Глава 51

— Это была Милена, госпожа, — охотно объясняет Эфимия. — Вас раздела одна из горничных. И она же постирала ваши вещи. Девушка очень чистоплотная и уважительная. Не извольте беспокоиться. Вас касались чистые руки.

Ого.

Хотелось узнать, не граф ли меня раздевал.

Узнала. Ну а бонусом выяснила, что, оказывается, я брезгливая.

— Эта спальня… — обвожу рукой помещение. — Гостевая?

Сомневаюсь, конечно, что гостевая. Слишком особенное здесь оформление, подогнанное под чей-то замысловатый вкус.

Кофейные шторы мягко приглушают свет. От кресла идёт тёплый запах свежедублёной кожи, а в стенной нише едва ощутимо тлеет сандал. Кровать стоит на тонком каменном подиуме и кажется, будто парит. Рифлёное стекло в дверцах шкафа, светлый дуб паркета, тонкие линии фурнитуры — всё это придаёт помещению налёт практичной дороговизны.

— Нет, госпожа. Это хозяйская спальня.

И замолкает, будто нарочно дразнит.

Она так хорошо до сих пор читала между строк. Наверняка, поняла — о чём я хочу узнать, но, видимо, предпочитает, чтобы я словами спросила.

Ладно.

Словами — так словами.

— Если я заняла спальню милорда, то где спал он сам?

— Милорд ночевал на софе в кабинете.

— Поняла. Благодарю, — и после секундной паузы: — Больше я вас не задерживаю.

В глазах экономки мелькает тревога, а через долю секунды словно плотная завеса опускается на лицо, скрывая мысли. Пока надеваю туфли, она выходит, почтительно склонив голову.

Я снова задумчиво разглядываю обстановку, пытаясь решить, что делать. У меня есть вопросики и к лорду, и к экономке. Но готова ли я к разговорам? Едва ли.

Хочется удрать отсюда поскорее. Я бы с радостью избежала совместного завтрака с лордом. Помидоры надо с утра высадить в грядки — чем не повод, чтобы уйти по-английски?

Но… бежать от проблем — не лучший выход. Правильнее будет поговорить с герцогом и обсудить, что между нами произошло.

Что же. Значит, завтраку — быть!

Меня встречают за накрытым столом настолько чинно-мирно, будто никто не похищал никого из дома и не притаскивал в собственную спальню почивать.

Регальдис говорит о вертрене, спрятанном на моём участке. О гаснущем магическом источнике. О лопухах, которые оказались не просто лопухами, а рыцарями-защитниками.

Новости оглушают грандиозностью и заставляют молча взяться за еду. Требуется время, чтобы их переварить.

К тому же на сытый желудок и думается веселее, и сбежать будет удобнее, если разговор станет невыносим.

Когда в животе разливается приятное, сытое тепло, беру нить беседы в свои руки. И сразу хватаю быка за рога.

— Спасибо за прекрасные новости, милорд. Но… на каком основании вы меня усыпили и похитили?!

Ну вот. Хотела говорить спокойно и невозмутимо, а голос всё-таки дрогнул от обиды.

Герцог пожимает плечами:

— Ради твоей безопасности.

— Вы похитили меня из моего дома ради безопасности?! — распахиваю глаза.

Выразительно развожу руками. Он меня совсем за дуру держит?!

— Именно, — подтверждает лорд. — Ради безопасности. Ну и, конечно, удобства ради, — добавляет он, небрежно отправляя в рот наколотый на вилку кусок яичницы. — Когда ты под боком, тебя проще уберечь.

— Я… Вы… — от возмущения с минуту лишь рот открываю, как рыба.

Когда, изрядно поплутав, ко мне возвращается дар речи, больше не сдерживаюсь. Хлопаю ладошкой по столу и заявляю голосом, вибрирующим от негодования:

— Не смейте меня больше усыплять! И похищать! Слышите? Больше никогда в жизни! Если ещё раз… хоть раз усыпите… я… я за себя не ручаюсь!

После слов наступает тишина. Густая. Вязкая.

Почему-то становится не по себе под тяжёлым взглядом лорда. Будто свинцовое покрывало опускается на мои плечи. Лорд кивает кому-то за моей спиной, напоминая, что мы не одни. У двери стоит слуга, который в начале завтрака он активно прислуживал, подносил блюда и подливал напитки. А в последнюю четверть часа его не было видно, и я про него забыла.

Отреагировав на кивок господина, мужчина уходит, тихо прикрыв дверь.

Теперь ситуация начинает играть несколькими другими красками. Повысить на герцога голос при слугах было не очень умно. Грудь пронзает смутное беспокойство. Где-то я слышала, что мужчины такого не терпят. Особенно высокого калибра.

Но ведь основание разозлиться у меня было. И до сих пор есть. Потому что нельзя поступать с людьми так, как он. Даже если эти люди — сирота без гроша в кармане, их нельзя похищать из собственного дома! Он хоть понимает, что сотворил? Пытливо вглядываюсь в лицо герцога. Стараюсь найти хоть какие-то признаки раскаяния.

Вот только не замечаю ни малейшего угрызения совести.

Наоборот.

Черты лица словно за секунду заострились. На лицо легла тень, а в глазах сверкнули мрачные огоньки.

Меня захлёстывает тревога. Оборачиваюсь к двери, тоскливо размышляя, не пора ли мне прикинуться овечкой и проблеять о своих несчастных помидорах. Но не успеваю даже рта открыть.

— Всю ночь мечтал о тебе, — глухо выдыхает Регальдис, цепко удерживая взгляд — своим. — Сто раз подходил к спальне. Вслушивался в твоё дыхание. Ловил каждый шорох. Хотелось плюнуть на всё и ворваться к тебе, разбудить и поставить перед фактом. Ты моя. И я тебя не отпущу. Однако я этого не сделал в знак уважения к тебе и к своим предкам. Не годится потомственному Регальдису скатываться до повадок пьяного матроса. И что в итоге?!

В глазах сверкает гнев.

— Наутро… ты упрекаешь меня?!

Загрузка...