Сладкий грех. Искупление

Глава 16

Моя голова кипит от боли, жалости и жестокости, которую я увидела на каждой странице в папке, оставленной Слэйном. Он делал плохие и ужасные вещи. Там описано каждое его убийство и способ достижения цели. Там написаны пункты, которым он следовал. Каждый. Смерть той шлюхи, с которой он трахался. Слэйн рассказывал мне о ней, и именно он заставил её покончить с собой. Мне было противно и страшно читать каждую строчку. Слэйн невероятно сильный манипулятор и слишком умный. Напоследок я оставила папку, в которой Слейн расписал свой план на меня. Я откладывала её и снова возвращалась, чтобы набраться духа и увидеть ложь, в которую я верила. И она была там. Всё, что окружало меня, было фальшью. Люди тоже. В папке содержался целый сценарий о том, кто и что должен говорить, когда появляться. Всё, буквально всё расписано. И это вновь разрывало меня на части. Я читала и читала, плакала и снова читала. Меня тошнило, но я возвращалась, чтобы прочитать ещё кусочек. Если для других жертв Слэйн всё описывал сухо, то в моей истории он описал каждое своё чувство. Дневник его злодея продолжился в другой папке. Она полностью принадлежала моей жизни. Он досконально чётко описывал меня в разных состояниях и конфликтных ситуациях. Чёрт, меня трясло от злости и смеха, сквозившего в его словах. Но потом… он писал иначе. Красным цветом он обвёл «Я не хочу её убивать. Хочу, чтобы она была моей». Слэйн расписывал то, что с ним происходило, пока я не видела. То, как он подсыпал мне наркотик, когда я отворачивалась. То, как он ждал возможности прикоснуться ко мне, как упивался животными инстинктами и жил. А также есть записи ярости, злости и требования его другой стороны убить меня. Он описывал варианты моей смерти. Ревновал меня к Мэйсону и даже к этому миру, одежде, дому, людям, которые просто проходят мимо.

«Почему она не видит, какой я на самом деле? Я делаю плохие вещи, а она слепа. Я травлю её, а она обнимает меня. Я уничтожаю её, а она закрывает меня собой. Что? Что мне ещё сделать, чтобы она осталась жива, но подальше от меня? Когда она поймёт, что я недостоин ничего из того, что она ко мне чувствует? Я не такой, каким она меня представляет. Я ублюдок. Я злодей. Я ничтожество…».

Слэйн допустил меня к своим самым сокровенным мыслям и чувствам. Я знаю, что это всё он писал не два-три дня, а долгое время, потому что почерк менялся, страницы были измазаны виски или кровью, или чем-то ещё. Иногда подчерк становился резким и даже каллиграфическим, и это был его злодей. Он пишет потрясающе красиво, а вот животное пишет не так чисто. Я помню записки Слэйна. И первую, которую он оставил мне с цветами, писал злодей. А вот последние писал уже именно он — дикое и раненое животное, одинокое и всеми забытое.

С одной стороны, мне жалко Слэйна, и моя любовь с новой силой окатывает сердце. С другой же я боюсь снова доверять ему. Для меня пережить такое предательство было сложно. Я его и не пережила, но мне, по крайней мере, лучше. Немного, но лучше. Может быть, мне помогло то, что не одна я страдаю? Не одной мне больно, но и ему тоже? Почему людям приносит сильное удовлетворение, когда они знают и видят боль других людей? Наверное, потому что мы все животные. Каждый из нас это какой-то вид, только мы играем роли людей, чтобы никто не догадался, под чьей шкурой скрывается волк, а под чьей кролик.

В мою спальню по прошествии ещё одной недели в одиночестве с папками, оставленными Слэйном, входит Каван. Я уже могу испытывать чувства, но не в полной мере. Я в тупике. Некоторые обрывки разговора Слэйна с самим собой я перечитывала несколько раз, чтобы лучше понять или просто вновь обмануть себя в том, что он любит меня. Не знаю, но мне явно плохо и хорошо одновременно, странное ощущение и желание то ли броситься под поезд, то ли взять нож и кромсать всех подряд, кто попадётся мне под руку.

— Сегодня вечером состоится приём. Слэйн приглашён. Он возьмёт тебя с собой. Это праздник в честь дня рождения Лиама. Ты готова к этому? — сухо произносит Каван.

— Если даже и нет, то кто меня спросит, — усмехнувшись, я передёргиваю плечами.

— Слэйн спросил. Он хочет быть уверен в том, что ты больше никому не сломаешь нос, — язвительно напоминает он о прошлом разе.

— Она заслужила. Встречу ещё раз, сломаю позвоночник, — улыбаюсь я.

Каван злобно выпускает воздух из ноздрей.

— А что? Скажешь, что я не права? Не она ли меня подставила? Не она ли наблюдала за мной и смеялась надо мной? И это одна из многих. Каждого из вас я имею право травить так, как посчитаю нужным, — быстро и чётко говорю.

— Поэтому я и молчу, Энрика. Я не высказываю тебе своего недовольства из-за того, что ты сделала с моей сестрой. Я молчу, потому что ты права.

Я ожидала, что он обольёт меня дерьмом, но подобных слов не ждала. Я была готова к конфронтации, а сейчас даже не знаю, что сказать. Нет подходящих слов.

— В общем, ты или едешь со Слэйном и ведёшь себя нормально, или остаёшься здесь, а потом сообщаешь ему, что он может начать охоту.

— Угрозы пошли, — фыркаю я.

— Это не угрозы. Это констатация факта. Я не знаю, что будет дальше. Я даже предположить этого не могу, Энрика. Всё, что происходит с ним, ново для всех нас. И самое удивительное, что всё это время он работает в Дублине, заключает сделки и ни разу не прибег к наркотикам или желанию приковать себя цепями, — задумчиво сообщает Каван.

— Вроде бы это нормальное человеческое поведение. Разве нет? — удивляюсь я.

— Не для Слэйна. Он не обычный человек. Он злодей или животное. Третьего не дано. Но в данный момент Слэйн спокоен. На самом деле я ждал, что после того вечера, он разорвёт тебя, или случится очередной приступ, но нет. Слэйн и сам был удивлён тому, что ему не нужно было прилагать усилий, чтобы взять себя в руки, пойти за тобой и попытаться успокоить. Наверное, сейчас мне следует убеждать тебя в том, что ты должна быть с ним, потому что мой друг чувствует себя прекрасно. — Каван концентрирует на мне взгляд, а потом скользит им по папкам на столе.

— Но. У тебя есть какое-то «но», — подсказываю я.

— Да, у меня много «но», Энрика.

— Потому что ты меня терпеть не можешь, и я сломала нос твоей сестре, — криво усмехаюсь.

— Нет, это не те причины, почему я не хочу, чтобы ты оставалась здесь. Причина в другом, ты разверзла войну или сделаешь это, а пострадает только Слэйн.

— Так он же злодей, а добро побеждает зло, — хмыкаю я.

— Искусственное и лживое добро. Да, слышал о таком. Люди живут долго и счастливо, якобы победив злодея. Только вот в каждой истории злодей на вторых ролях, а в твоей истории на первых. Злодеями не становятся, их делают люди. И если можно научить быть злодеем, то можно научить этого же человека и другому.

— И ты предлагаешь мне это сделать? Серьёзно? — спрашивая, скептически выгибаю бровь.

— Нет, ни в коем случае. Ты, наверное, хороший человек, Энрика. Да, ты совершила ошибку и ввязалась в это дерьмо, но остановилась и знаешь точное время и место, когда это случилось. А вот я не знаю, когда Слэйн поставил себе другую цель, ведь он меня отстранил от возможности наблюдать за всем. Я тоже был прикован цепями внизу, пока он думал, что справится один против тебя.

— То есть тебя никуда не отправляли? Ты всё время был здесь? Вот здесь? В этом поместье? Внизу? — шокировано шепчу.

— Да. Когда Слэйн узнал, что я написал тебе и предостерёг от последствий, он сразу же понял, кто за этим стоял. Сначала избил, а потом меня привезли сюда. Меня наказали и поставили в угол, потому что Слэйн был слеп, а когда очнулся, то понял, что в полном дерьме. Я не знаю, что происходит. Всё слишком запуталось, и в этой истории нет хороших или плохих. Есть люди, которые меняются, пытаются выжить и страдают. Не важно, — Каван хмурится и подходит к папкам. Он забирает их, а потом словно о чём-то вспоминает и снова забывает.

— В общем, мне нужно передать твой ответ Слэйну. Ты едешь с ним на приём или нет? — спрашивает Каван.

— Я не знаю, стоит ли. Не знаю. Ты прав, всё слишком запутано, и я тоже запуталась. Я не могу простить его. Не могу. Как ты простил его после того, что он с тобой сделал? После заточений и побоев? Как? — открываюсь ему. Да, может быть, я поступаю опрометчиво, но мне больше некого спросить о том, что делать дальше. Некого! Никто не даст мне совет, а в моей голове каша. Там слишком много информации и жестокости, боли и жалости.

— Я просто знал Слэйна до того, как его превратили в монстра. Я знал того мальчишку, который играл с едой, сидя один за столом, улыбался всем и был добрым. Я помнил его, и всё же в нём до сих пор остался этот мальчишка. Одинокий и брошенный всеми, но не сдавшийся. Ведь никто в школе не мог предположить, что семья ненавидит его, и он постоянно один. Никто. Он смеялся, пытался дружить со всеми, делал милые подарки всем. Слэйн был другим. Он был невинным и чистым мальчиком, пока его не сломали. Я начал это первым. Я виноват перед ним. Вместо того чтобы всё проверить и подумать, я совершил ошибку, которая тоже толкнула его в спину прямо в руки чудовища. Поэтому я его простил. Прощу его и в следующий раз. Я принял факт того, что всегда буду ценить Слэйна и то, что он спас меня от смерти, хотя собирался убить.

— Но он уже не тот мальчик. Он другой. Ты оправдываешь его жестокость из-за чувства вины, — замечаю я.

— Да, наверное, это так, но мне всё равно. Мне плевать. Я прощаю его. Прощаю, потому что он моя семья. Роднее Слэйна у меня никого нет.

— А как же твои родители и сестра? Разве не они твоя семья?

— Моя сестра сука. Была сукой, такой же и осталась. Я не общаюсь с родителями восемь лет. Так что семьи у меня нет, только Слэйн. Поэтому я буду его защищать и оправдывать, потому что однажды он защитил меня неосознанно. Он и тебя защищает, Энрика, тоже не желая этого. Думаешь, если бы Слэйн мог остановиться, он бы так не сделал? Сделал бы, ведь ему в разы хуже, чем тебе. Ты испытываешь только внутреннюю боль, а он и ту, и другую. Но тебе решать, что ты будешь делать дальше. Никто не сможет решить за тебя и не должен. Ты обязана взять ответственность за свои поступки, Энрика, а не перекладывать эту ответственность на чужие плечи, чтобы было потом кого винить.

— Но это сложно. Я и хочу простить, и не могу. Переступить через себя не могу, — шепчу я.

— Тебе просто нужно принять решение, Энрика. Набраться храбрости, чтобы это сделать. Нельзя усидеть на стуле с двумя ножками. Нельзя то прощать, то не прощать. Нельзя так поступать с людьми, какими бы они ни были. Ты можешь ненавидеть всех вокруг, мстить им, не прощать их, но Слэйна простить. Никто не обвинит тебя, потому что это твоё решение и твоё право. А играть с прощением запрещено. Ты или принимаешь факт того, что прощаешь его и больше никогда не вспоминаешь об этом, чтобы сделать ему больно. Или ты не прощаешь его и начинаешь воевать с ним и спасать свою жизнь. Вокруг тебя одни лишь бесхребетные существа, которые зависят от Слэйна. Это его марионетки. Но ты другая для него. Не знаю, что он в тебе нашёл, но только тебе он дал право выбора. И я уверен, что если ты откажешь ему, то он будет бороться с собой всеми силами и не допустит твоей смерти.

— То есть ты думаешь, что он… хм, влюблён в меня? — взволнованно спрашиваю Кавана.

— Я не знаю, Энрика. Я не хочу давать никакой оценки поступкам Слэйна, потому что он не знает, что это такое, а я… не испытывал. Но даже если это и так, то тебе придётся попотеть, чтобы он сам признался в своих чувствах к тебе. Ты сейчас злишься и не можешь найти верное решение, потому что не уверена именно в его любви к тебе. Лишь это тебя останавливает и тормозит, а не то, что он сделал. Ты хочешь чёткого ответа. Но как мужчина может сказать и понять свои чувства, если он никогда их не испытывал и даже не видел? Для него это так же невозможно, как и для тебя то, что Слэйн делает. И если ты выберешь его, то тебе придётся учить его любить и доказывать сотню раз, что любовь всё же существует. Ты ввяжешься в жестокую войну с программой, которая живёт в его голове. Так что, решать тебе. Риск велик в обеих ситуациях. Так ты поедешь на приём, Энрика? Ты сможешь там выжить?

Вопросы Кавана ставят меня в тупик. Я не знаю. Не знаю, вот и всё. Он говорит, что нужно или простить, или мстить. Я не хочу ни того, ни другого. Хочу просто исчезнуть, но вряд ли я смогу жить дальше так же, как и раньше.

— Поеду, но это не означает, что я простила его или что-то выбрала. Я поеду, чтобы плюнуть в морду Лиама, — резко произношу.

— Хорошо, так и передам Слэйну, — хмыкнув, Каван выходит из комнаты.

Сложный выбор простить человека и не вспоминать то, что он сделал. Ведь когда больно, очень хочется, чтобы стало больно и ему. Чтобы не одна ты варилась в котле своих переживаний, злости и ненависти. Но разве это правильно? Правильно ли мстить или лучше подставлять всегда вторую щёку для удара и верить в чудо? А если чудес не бывает, тогда как человек может измениться? Как, вообще, можно найти в себе силы, чтобы дать их другому человеку и ещё учить его любить, если он обучен только мстить? Я не знаю. В моей голове сотня вопросов и столько же пробелов. Я вроде бы и люблю Слэйна, а вроде бы ненавижу. Вроде бы мне его жаль, а вроде бы нет. Вроде бы я простила его, а вроде бы нет. И таких «вроде бы» у меня полно. Но наверное, Каван прав, нельзя прыгать каждый раз то в одни ботинки, то, когда что-то случается, в другие. Этого Слэйн и опасался. Он предупреждал, что мне будет сложно, но я думала, что моя любовь поможет мне. Нет, она не помогла. Это просто любовь, а люди на неё возлагают столько надежд, словно если она есть, то вся жизнь становится раем. О-о-о, нет, любовь — это просто любовь. Она не виновата в том, что люди используют это слово, чтобы причинить боль, мстить или преследовать человека.

Пора и мне принять ответственность за свои поступки и слова. Я ненавижу ответственность, потому что мне всегда приходилось в жизни что-то решать и винить за неправильные решения всех вокруг. Даже родителей винила за то, что они меня бросили, и я попала в лапы к насильнику. Но в лапы Слэйна я попала по собственному желанию, чтобы взять реванш. И меня сильно щёлкнули по носу. Этот щелчок до сих пор отдаётся болью во всём теле. Я должна выбрать сама, что будет со мной дальше. Это так сложно.