Сердцеед в Венецианской паутине

Глава 27: Тихий ад и кровавый след

Кабинет в нашем палаццо поглотил тишину, густую и тягучую, как смола. Воздух был пропитан запахом воска, старой бумаги и невысказанного ужаса. Мы втроем — я, Луи и Марко — сидели вокруг стола, на котором лежала та самая книга. Оттавио, услышав наши шаги, выскочил из своей комнаты с таким видом, будто жаждал хоть каплей испить из чаши наших опасных тайн. Но мои нервы были натянуты струной, и я резко оборвал его:

— Спать. Немедленно.

В его глазах вспыхнул протест, тут же погашенный ледяной усталостью моего взгляда. Он беспомощно обвел взглядом наши суровые лица, понял, что шансов нет, и, поджав тонкие губы, молча удалился. Не детская обида двигала им сейчас — животный страх, исходивший от нас, был заразителен.

И вот мы остались одни. Я открыл кожаную обложку.

Это был не просто дневник. Не компромат. Это была бомба, способная разнести в клочья не только карьеру, но и саму жизнь кардинала де Лоррена. На страницах, испещренных острым, энергичным почерком Брагадина, скрупулезно фиксировалось каждое движение огромных сумм, утекавших из Франции в Венецию и обратно. Здесь были указаны даты, имена курьеров, коды перевода средств через генуэзские и голландские банки, суммы взяток членам Совета Десяти для «лоббирования интересов». И самое главное — детальные отчеты о закупках оружия и подрывных материалов для заговорщиков-фрондёров, с указанием мест складирования во Франции. Все это было адресовано или одобрено герцогом де Лорреном.

Луи свистнул сквозь зубы, откинувшись на спинку стула.

— Ну, привет, родной Франции, — произнес он с горькой иронией. — С такими друзьями и врагов не надо. Лоррен устроил нам с тобой, Лео, веселую жизнь. Теперь мы знаем, кому сказать спасибо.

Марко, не отрываясь от листов, кивнул. Его каменное лицо было красноречивее любых слов.

— Это смертный приговор, — хрипло заключил я. — Для него. Или для нас, если эта книга попадет не в те руки.

— Она уже не в тех руках, — мрачно парировал Луи. — Она у нас. И Брагадин уже, наверное, поднял на ноги всех своих ищеек.

Марко наконец поднял голову. Его глаза, узкие щелочки, метнулись к окну, как бы проверяя, не притаился ли кто в темноте.

— Книгу надо спрятать. Не здесь. Брагадин обыщет все, вплоть до крысиных нор. — Его голос был безжизненным и непререкаемым. — Я знаю место. На время. Но сначала я отправлю донесение. Надо дать знать в Париж, что доказательства у нас. Пусть ваша тетушка, маркиза, немедленно начинает действовать. Ей нужно убедить короля, что ваше возвращение жизненно необходимо для вскрытия этого заговора. Нам нужен официальный вызов, и он нужен еще вчера.

Мы с Луи молча переглянулись и кивнули. Оспаривать лучшего шпиона Венеции в вопросах конспирации было безумием.

— Ваша задача сейчас — стать тенью, — приказал Марко, вставая и забирая книгу. — Никаких лишних движений. Никаких скандалов, визитов, пьяных выходок. Вы — примерные, скучные иностранные аристократы, которые ждут указаний своего короля. Сидите тише воды, ниже травы. Пока я не отведу от вас след, пока для вас не придет вызов из Франции.

В ту же ночь книга исчезла вместе с Марко. А мы остались в палаццо, в котором вдруг стало очень просторно и очень тихо. Это было затишье, но не перед бурей, а внутри ее глаза. Мы ждали.

Неделя прошла в мучительном напряжении. Марко вернулся на третий день, бледный, но довольный.

— Обнаружил. Рвет и мечет. Под подозрением все: слуги, гости, даже его любовница. Но след я кинул. В сторону одного из его кредиторов-генуэзцев. У них свои счеты, они будут грызться друг с другом. У нас есть немного времени. И я сделал, как договорились: письмо ушло с курьером к маркизе де Эгринье. Теперь все зависит от скорости и влияния вашей тетушки.

Этой неделей воспользовалась Катарина. Она, вернувшаяся от синьоры Манферди посвежевшей и немного более уверенной в себе, словно оттаяла по отношению к Оттавио. Возможно, сработала жалость к загнанному зверю, каким он все еще был. Они много времени проводили вместе, главным образом за шахматной доской. И здесь Катарина, к изумлению и ярости Оттавио, была непобедима.

— Шах и мат, — ее тихий голос звучал как приговор.

— Это невозможно! Ты жульничала! — его крик сотрясал люстры.

— Я просто думаю на два хода вперед, синьор Оттавио. Вам стоит попробовать.

Он вскакивал, смахивал фигуры на пол и, багровый от бессильной злости, вылетал из гостиной. Мы уже знали, что будет: в его комнате раздавался грохот падающей мебели, скрежет разбиваемой посуды и приглушенные ругательства. Через полчаса он возвращался, бледный, с идеально уложенными волосами и холодной маской презрения на лице, и требовал реванша.

Впервые застав последствия такого погрома — перевернутый стул, осколки вазы, изодранные в клочья письма — я не сдержался и врезал ему подзатыльник, от которого он едва не приземлился в камин.

— Прибери. Сейчас же. И если я еще раз увижу хоть пылинку не на месте, ты будешь мыть полы во всем палаццо.

С тех пор его ярость находила выход лишь в том, что его губы складывались в тонкую, нитевидную полоску немого презрения ко всему миру. Но он упрямо продолжал играть. Его единственной целью стало победить Катарину. А ее звонкий, чистый смех, раздававшийся после каждой её сокрушительной победы, странным образом наполнял дом чем-то похожим на жизнь и даже радость, отчего Луи язвительно хмыкал: «Смотри-ка, а ведь щенок преображается», — а я лишь отмахивался. Глядя на них, я ловил себя на мысли, что в этой безумной игре появился неожиданный, хрупкий смысл — спасти этих двоих от хаоса, что мы сами и принесли в их жизни.

Прошла еще неделя. Вечером я возвращался от Изабеллы Фоскарини. Она была взволнована и благодарна.

— Он меняется, граф, я вижу! Он стал… тише. Задумчивее. Умоляю вас, не бросайте его, когда вас отзовут. Возьмите с собой. Во Францию. Хоть на год.

Я дал слово. Одно дело — отчитываться перед матерью о проделанной работе, другое — оставить необстрелянного юнца с порохом в крови один на один с венецианскими интригами. Да, мы возьмем его.

Изабелла проводила меня до выхода и на прощание, понизив голос, добавила:

— И поспешите, Леонардо. Тучи над вами сгущаются. Здесь вам становится опасно. Добейтесь от своего короля возвращения.

Ее слова висели в сыром вечернем воздухе, пока я шел по пустынным, окутанным туманом улицам. Фонари мерцали, отбрасывая длинные, рваные тени. Я ускорил шаг, рука сама легла на эфес шпаги. Тяжелая дверь нашего палаццо была уже видна в конце узкого переулка, темный провал в стене, сулящий безопасность.

И не зря.

Из тени глубокого дверного портала соседнего здания на меня набросились двое. Я рванул шпагу из ножен, парировал первый удар кинжалом, отскочил к стене, чтобы не окружили. В этот момент сзади, со стороны канала, подбежал еще один.

— Умри! — кто-то прохрипел.

В свете дрожащего фонаря я увидел лицо того, кто напал спереди, и на миг показалось, что я смотрю в искаженное гримасой ярости зеркало: тот же овал лица, разрез глаз, цвет волос. Поразительное, пугающее сходство, игра слепого случая.

Мозг отказывался верить, на миг показалось, что я сражаюсь с призраком или сошел с ума. Холодная волна ужаса прокатилась по спине — это было противоестественно, словно сама Судьба скривила зеркало, чтобы посмеяться надо мной.

И в этот миг, отбивая очередной удар, меня осенила молниеносная, циничная мысль: его смерть — мой шанс. Шанс исчезнуть, стать призраком, пока настоящие убийцы охотятся на тень. Пусть все решат, что это я лежу здесь в темном переулке. Это даст нам время, которого так не хватает.

Яростная ярость придала мне сил. Я пропустил удар, поймал руку нападавшего и, провернув, всадил ему шпагу под ребро. Он хрипло ахнул и осел. Но в тот же миг острая боль пронзила мне плечо — удар кинжалом сзади. Я крутанулся, пытаясь выстоять, почувствовал удар по голове… и мир уплыл в темноту.

Очнулся я от того, что меня тормошили. Надо мной склонились встревоженные лица городской стражи, а рядом, в луже крови, лежал тот самый мертвый двойник. Шепот одного из стражников долетел до моего затуманенного сознания: «Святые угодники… Да это же граф де Виллар! Убили!»

Слух о моей смерти разнесся по Венеции со скоростью чумы. Марко, появившийся в палаццо почти сразу, как меня туда доставили, лишь мрачно ухмыльнулся:

«Жестоко, но гениально. Судьба сама подбросила тебе козырь, и ты им сыграл. Теперь весь город будет искать убийц графа, а настоящий граф в это время тихо исчезнет. Идеальное прикрытие для бегства».

Я кивнул, и это простое движение отозвалось тупой болью в висках и резким проколом в плече. Каждый мускул ныло, напоминая о том, что смерть была не просто слухом, а вполне осязаемым опытом, от которого меня отделили лишь секунды и слепая удача.

Луи, бледный как полотно, уже накладывал мне повязку на плечо. Рана была болезненной, но не смертельной.

Решение пришло мгновенно. Как только я смогу стоять на ногах, мы бежим. Кто нанял убийц? Лоррен, узнавший о пропаже дневника? Брагадин, нашедший ложный след? Или Король-Солнце, решивший таким жестоким способом разорвать неприятную ему дружбу? Неважно. Оставаться — значило подписать себе и всем нам смертный приговор.

Неделя пролетела в лихорадочных сборах. Доделывались документы, через Марко зафрахтовали быстрый корабль до Марселя. Я лежал, слабый и злой, за мной ухаживала Катарина, чьи глаза стали еще больше от постоянного страха. Оттавио неожиданно оказался незаменим как посыльный и организатор — видимость собственной важности и причастности к большому делу преобразила его. Он уже не был загнанным зверьком; теперь он был заговорщиком, почти авантюристом, и эта роль заставляла его держать спину прямо, а голос — быть тверже. Луи, надев мою маску холодного дипломата, вел последние переговоры, закрывая дела и готовя почву для отъезда.

К концу этого сумасшедшего месяца мы были готовы. В предрассветной мгле четверо «молодых венецианских купцов» тайно взошли по трапу на корабль. Катарину, по настоянию Оттавио, одели в мальчишеское платье и надвинули на глаза капюшон. Его забота, столь неожиданная и искренняя, растрогала даже Луи.

— Гляди-ка, щенок учится защищать, — пробормотал он мне на ухо, пока мы наблюдали, как Оттавио поправлял Катарине слишком длинный рукав.

Я кивнул, с болью в плече опираясь на поручень. Паруса наполнились ветром, и Венеция — прекрасная, коварная, смертельно опасная — начала медленно удаляться, превращаясь в призрачный силуэт из мрамора и тумана.

Мы бежали. Мы везли с собой бывшего врага, спасенную жертву, смертельный секрет и надежду. Но позади оставался враг, обманутый и разъяренный, и слух о моей смерти, который рано или поздно обернется правдой, если мы хоть на секунду забудемся.

Война, как я и предчувствовал, только начиналась. И следующее сражение должно было состояться при дворе Короля-Солнце, где меня уже считали мертвым, а мое возвращение со смертельным секретом могло оказаться последней ошибкой в моей жизни.