Ставка на невинность (СИ)

Глава 42. Расплата за грехи

Еще не открыв глаза, я задаюсь сакраментальным вопросом, почему я чувствую себя, как восьмидесятилетний ветеран боевых действий.

Болит все, даже если не шевелиться. Пальцем пошевелить не могу.

По мне будто проехал грузовик.

Нет, не грузовик. Бергман. Вспоминаю я.

Злиться на него тоже сил нет.

Надеюсь, ему так же хреново, как и мне.

Поморщившись, поворачиваю голову в сторону, где по моим представлениям должен быть Герман, и ничего утешающего не вижу. Ни мышечных корчей, ни вины на породистом лице.

Собственно, и лица я тоже не вижу.

Гера спит на животе, обняв руками подушку. Сползшее одеяло демонстрирует широкую мускулистую спину с не сошедшим еще загаром.

Вообще, если бы у меня уже не было сомнительных чувств в отношении поганца, я бы могла в него влюбиться прямо сейчас. Во-первых, мне выделено отдельное одеяло, а во-вторых, Бергман не использовал меня в качестве матраса, не заползал на меня и не складывал на меня конечности.

Хоть что-то он делает безупречно.

Ну не только это, конечно…

Но о том самом даже думать страшно.

А так… вот не капал бы он мылом на пол в ванной, не был бы бабником и занозой в жопе, получился бы идеальный мужчина.

Как бы мне ни было хреново, а утренние потребности гонят меня в ванную.

Я с сожалением откидываю полюбившееся мне одеяло и пытаюсь сесть, но что-то не дает спустить ноги с кровати.

Оказывается, говнюк на ночь пристегнул меня к постели.

Интересно, чтобы что? Чтоб не уползла голая по снегу в город?

Ладно хоть руки не додумался привязать…

Очень хочется Бергмана треснуть, но у мужиков по утрам эрекция, и мало ли какая ответочка мне прилетит… Ну не… Жить охота.

Покряхтев, я стаскиваю с себя мягкие поножи и, пошатываясь, бреду в ванную, где встречаю свою комом брошенную на стиралку одежду. Горку гордо венчают оскверненные трусишки. Как Гера с меня все это снимал, я не помню. Похоже, это произошло в промежутке между оргазмами.

Поплескав в лицо, я разглядываю себя в зеркале.

Я не только чувствую себя, как оттраханная, и я выгляжу так же.

Сытый блеск глаз, распухшие губы, раздражение на щеке и горле от жесткой щетины, бледные следы от пальцев на груди, подозреваю, что на заднице тоже найдутся.

В организме царит удовлетворенность.

Это все, конечно, зашибись, но что ж так плохо-то…

«Ты привыкнешь».

Капец. Постоянная женщина Бергмана, наверно, может представлять легкую атлетику на Олимпиаде.

Пофиг, который сейчас час, если я не полежу в горячей воде хоть тридцать минут, я уже к вечеру не смогу нормально ходить. Я уже как матерый кавалерист.

Во избежание нападения противника я дверку закрываю изнутри.

Ничего не знаю.

Пусть ищет другой санузел. Если что, я готова держать оборону.

Однако Бергман, видимо, тоже вчера выложился, потому что отмокнуть мне удается без постороннего вмешательства. Опустив многострадальную задницу в горячую воду, я шиплю и матерюсь, кроя Розу Моисеевну на все лады. Могла бы она родить не такого одаренного сына, у меня все саднит, ноет и щиплет.

Я, разумеется, еще вчера догадывалась, что утром мне будет грустно, но почему-то это не сподвигло меня ни на какие решительные действия. Прямо говоря, мое сопротивление носило откровенно завлекающий характер.

Более того, по мере окончательного пробуждения меня все сильнее одолевало желание ворваться в спальню и схватить Германа за грудки с извечным женским вопросом: «Что между нами?». Невыразимо тянет вынести мужику мозг.

Останавливают меня только физическая слабость и опасения, что объясниться Бергман захочет в другой плоскости.

И вот я мокну и прикидываю хрен к носу.

Вроде как мне ничего не обещали, но сказали, что привыкну.

Договор точно пошел по тому самому месту, которое сейчас жалуется громче всего, но его никто не слушает. Ставка на невинность не сыграла. Да.

Медведева будет ржать.

Впрочем, она всегда ржет. Я посмотрю на нее, когда ей попадется неудобный, но заманчивый мужик.

Гера купил кровать с приблудами. Это считается за серьезные намерения?

По всему выходит — нещитово.

Зато пообещали «репетиторство». Уроков, прости господи, было только два, и пачка с резинками только вскрыта. И все.

Валить на Бергмана, что он меня совратил, тоже стремно. Минет я ему вчера делала вполне добровольно. Даже со всей душой.

«Янка, ты вляпалась», — мрачно подвожу я итоги лучшего в мире секса.

Ну сколько-то мне еще перепадет, а потом внимание переключится на какую-нибудь синюю деву.

Из воды я выбираюсь, когда подушечки пальцев уже совсем сморщились, зато немного ожившей.

Без зазрения совести потрошу сушилку с чистым бельем и добываю себе мятую, но годную футболку и носки. Бергман переживет, я думаю, а мне без тапок и с голой задницей некомфортно.

Я ворошу кучку собственного шмотья.

Оу… как я в этом поеду? Все мятое, пожеванное… Юбец и рубашонка тут, лифон с мотающимися отстегнутыми лямками тоже, а чулок нет.

Я не готова принять несовершенство этого мира без чашечки кофе.

Если кофе в доме нет, я возненавижу Геру.

Крадучись я спускаюсь на первый этаж.

Определенно я права. Ремонт закончен недавно. В углу еще стоят коробки, мебели мало.

Если так прикинуть, то и в спальне только кровать и открытая стойка с вешалками. Похоже, кто-то стремительно обеспечивал место надругательства над стоматологами.

Полностью укомплектована только кухня.

И там, о спасибо тебе, вселенная, есть и кофеварка, и кофе.

Из вредности не варю на двоих.

И зря.

К тому моменту, как кофеварка заканчивает шипеть, на лестнице раздаются тяжелые шаги. Я, в ожидании своего капучино пялившаяся в окно, начинаю душевно метаться. Как оно теперь все будет? Что он скажет? Как посмотрит?

— Левина! — рычит Бергман, еще даже не спустившись.

Хмыкаю. Напрасно волнуюсь, похоже, никаких изменений не предвидится.

— Кто тебе разрешал вставать? — грозно нахмурив брови, спрашивает Гера, заглянув на кухню, и хищно поводит носом в сторону кофеварки.

О нет!

Бергман в шортах, но они подозрительно выпирают спереди.

Так, главное, не поддаваться на провокации, и утреннее недоразумение упадет.

Наверно.