Ни от наслаждения, ни от чего. Я никогда не хнычу, даже когда плачу в одиночестве. Капли агонии, они не останавливаются. Они текут по жизни, о которой я когда-то думала, что у меня будет, по любви и семье, которых я никогда не испытаю. Они текут по молодой девушке, которой я когда-то была.

У таких женщин, как я, не бывает счастливой жизни. Наша жизнь наполнена бесконечной болью. Если бы только я послушала свою мать и не ушла в тот день. Какой была бы моя жизнь сейчас? Была бы у меня семья? Любящий муж?

Но у меня не было бы Робби, не так ли? И все равно, я бы все вернула, потому что все, что знал этот мальчик, — это чистое зло. Такой жизни я бы не хотела для своего милого ребенка. Я бы хотела умереть, когда они только забрали меня. Я хотела бы вернуться назад и сделать так, чтобы они ранили меня так сильно, чтобы меня сейчас здесь не было.

Мужчина стонет, увеличивая темп, а я мечтаю заползти в яму и умереть.

Что Энцо думает обо мне сейчас? Он никогда не захочет узнать, кто я на самом деле. Он думает, что знает меня, но он ни черта не знает.

Мужчина наконец-то закончил, звук его молнии эхом отдается в пустоте моего сердца.

— Одевайся. Мы опоздаем.

Я быстро вытираю слезы, поднимаюсь с пола и хватаю платье и туфли, которые я оставила.

— Приведи в порядок свое чертово лицо! — рявкает он, обнажая зубы. — Ты выглядишь как гребаное дерьмо. — Он бросается ко мне, хватая меня за волосы. — Ты, тупая сука, ты плакала, зная, что нам нужно встретиться с клиентами? — Он оскалил зубы. — Я должен убить тебя за это.

— Ты окажешь мне услугу. И знаешь, что было бы лучше всего? — Я ухмыляюсь, глядя на его самодовольное лицо.

— Что? — Его взгляд расширяется с раздуванием ноздрей.

— Знать, что Фаро убьет и тебя.

Он бросает на меня ядовитый взгляд, его грудь расширяется, а я смотрю на него не мигая. Он знает, что я права. Фаро уже делал это раньше, когда один из его людей играл с кем-то из нас слишком грубо.

Мы — деньги, а Фаро не любит, когда кто-то возится с его деньгами. Его брат, Агнело, отвечает за женщин, но Фаро — настоящий босс. Что он скажет, то и будет. Он всегда показывается в их частном секс-клубе, куда этот придурок и собирается меня отвести.

Там мы делаем все. Все, за что платят люди.

Выставки. Приваты. Самые больные вещи, которые только можно себе представить.

Некоторые из девушек — постоянные участницы, другие, как я, выполняют двойную работу. Мы приходим, когда в нас нуждаются, когда нас специально просят.

Я спешу в ванную с туфлями и платьем в руках, наконец-то я могу побыть одна. Я быстро надеваю одежду, обуваю туфли на каблуках, а затем смотрю на себя в маленькое овальное зеркало.

Дом не большой. Это дом с двумя спальнями и одной ванной, который я недавно делила с Лайной, моей соседкой, девушкой, которую забрали примерно в то же время, что и меня. Но несколько месяцев назад она исчезла.

Когда я однажды спросила о ней мужчин, которые подвозят меня в клуб, они сказали, что она больше не вернется, что если бы я знала, что для меня хорошо, я бы не задавала никаких вопросов.

Я знаю, когда не надо быть глупой. Я знаю, что она мертва. Она должна быть мертва. Иначе почему бы ей не возвращаться? Они бы не поселили ее где-нибудь еще. Не было бы причин. Мы с ней не говорили ни о чем, о чем не должны были говорить, так зачем ее убивать? Если бы они услышали что-нибудь через одну из камер, мы обе были бы мертвы. Должно быть, что-то случилось, пока она работала.

В клубе полно мужчин с опасными аппетитами. Они могли что-то сделать с Лайной, а затем Фаро мог приказать избавиться от ее тела.

Раздается громкий стук в дверь, и я вздрагиваю от неожиданности.

— Поторопись, мать твою! — кричит мужчина. — Если ты не выйдешь через одну чертову минуту, выглядя так же хорошо, как в тот момент, когда я только вошел, ты будешь отвечать перед боссом.

Мои пальцы подрагивают, когда я достаю косметику в ящике стола. Я отрываю часть туалетной бумаги и смачиваю ее в раковине, вытираю пятна туши под глазами, наношу свежий слой, а затем добавляю немного консилера и подводки на нижние ресницы. Я выгляжу настолько хорошо, насколько могу.

Он снова стучит, на этот раз громче. Я открываю дверь как раз в тот момент, когда он собирается повысить голос. Как только он видит меня, он оценивает меня на предмет недостатков.

— Сойдет. — В его кулаке черный капюшон, который я слишком хорошо знаю, а также черная маска для глаз.

— Надень его. — Он протягивает руку, и я беру маску, натягиваю ее на глаза, и мир становится абсолютно черным. Его руки теперь на моем лице, он накидывает на меня капюшон, чтобы я ничего не видела, когда он хватает меня за руку и тащит из дома.

Вечерняя прохлада жестоко бьет по моему телу. Я дрожу, мои соски покрываются бусинками, когда дверь его машины с щелчком открывается, и он грубо забрасывает меня внутрь.

Кожа холодная под моими бедрами, и это практически превращает мое тело в лед, когда я дрожу, обхватывая себя руками.

Дверь с грохотом закрывается, затем еще одна, и через несколько секунд машина мчится по дороге. Резкие повороты и неровный гравий бросают мое тело из стороны в сторону, черная пустота делает неровную дорогу еще страшнее. Страх смерти переполняет меня.

Я думаю о своем сыне, задаюсь вопросом, где он, с кем он. Единственное, что сказал мне Агнело, это то, что Робби не будут держать в клетке до тех пор, пока я буду слушаться.

Я не могу многого добиться от сына, когда мы видимся в эти короткие минуты, особенно когда мужчины подслушивают. Но однажды, когда мы обнялись, я спросила, есть ли у него дом, и он прошептал, что да.

Мне стало легче, насколько это вообще возможно, но я до сих пор не знаю, что с ним делают. У кого мой сын? Мое сердце сжимается в груди, словно кирпич за кирпичом тяжести оседают на ней. Я никогда не перестану беспокоиться о нем. Я не знаю, как это сделать.

Машина останавливается, и мой желудок замирает от тяжелого ужаса. Я борюсь с комом в горле, когда дверь захлопывается с громким стуком и шаги приближаются. Холодный воздух снова встречает меня, грубая рука тянет меня наружу, и я почти спотыкаюсь, но ловлю себя.

— Пошли, — говорит этот мудак, рывком подталкивая меня.

Когда его ноги двигаются, шаги хрустят по гравию, мои тоже. Я борюсь с дрожью в руках, пока он ведет меня в ад, дверь скрипит, пока холодный воздух не сменяется теплым потоком, а звуки людей, разговаривающих в тишине, доносятся отовсюду, когда мы спускаемся по лестнице.

Руки мужчины снова оказываются на моем лице, когда он снимает капюшон и повязку. Мои глаза привыкают к открывшемуся передо мной зрелищу: приглушенное освещение, мужчины с женщинами рядом с ними.

Когда мы проходим дальше, я вижу детей. Я отворачиваюсь с рыданием, не в силах вынести вид их лиц, боль за их глазами. Это навсегда впечаталось в мое сердце. Некоторые из них такие же маленькие, как мой Робби. Слезы наворачиваются на глаза, когда я думаю обо всем, что им пришлось пережить за свою короткую жизнь. Ужасы, свидетелями которых они были. Их бедные семьи.

— Сегодня ты развлекаешь троих. — Он оглядывается через плечо, когда говорит это. — Они будут делить тебя, и они не будут такими нежными, как я. — Мерзкая усмешка скользит по его губам.

В моем нутре все переворачивается, начинается паника, воздух торопливо выходит из легких, пока я пытаюсь его вернуть. Я должна была привыкнуть к этому. К оскорблениям. К насилию. Но каждый раз это происходит как будто в первый раз.

Я все еще та девушка, которая выбежала на дорогу, чтобы убежать от мужчин, которые собирались изменить все ее будущее. Все еще та девушка, которую изнасиловал мужчина, подаривший ей сына, а потом забравший его. Все еще девушка, которая кричала о помощи, когда несколько мужчин сменяли друг друга день за днем.

Я — это она, а она — это я. Мы одно целое. И я не знаю, кому хуже. Девушке, которая не знала, что должно произойти, или женщине, которая теперь знает.

Я вхожу в комнату, где сидят трое мужчин, их дорогие черные костюмы и мокасины гармонируют с черной обивкой кожаного дивана. Они лишь немного старше меня, возможно, им около тридцати.

Как только они видят меня, они встают, их зловещие улыбки как многочисленные кинжалы в моей груди. Я истекаю кровью, но они не видят капель, стекающих с моей плоти, с самого моего существования.

Человек, который привел меня сюда, закрывает за собой дверь, и я остаюсь одна. С ними. С теми, кто обладает властью.

Каждый из них делает угрожающий шаг ближе, в руке того, кто стоит посередине, рюмка, его глаза такие же темные, как и его душа.

— Давайте повеселимся, парни, — говорит он остальным. — Я заплатил за полный пакет.

И тут их руки оказываются повсюду.