Сердцеед в Венецианской паутине

Глава 22: Утро столкновений и тревожных теней

Утро в палаццо де Виллар встретило меня не ароматом надежды, а тягучим напряжением. Солнечные лучи, падавшие в столовую, казались холодными, а воздух был наполнен не запахом кофе, а немой враждебностью. Луи сидел за столом, уткнувшись в тарелку с видом глубоко оскорбленного мученика. Его вилка агрессивно ковыряла омлет. Оттавио Фоскарини, напротив, развалился на стуле с театральной небрежностью. Его роскошный, но кричащий камзол был расстегнут, волосы — небрежно растрепаны, а на лице застыло выражение скучающего превосходства. Он медленно пил кофе, громко прихлебывая, и явно наслаждался атмосферой дискомфорта.

Катарины не было. Ее пустой стул был немым укором.

Я сел во главе стола, чувствуя, как тяжесть вчерашних решений давит на плечи. Я попытался начать завтрак, но тишину нарушали только громкие глотки Оттавио и металлический скрежет вилки Луи по тарелке.

Внезапно Луи отшвырнул вилку. Звон заставил всех вздрогнуть. Он поднялся, его обычно веселое лицо было искажено холодной яростью.

«Оттавио, — произнес Луи ледяным тоном, который я от него никогда не слышал. — Встань. Немедленно.»

Оттавио поднял брови с преувеличенным удивлением. «Простите? Кто вы такой, чтобы мне приказывать?»

«Я — Луи де Клермон, — отчеканил Луи, подходя к нему так близко, что их носы почти соприкоснулись. Лео заметил, как пальцы Луи сжались в кулаки. — И пока ты живешь в доме моего друга… графа де Виллара, ты будешь соблюдать элементарные приличия. Ты выглядишь, как пьяный матрос после драки в портовой таверне. Твое поведение за столом оскорбительно. Встань. Сейчас же. Пойди в свою комнату. Приведи в порядок волосы, застегни камзол, умойся. И только после этого — и только если будешь выглядеть и вести себя как человек, а не как обезьяна в шелках — ты можешь вернуться и позавтракать. Понял?»

Я замер. «Это… что?» Я не ожидал такой реакции от Луи. Такой резкой, властной, почти… патриархальной. Где его привычная насмешливая легкость? Это был не старый Луи. Это был… кто-то другой. Кто-то, кто копировал меня? Мою прямоту, мою требовательность? Мысль была странной, почти тревожной.

Оттавио замер на мгновение, явно ошарашенный напором. Он попытался фыркнуть, но получилось неуверенно. Под тяжелым, неотрывным взглядом Луи, полным презрения и немой угрозы, он неохотно поднялся. Бросив на меня взгляд, в котором смешались обида и вопрос («Ты позволишь так со мной обращаться?»), он, шаркая ногами, вышел из столовой.

Луи повернулся ко мне. Гнев все еще пылал на его лице, но в глазах, помимо ярости, читалась глубокая, почти детская обида. Обида на меня? На ситуацию? На Оттавио?

«Что это было, Луи?» — спросил я тихо, отодвигая тарелку. Голос звучал ровнее, чем я чувствовал. «Я не просил тебя его воспитывать. Во всяком случае, не так… резко.»

«А как?» — вырвалось у Луи. Он начал шагать по столовой, не в силах усидеть. «Лео, друг мой, ты что, ослеп? Или просто решил собрать коллекцию безнадежных случаев? Зачем он тебе? Этот… этот выхолощенный петушок!»

«Изабелла попросила. Это часть договора для Елены, — напомнил я, но чувствовал, что объяснение звучит слабо даже для моих собственных ушей.

«Договор! — Луи фыркнул с презрением. — Ты мог бы найти другой способ! Этот мальчишка — ходячая беда. Он безрассуден до глупости, Лео. Ставит на кон огромные суммы в азартных играх, задирает не тех людей, пьет как сапожник, и слухи о его… похождениях… — Луи сделал паузу, его лицо исказилось от отвращения, — они не просто дурные. Они отвратительны. Он не знает меры, не знает уважения. Он — гниль. И ты хочешь, чтобы эта гниль была здесь? Рядом с Катариной?»

Я напрягся. «Катарина? При чем здесь она?»

Луи остановился, уперся руками в стол, наклонился ко мне. Его голос стал тише, но от этого только жестче. «Я заходил к ней утром. Лео… она дрожала. Как осиновый лист. Она едва могла говорить. И знаешь почему? Потому что она знает Оттавио. Знает лично.»

Холодная волна прокатилась по моей спине. «Что? Как?»

Луи сжал губы. «Я не стал выпытывать подробности. Но по ее виду… по тому ужасу в глазах… я смею предположить, что этот благородный сынок маркизы был одним из тех, кто… купил ее. Возможно, даже первым.» Голос Луи сорвался. «И этот опыт, Лео… он был для нее далеко не приятным. Она боится, что теперь, под одной крышей, он может… попытаться повторить. Или просто своим присутствием, взглядом… снова напомнить ей о том аде.»

Я почувствовал, как сжимаются его кулаки под столом. Гнев, холодный и яростный, закипел в груди. «Только этого не хватало». Я представил Катарину, ее хрупкое сияние, растоптанное одним появлением этого… этого негодяя.

«Он неисправим, Лео, — настаивал Луи, видя его реакцию. — Распутник. Тщеславный, жестокий щенок.»

Я вздохнул, пытаясь обуздать гнев и посмотрел на Луи. «Луи, друг мой… напомни-ка мне, кто считался главным повесой Парижа до этой ссылки? Чьи похождения были на устах у всей столицы?»

Луи отпрянул, как от удара. Его лицо покраснело. «Это… это совсем другое дело! Я… я никогда не обижал женщин! Я никогда не обращался с ними как с вещью! Я знаю правила игры, Лео! Уважение, взаимность, удовольствие для обеих сторон! А этот… этот ублюдок…» Он не нашел слов, лишь сжал кулаки. В его протесте была странная искренность и… защита тех самых «правил». «Он пересматривает свое прошлое, — мелькнула мысль. Через призму моих поступков?»

«Значит, — сказал я спокойно, но твердо, глядя Луи прямо в глаза, — вобьем в него эти знания. Вобьем правила. Уважение. Ответственность. Пусть даже через силу. Он здесь не для развлечений. Он здесь для перековки. Или для того, чтобы понять цену своих поступков.»

Луи раскрыл рот, чтобы возразить, но увидел решимость в моих глазах. Он захлопнул рот, разочарованно махнул рукой. «Безнадежно. Абсолютно безнадежно.»

Я встал, подошел к нему. Видел обиду в его глазах — обиду на меня за то, что я не разделяю его ярость целиком? Но также — ревность? Или искреннюю, почти отчаянную тревогу за Катарину? И что-то еще… желание помочь? Я положил руку ему на плечо. Это был жест не дружбы, но признания его порыва. «Луи, я верю, что вместе — ты и я — мы сможем хоть что-то в нем изменить. Хотя бы отбить охоту делать больно другим. Ты уже начал. Твой «выход» был… впечатляющим.» «Ты перенял мои методы?» — подумал я про себя, с долей холодного удивления.

Луи посмотрел на меня, и в его взгляде что-то дрогнуло. Обида начала сменяться боевым азартом. Он выпрямился. «Хорошо, — сказал он резко. — Но предупреждаю: спуску не дам. Этот щегол будет ходить по струнке. И если он хоть раз посмотрит косо на Катарину…»

Я рассмеялся, коротко и без веселья. «Договорились.» Интересно, насколько глубоко зашла его трансформация?

В этот момент дверь открылась. Вошел Оттавио. Волосы были приглажены (хоть и неидеально), камзол застегнут на все пуговицы. Он вошел с прежней напускной небрежностью, но в его позе чувствовалась натянутость. Он избегал смотреть на Луи.

Луи окинул его оценивающим, холодным взглядом от макушки до пят. Остался явно недоволен, но кивнул мне: мол, сойдет для начала.

«Садись. И сиди прямо. И не брякай ложкой, как медведь в посудной лавке, — тут же рявкнул он на Оттавио, едва тот коснулся стула. — Здесь не харчевня.»

Оттавио скривился, но послушно выпрямил спину.

Я, скрывая удивленную улыбку, встал. «Мне пора. Луи… спасибо.» Кивнул ему и вышел. За дверью я замер на секунду, прислушиваясь. Доносился ровный, неумолимый голос Луи, читавшего нотацию о манерах за столом. Я покачал головой. «Кажется, я положительно влияю на Луи. Пробуждаю в нем… ответственность?» Эта мысль, неожиданная и странно теплая, ненадолго отвлекла меня от гложущей тревоги. Я направился к комнате Катарины.

Девушка сидела у окна, обхватив колени. Она была бледна, как полотно, и при его появлении вздрогнула, вжавшись в спинку кресла. Книга лежала у ее ног на полу, забытая.

«Катарина? — Подошел осторожно, присаживаясь напротив на краешек стула. — Что случилось? Луи сказал… ты очень напугана Оттавио.»

Катарина опустила взгляд. Ее пальцы бешено мяли край платья. Она долго молчала, а потом слова вырвались наружу тихим, прерывистым шепотом, полным стыда. «Он… он купил меня, синьор граф. В том… в том доме. Он был… первым.» Она сглотнула, не в силах поднять глаза. «Он… он был жесток… он смеялся. Смотрел… как на вещь. Заставлял… унижаться. Это было… ужасно.» Слезы покатились по ее щекам. «Я… я не могу… видеть его. Я боюсь… что он… попытается… или просто… своим видом…» Она замолчала, содрогаясь от подавленных рыданий.

Гнев, который я едва сдерживал в столовой, вспыхнул с новой силой. Холодный, яростный. Я взял ее маленькую, дрожащую руку в свои. «Катарина, слушай меня, — мой голос был тихим, но в нем звенела сталь. — Ни я, ни Луи не позволим ему даже приблизиться к тебе. Никогда. Ты в безопасности здесь. Он здесь не хозяин. Он здесь… на перевоспитании. И за каждый промах, за каждое неверное слово или взгляд в твою сторону, он будет жестоко наказан. Поверь мне. Если понадобится, я сам выпорю его, как мальчишку, невзирая на его титул и матушку-маркизу.»

Катарина подняла на меня заплаканные глаза. В них читалась надежда, смешанная с остатками страха. Она кивнула, слабо сжав мои пальцы в ответ. «Спасибо, синьор граф.»

Я пожелал ей хорошего дня и вышел. Мой взгляд скользнул по комнате. Повсюду лежали книги — на столе, на подоконнике, на полу. Видимо, чтение было ее убежищем. Это меня порадовало и одновременно сжало сердце. «Ей нужен мир. А я принес в дом ее кошмар».

В кабинете меня уже ждал Марко. Лицо его было непроницаемо, но я уловил в его взгляде тень ожидания. Почта.

«Новости, Марко?»

«Письмо от мадам Элизы де Эгриньи, ваше сиятельство. И ничего от синьора Армана.»

Я развернул конверт с гербом тетки. Ее почерк, обычно уверенный, сегодня казался чуть более нервным.

«Дорогой Леонард,

Положение здесь… сложное. Путь к Елене отрезан плотнее, чем королевская охрана вокруг Лувра. Письма не проходят. Твои послания, мои записки — все перехватывается. Единственная ниточка — ее служанка, Мари. Рискуя, она передает: Елена жива, здорова, но под пристальным наблюдением. Она умоляет передать тебе: любит, ждет, верит. Не отчаивается, нашла отдушину в картинах, рисует как одержимая. Пока прямой угрозы ей нет — слишком заметна. Но атмосфера гнетущая. Де Лоррен рыщет вокруг, как шакал, подзуживая короля. Король все мрачнее и подозрительнее. Он считает твои успехи (о которых доходят обрывки слухов) — личным оскорблением. Поторопись, племянник. Месяц прошел. Где твоя Змея? Где Голова? Изабелла Фоскарини — сильный ход, но это цветочки. Нам нужен корень зла. Осторожнее. Сильнее. Быстрее.

Твоя тетушка, Э.»

Я опустил письмо. Холодный пот выступил на лбу. «Елена… его маленькая девочка… совсем одна в пасти волков». Пусть пока не трогают, но эта изоляция, этот постоянный страх… Мое сердце сжалось от боли и бессилия. Тетушка держит оборону, Мари — героиня, сама Елена проявляет чудеса стойкости… а я? Я нянчусь с распутным сынком маркизы и только начинаю понимать, как далек от главной цели.

«Прошел месяц, Марко, — прошептал я, глядя в холодное пламя камина. — Месяц! А мы топчемся на месте. Контракты, Катарина, теперь этот Оттавио… а Змея? Брагадин? Где Арман? Почему нет вестей? Перехвачено послание?»

Марко стоял неподвижно. «Терпение, ваше сиятельство, — произнес он своим ровным голосом. — Но пассивность губительна. Сидеть и ждать вестей от Армана — значит давать инициативу врагу.»

«Что предлагаешь?» — спросил я, поворачиваясь к нему.

«Прямое действие. Сходить к синьору Брагадину. В гости. Как друг, восхищенный его коллекцией древностей или новым вином. Разведать обстановку. Посмотреть ему в глаза. Иногда лучший способ найти змею — потревожить ее гнездо.»

Я задумался. Риск? Огромный. Брагадин мог быть под колпаком у Морозини, мог сам быть частью Головы. Но ждать дальше было смерти подобно. Для Елены. Для Франции. Для меня самого.

«Ты прав, Марко, — решил я, в моих глазах зажегся знакомый огонек азарта, смешанного с яростью. — Шлем вызов. Пиши записку от моего имени синьору Брагадину. Скажи… что я слышал о его недавнем приобретении редкой амфоры и, будучи большим поклонником античности, был бы польщен возможностью взглянуть на нее сегодня после обеда.»

Марко почти незаметно кивнул, в его глазах мелькнуло одобрение. «Будет исполнено, ваше сиятельство.»

Я подошел к окну, глядя на серые воды канала. «Елена, держись», — мысленно послал я. «Я ускоряюсь. И горе тем, кто встанет у меня на пути. Сегодня я потревожу змеиное гнездо».