Сердцеед в Венецианской паутине

Глава 20: Утро победы и вечер надежды

Утро в палаццо де Виллар дышало воздухом, который казался другим — легче, чище, пропитанным редким чувством заслуженной радости. Солнечные лучи, не просто пробивались, а лились сквозь высокие окна в столовую, золотя скатерть и фаянсовую посуду. Воздух был густ от аромата свежих круассанов, терпкого кофе и… чего-то неуловимого, но твердого — надежды, обретающей плоть. За столом собрались все: я, Луи, уже захлебывающийся словами о вчерашней верфи и «взрывном» Дзено; Марко, чье присутствие за общим столом было немым, но красноречивым знаком исключительности момента (он сидел чуть в стороне, но сидел, его острый взгляд скользил по происходящему); и Катарина.

Она действительно светилась. Не метафорически — сияние шло изнутри, преображая ее. Синие глаза, казалось, впитали кусочки самого безмятежного неба после грозы. На ней было простое утреннее платье, но рядом, на спинке стула, висела новая, изящная синяя шляпка — немой, но красноречивый символ ее нового, только начавшегося статуса. Она тихо слушала Луи, изредка бросая на меня взгляд, полный такой безмерной благодарности и облегчения, что под этим грузом становилось почти неловко. Она ела крошечными кусочками, словно боялась, что малейшее неверное движение спугнет это хрупкое чудо — чувство безопасности.

«…и корабль, Лео! «Маркиза»! — Луи размахивал ножом, рискуя уронить ветчину. — А ты бутыль о форштевень! Настоящий капитанский жест! Эпично! Жаль, я пропустил это зрелище!»

Я улыбнулся, смакуя кофе и эту непривычную, теплую атмосферу. «Судно впечатляет. Дзено… да, он человек, который рубит узлы, а не развязывает. Редкое и ценное качество в этой паутине интриг.» Мой взгляд вновь задержался на Катарине. Шестнадцать. В глубине ее глаз, несмотря на ад, который они видели, все еще жила какая-то первозданная чистота, наивная, почти детская вера в то, что добро может победить. «Как?» — билось во мне. Какой невидимый стальной стержень позволил ей не сломаться окончательно? Горечь, смешанная с холодным гневом, накатила волной. И в моем времени… да, и в моем времени это было. Ужасающие сводки о проданных, искалеченных детях. Защитить всех? Я не знал, как. Но глядя на этот хрупкий росток надежды в ее глазах, я чувствовал жгучую потребность попытаться. Хотя бы для тех, кто окажется в зоне досягаемости.

После завтрака путь лежал в контору Дзено. Переговоры были не краткими — они были напряженной игрой. Мы сидели в его кабинете, заваленном картами и образцами товаров. Воздух пах пылью, дорогим табаком и амбициями. Дзено, отбросив вчерашнюю браваду, был сосредоточен и остр, как бритва. Каждое слово контракта выверялось, каждое условие оспаривалось. Я чувствовал вес каждой фразы, понимая, что этот документ — не просто бумага, а фундамент будущего «Новой Гильдии» в Венеции. Мы спорили о процентах, о сроках поставки, о приоритете в перегруженном порту. Пошлины? Тут я стоял насмерть, представляя интересы Франции. «Сниженные, синьор Дзено, или мы найдем другой канал в Ливорно», — звучало мое требование, подкрепленное ледяным взглядом. Он щурился, оценивая. Вспыхивали споры. Пьетро метался, пытаясь сгладить углы. И только пункт о поддержке в Совете против Мочениго прошел почти без обсуждения — наши интересы здесь совпадали идеально. Когда чернила наконец легли на пергамент под нашими подписями, усталость смешалась с триумфом. Рукопожатие было не просто довольным — оно было крепким, мужским, скрепляющим союз. Пот со лба говорил о работе больше, чем слова.

«Граф! — Пьетро сиял, как выигравший тотализатор. — Это не начало, это прорыв! Надо отметить! Где? Ваш палаццо — идеальное место!»

«Согласен, — кивнул я, чувствуя, как адреналин еще пульсирует в висках. — Вечером?»

«Perfetto! — Дзено уже листал записную книжку, его энергия вернулась в полной мере. — Кого звать? Изабеллу Фоскарини? Она вас… ценит, граф. И ум острее шпаги. Полезна.» Он не стал ждать подтверждения, быстро набрасывая приглашение от моего имени. «Еще пару голосов из Совета, наших… Не волнуйтесь о мелочах! Лучшие поставщики, музыканты, повара — все к вашим услугам!» Его заразительный энтузиазм был как глоток крепкого вина.

Возвращаясь домой, я застал палаццо в вихре подготовительного хаоса, но хаоса радостного. Луи, сияя, носился как метеор, раздавая указания слугам (те, сохраняя стоическое спокойствие, сверяли каждое слово с Марко). Марко, невозмутимый бастион, координировал поток поставщиков: цветы в корзинах, ящики с вином, лотки с закусками. Воздух гудел от голосов и пропитывался ароматами готовящихся деликатесов. И посреди этого вихря — Катарина. Она осторожно, с сосредоточенным видом помогала расставлять огромные вазы с розами и лилиями. Ее лицо светилось восторгом, смешанным с легкой растерянностью перед невиданным размахом. Увидев меня, она замерла, вспыхнула румянцем, но улыбнулась так широко и искренне, что стало тепло на душе.

Вечер не превзошел ожидания — он их пересоздал. Палаццо преобразилось в сказочный ларец. Сотни свечей в канделябрах и люстрах отбрасывали теплый, мерцающий свет, в котором играли блики на хрустале и позолоте. Цветы стояли повсюду — ароматные, роскошные. Столы ломились от изысканных угощений. Из угла гостиной лилась томная, виртуозная музыка лютни и скрипки, обволакивая гостей. Они прибывали: Дзено со свитой деловых, уверенных в себе купцов; несколько членов Совета, чьи взгляды теперь оценивали меня с неподдельным интересом; и, конечно, Изабелла Фоскарини. Она появилась в платье глубокого, как старинное вино, оттенка, и ее проницательный взгляд мгновенно нашел меня в толпе — оценивающий, заинтригованный.

Легкая беседа, комплименты, обсуждение спуска «Маркизы» и выгодного контракта (тут Дзено расцвел, принимая поздравления). Изабелла искусно, как опытный штурман, направляла разговор к личному.

«Ваш альянс с синьором Дзено, граф, — произнесла она, томно обмахиваясь веером, который казался продолжением ее изящной руки, — говорит о вашем даре видеть перспективу. Как, говорят, и ваша супруга? Елена? Слышала, она также не страшится новизны… Чем именно она увлечена?» Вопрос висел в воздухе, легкий, но с подтекстом.

Мысль о Елене ударила теплом. «Парфюмерией и косметикой, синьора маркиза, — ответил я, и голос сам смягчился. — Елена обладает… волшебным чутьем. Ее духи, эликсиры — это не товар. Это попытка уловить суть красоты, даровать уверенность, подчеркнуть то, что даровано природой.» Я не смог сдержать улыбки, образ жены встал перед глазами. «Она… воплощение доброты и красоты в моем мире.»

Изабелла слушала внимательно, ее обычно острый взгляд чуть потеплел. «Вы поженились по любви? Редкая птица в наших кругах.»

«По огромной, взаимной любви, — подтвердил я твердо, глядя ей прямо в глаза. — Король видел в ней… ценный актив. Герцог де Лоррен был его ставкой. Но мой выбор… был предрешен. Елена. Я лишь… ускорил неизбежное.»

Изабелла долго смотрела на меня, ее веер замер. «Пошли на перекор королевской воле… — прошептала она, и в глубине ее глаз мелькнуло что-то новое — не просто интерес, а почти уважение. — Ради любви. Смелый ход, граф. Очень смелый.» Она сделала паузу, и взгляд вновь стал деловым, но уже с оттенком партнерства. «Эта парфюмерия вашей супруги… Новый ветер, граф. Как корабли Дзено. Как ваши школы. Венецианский рынок… алчет новинок. А я знаю, как их преподнести. Меня интересует сотрудничество.»

Сердце рванулось от удачи. Фортуна не просто улыбалась — она распахнула объятия! «Синьора маркиза, Елена будет вне себя от радости. Как и я. Обсудим детали завтра?»

«Завтра, — кивнула она с едва уловимой, но искренней улыбкой. — С удовольствием.»

Вечер тек, как хорошо смазанный механизм, наполненный смехом, музыкой, шелестом шелков. Луи, сияя как новогодняя елка, растворился в компании элегантной вдовы с глазами, полными обещаний, бросив на ходу: «Не жди к завтраку!». Я только покачал головой, улыбаясь. Но главным чудом вечера стала Катарина. Кто-то — возможно, сам Марко своей молчаливой волей, а может, Луи в порыве великодушия, или даже проницательная Изабелла — мягко ввели ее в орбиту общества. Гости, узнав вкратце ее историю (поданную тактично и без смакования ужасов), отнеслись к ней с потрясающей, почти материнской добротой и поддержкой. Дамы улыбались ей, как младшей сестре, мужчины говорили ободряющие, но ненавязчивые слова. Ни тени осуждения, ни капли высокомерия. Катарина сначала робко прижималась к стене, потом, подбадриваемая улыбками, начала расправлять плечи. Ее глаза, огромные и синие, сияли от нахлынувшего счастья и неверия. Она ловила каждый добрый взгляд, каждое ласковое слово, как умирающий от жажды — глоток чистой воды, бережно складывая эти мгновения в копилку своей новой жизни.

Когда последние гости, наполненные впечатлениями и вином, покинули палаццо, а последние аккорды музыки растаяли в ночи, Катарина подошла ко мне. Она не пыталась сдержать слез — они катились по ее щекам крупными, чистыми каплями, но это были слезы освобождающей, безудержной радости.

«Синьор граф… — голос ее срывался от переполнявших чувств, — это… это был…» Она не могла договорить, просто смотрела на меня, и в этом взгляде была вся благодарность мира, вся боль прошлого, растворенная в счастье настоящего.

Я положил руку ей на голову, легонько погладил по мягким, как шелк, волосам, как совсем еще ребенку. «Спокойной ночи, Катарина. Это только первый добрый вечер. Их будет много.»

Она кивнула, всхлипнула, улыбнулась сквозь слезы и быстро, словно боясь расплескать это счастье, скрылась в своей комнате, унося с собой отсвет праздника.

Я остался один в опустевшей гостиной. Тишина после многоголосого гула и музыки звенела в ушах. Аромат увядающих цветов и теплого воска от догорающих свечей висел в воздухе, сладкий и немного грустный. Фортуна была на нашей стороне: Дзено — сильный союзник; Изабелла — блестящая перспектива для Елены; контракт — прочный фундамент; Катарина — спасена и сегодня узнала вкус нормальной жизни; Луи… да, Луи был Луи, и в этом была своя надежная постоянность.

Но сквозь это глубокое удовлетворение, как ледяная игла, пронзила знакомая боль — тоска. Не просто грусть, а физическое сжатие сердца, холодное и неумолимое. Я подошел к высокому окну, уперся лбом в прохладное стекло. Внизу темные воды канала тускло отражали редкие звезды. Елена.

Образ жены встал передо мной с мучительной, почти болезненной яркостью. Ее смех, звонкий и заразительный; тепло ее руки в моей; капризная ямочка на щеке, когда она улыбалась; неповторимый, созданный ею же аромат — смесь лаванды, ванили и чего-то неуловимо-своего… Как же я скучал. Каждая победа, каждое одобрительное слово, каждый взгляд восхищения — все это было горьковатым пеплом без нее рядом. Я жаждал разделить с ней все: и триумф с Дзено, и азартные планы с Изабеллой, и даже эту трогательную радость Катарины. Хотел видеть, как ее глаза загорятся знакомым огоньком азарта при мысли о покорении венецианского рынка ее творениями. Хотел просто чувствовать ее рядом.

Я закрыл глаза, впитывая прохладу стекла. До возвращения в Париж, до ее крепких объятий, до нашего общего будущего… лежала пропасть времени и опасностей. Но этот вечер, этот вечер побед и явленной, осязаемой надежды, давал нечто важное — силу верить. Верить, что этот день настанет. Что она ждет. И что свет в ее окне будет гореть для меня.