Сердцеед в Венецианской паутине

Глава 11: Цена репутации и поле боя на пергаменте

Утро в Венеции ворвалось в узкое окошко серым, влажным светом. Я проснулся мгновенно, моя рука инстинктивно рванулась к кинжалу у пояса, прежде чем сознание осознало: я в комнате Катарины. Она спала сидя, прислонившись к стене у кровати, шахматная доска между нами как немой свидетель нашей странной ночи. Ее лицо в покое казалось моложе, уязвимее, без профессиональной маски.

Я осторожно встал, стараясь не разбудить ее. Но шелест одежды заставил ее вздрогнуть и открыть глаза. На мгновение в них мелькнуло привычное настороженное ожидание клиента, но, увидев меня, сменилось на теплую, усталую улыбку.

«Утро, синьор,» — прошептала она хрипловато. «Ваши люди уже ждут внизу?»

Я кивнул. «Да. Пора идти.» Я поправил камзол, собираясь уйти, но Катарина вдруг поднялась.

«Погодите.» Она подошла ко мне. Ее движения были быстрыми и решительными. Прежде чем я понял ее намерение, ее руки уже были в моих волосах — нежно, но энергично взъерошивая аккуратную прическу. Затем она легонько помяла воротник моей рубашки, скомкала складки на камзоле, сделала вид, что поправляет пояс, слегка сдвинув его.

«Так, — она отступила на шаг, окинув меня критическим взглядом художника. — Теперь сойдет. Выглядите… как настоящий гуляка после бурной ночи.» В ее глазах светилась грустная ирония.

Я смотрел на нее, пораженный этой заботой, и понял. Она создавала мне алиби. Репутацию. Я невольно улыбнулся. «Спасибо, Катарина. Ты… очень предусмотрительна.»

Она пожала плечами, но грустная тень не сходила с ее лица. «Все женщины мечтают о любви, синьор, — тихо сказала она. — Пусть даже чужой. Я увидела ее вчера. В ваших глазах. Это… красиво. И очень печально.» Она отвернулась к окну, где тускло светило венецианское утро. «Идите. Ваши друзья не любят ждать.»

Я положил еще один цехин на столик рядом с первым. Не плата. Благодарность.

Она не обернулась, лишь махнула рукой.

Спускаясь вниз, я чувствовал себя нелепо и благодарно одновременно. Запах таверны — вчерашнего вина, пота и жареного — ударил в нос резче, чем ночью. За центральным столом, уставленным пустыми кружками и объедками, сидели Луи и Брагадин. Луи выглядел помятым, но довольным, с сияющими глазами и легкой дрожью в руках — последствия вина и, вероятно, не только. Брагадин был безупречно спокоен, словно провел ночь в своем кабинете, а не в борделе. Он медленно допивал кофе из маленькой чашки.

Оба подняли глаза, когда я подошел.

«Граф!» — Луи приветствовал меня с преувеличенной бодростью, но в его взгляде мелькнуло острое любопытство. «Надеюсь, искусство вчерашнего вечера вдохновило вас на великие дела?»

Брагадин лишь слегка кивнул, его взгляд скользнул по моим взъерошенным волосам, помятому камзолу. В его глазах застыло откровенное, почти профессиональное одобрение. Он видел именно то, что хотел увидеть: разгулявшегося французского вельможу. «Синьор де Виллар. Выглядите… увлеченным.»

Я кивнул, стараясь сохранить легкую усталость и самоуверенность в голосе. «Вечер был… насыщенным, синьор Брагадин. Благодарю за рекомендацию.» Я сел, отказавшись от предложенного вина, попросил кофе.

Разговор был краток и формален. Брагадин расспросил о впечатлениях от Венеции. Я отвечал уклончиво, но не отказывался от перспективы будущих встреч. Луи вставлял шутки, явно наслаждаясь ролью беспечного компаньона.

Попрощавшись, Брагадин встал. Его рукопожатие было сухим и крепким. «До скорого, синьоры. Уверен, наши пути еще пересекутся. Венеция — город тесный для интересных людей.» Его взгляд на меня был оценивающим, но уже без вчерашней настороженной стены. Я прошел первый тест.

Я тоже поднялся. Луи, оживленно болтая о достоинствах вчерашней брюнетки, последовал за мной. Выйдя на пристань к ждавшей гондоле, Луи внезапно смолк. Только когда лодка отчалила, скользя по мутной воде в сторону палаццо, он повернулся ко мне. Его лицо потеряло маску весельчака, стало серьезным, изучающим.

«Ну что, Леонард, — начал он прямо, без предисловий, глядя на серую воду канала. — Я думал, ты остепенился. Стал примерным мужем. А вон как!» Он кивнул в сторону скрывшегося из виду «Рыжего Осла».

Я молчал, глядя на проплывающие фасады. Молчание затянулось.

Луи не отводил взгляда. Наконец, он тихо, почти шепотом, чтобы не услышал гондольер, выдал: «Чем ты всю ночь занимался с девкой?» Пауза. Я не реагировал. Луи наклонился ближе, его голос стал жестче, настойчивее. «Разговаривали?»

Я медленно повернул голову, встретив его взгляд. Его глаза были спокойны, но непроницаемы.

Луи выдержал этот взгляд, и в его глазах вспыхнуло понимание, смешанное с изумлением. «Черт… — прошептал он. — Ты… ты не спал с ней. Совсем.» Он откинулся на спинку сиденья, словно от неожиданного удара. «Не смог? Даже здесь? Даже ради маски? Не смог предать… ее?»

Я ничего не ответил. Но в моем молчании был ответ громче любых слов.

Луи долго смотрел на меня, будто видел впервые. Что-то неуловимое изменилось в его выражении — зависть? Недоумение? Уважение? «Вот она… сила любви, — наконец произнес он с непривычной для него тишиной в голосе. — Мне этого не понять. Никогда не понимал. Но… — он замолчал, глядя куда-то вдаль, за пределы канала, — …я надеюсь, мне тоже выпадет шанс узнать, что ты испытываешь. Хотя бы раз. Это… чертовски интригует.»

Я почувствовал неожиданный укол чего-то, похожего на сочувствие к этому продажному, легкомысленному, но вдруг так явно потерянному человеку. Я нарушил молчание: «Что ты дашь в отчете?»

Луи мгновенно вернулся к реальности. Его лицо снова стало цинично-насмешливым. «Что? — Он фыркнул. — Что ты всю ночь кувыркался с местной красоткой так, что стены дрожали. А утром мучился угрызениями совести, как последний грешник, а я, добрый друг, тебя утешал добрым словом и напутствием не забивать голову глупостями.» Он усмехнулся. «Правдоподобно. И королю понравится. Он любит, когда его послы проявляют… человеческие слабости. Делает их управляемее.»

Я невольно усмехнулся в ответ. Цинизм Луи был отвратителен, но… полезен. «Правдоподобно,» — согласился я сухо.

У парадного входа палаццо их уже ждал Марко. Его поза была безупречно выдержанной, но в глазах читалась немедленная готовность к докладу. Луи, напевая что-то под нос и все еще излучая довольство, лениво махнул рукой: «Я — в покои. Мне нужно… восстановиться после вдохновляющего вечера.» Он скрылся в темноте вестибюля.

Мы с Марко молча прошли в кабинет. Дверь закрылась. Марко, не теряя времени, начал тихо и четко:

«Брагадин вас приметил, синьор. Уже наводит справки через своих людей в порту и среди менял. Ваше имя, титул, слухи о вашем… положении при дворе. Пока ничего угрожающего, но интерес есть. Ваш… друг, месье де Клермон, — в голосе Марко не было ни одобрения, ни осуждения, — очень помог. Его поведение было идеальной маской легкомыслия. Брагадин видит в вас обоих богатых иностранцев, возможно, ищущих связи или выгодные вложения, не обремененных излишней щепетильностью. Это удобно.»

Я кивнул, подходя к столу. На нем аккуратной стопкой лежали бумаги, а сверху — королевский указ с тяжелой печатью. Я взял его. Парчовый свиток казался насмешкой.

Официальная миссия. Урегулировать торговые споры. Снизить пошлины на французские вина и шелка. Переманить купеческие гильдии на сторону Франции.

Печать Людовика XIV горела киноварью. Детская игра в саду Тюильри. Но даже эта ширма требовала действий. Бросив указ обратно на стол, я взял чистый лист пергамента. Выписал на отдельный лист пергамента имена, выловленные из отчетов и донесений — ключевых фигур венецианского торгового мира, тех, кто дергал нити в Совете Десяти и Гильдиях::

Альвизе Мочениго: Старейшина Гильдии Шелкопрядов. Консерватор, ненавидит новшества. Слабость — редкие античные манускрипты. Сила — связи с церковью, железная хватка.

Джованни Контарини: Глава «Черного Моря». Контроль над левантийской торговлей. Жаден. Слабость — молодая, дорогая любовница-певичка. Сила — флот из 12 галер, умение находить компромат.

Леонардо Дандоло: Совет Десяти. Семья — винные склады. Слабость — тайная страсть к азарту. Сила — голос в закрытом совете.

Изабелла Кверини: Вдова, льняные мануфактуры. Умна, жестка. Слабость — амбициозный, но бездарный сын. Сила — контроль над стратегическим сырьем.

Франческо Барбаро: «Банкир банкиров». Кредитор Большого Совета. Холодный расчет. Слабость — соколиная охота (редкие птицы). Сила — знает все долги и секреты.

Пьетро Дзено: Глава «Новой Гильдии». Агрессивен, тщеславен. Слабость — склонность к риску. Сила — поддержка молодежи, смелые инвестиции.

Эти шесть портретов, нарисованных сухими строчками отчетов, были его полем боя. Каждый — крепость со своими воротами и слабыми местами. Нужны были ключи. Лео позвонил в серебряный колокольчик.

Марко, казалось, не уходил. Он возник из тени бесшумно, его темный камзол сливался с дубовыми панелями стен.

«Марко. Эти люди.» Лео протянул ему лист. «Мне нужно все, что о них знают стены. Не для протокола. Личное. Слабости, страхи, скрытые связи. Особенно — их истинное отношение к французским товарам и… к клану Морозини. И к герцогу де Лоррену.»

Марко бегло пробежал глазами по списку. Ни тени удивления. Лишь в глубине глаз — холодное одобрение удара в цель.

«Мочениго боится дешевого французского шелка как чумы. Видит угрозу его «венецианскому качеству» и монополии, — начал Марко без предисловий, тихо и ровно. — Но он в долгу у Барбаро. Огромном. За манускрипт XII века о шелководстве в Византии. Контарини ненавидит французских конкурентов в Леванте яростнее турецких пиратов. Но его любовница… та самая гречанка. Она бредит Парижем. Мечтает о платьях от мадам де Ла Саль. Дандоло, — Марко почти невесомо коснулся пальцем третьего имени, — проиграл в «Золотом Колесе» две недели назад сумму, равную годовому доходу с его складов. Ищет деньги тихо, но отчаянно. Кверини презирает де Лоррена. Называет его «напыщенным павлином с ядовитыми шпорами» за его отношение к женщинам. Но ее сын… тот дуэлянт и гуляка. Был замешан в скандальной истории с младшим сыном испанского посла. Дело замяли, но компромат есть. Им могут шантажировать.» Он выдавал факты, как драгоценные камни — отточенные, без оправы лишних слов. Каждый — рычаг, крючок, трещина в броне.

Я слушал, запоминая, мысленно примеряя подходы. Сапер в минном поле интриг. «Хорошо, Марко. Очень хорошо. Продолжайте копать. Глубже.»

«Еще кое-что, синьор, — добавил Марко, как будто вспомнив. — Вам прислали приглашение.» Он достал из складок камзола изящный билет с золотым тиснением. «Вечер поэзии. Сегодня. В палаццо Контарини.»

Я поморщился, взяв билет. «Поэзия? Скучища смертная.» Я почти физически ощущал фальшь салонных декламаций.

«Согласен, синьор, — сухо ответил Марко. — Но там будут нужные люди. Мочениго, Дандоло, сама Кверини… и Пьетро Дзено, как представитель «новой крови». И, по слухам, будет сам Франческо Барбаро — он покровительствует одному из чтецов. А также… — Марко понизил голос, — стоит опасаться присутствия синьора Амброджо Морозини. Его имя тоже в списке гостей.»

Я замер. Змея в гнезде. И поле боя — салон поэзии. Ирония судьбы. Я положил приглашение на стол рядом со списком имен.

«Значит, вечером я погружусь в… возвышенные переживания,» — сказал я с ледяной усмешкой. «Приготовьте соответствующий камзол, Марко. И все, что вы успеете узнать об этих людях к вечеру. Каждую мелочь.»

Марко склонил голову и растворился так же бесшумно, как и появился.

Я остался один. Подошел к окну. Туман над каналом рассеялся, открывая мрачную красоту города-ловушки. Мой взгляд упал на стол, где королевский указ соседствовал со списком мишеней и приглашением на вечер поэзии. Три лица одной войны. Я взял перо. До вечера нужно было превратить сухие строчки в живые портреты врагов и возможных союзников. И найти в себе силы сыграть роль ценителя поэзии. Ради Елены. Ради того, чтобы раздавить голову Змеи. Даже если для этого придется слушать сонеты.