Ставка на невинность (СИ)

Глава 7. Планы и их крушение

Сидим с Алкой на ее кухне и пожираем «волшебные» бутербродики, ибо не те уже наши годы, чтобы ложиться спать, не закусив выпитое шампанское. Это лет пять назад, я после вечеринки могла принять дома душ по-быстренькому и отправиться на работу.

А сейчас я поумнела. Сначала бутер, потом снять боевой раскрас, чтоб с утра не выглядеть как потаскумбрия, и только потом можно закладывать бренное тело в кровать.

— На жопе отложится, — с каким-то зловещим удовлетворением отмечает Алка вгрызаясь в багет с сыром и колбасой.

— Как пить дать, — соглашаюсь я, прицеливаясь к сальцу. — Неправильно мы потусили. Анька вон на задницу свою нашла кавалера, а я сало. Сжечь ведьму!

Алка хмыкает:

— Тебе грех жаловаться, ты на свою задницу Бергмана словила.

— Ой, не напоминай… — морщусь я, вспоминая свое родео. — Нечистая попутала.

— Ну молиться тебя не тянуло — это точно, — ржет язва.

— Да там вообще ни одной мысли. Я от себя в шоке, как потерпевшая в него вцепилась. Нимфоманка на пенсии, блин.

— Ну… — задумывается Медведева. — Он не выглядел угнетенным. Я думаю, сегодня ночью он тебе подумает не раз.

— Это если он не подцепил прям сразу какую-нибудь малолетку. Ты видела, как там парочка кобылиц на него пялились голодными глазами?

— Ревнуешь? — хитро стреляет в меня глазами Алка.

— Кого? — тут же взвиваюсь я. — Этого кобеля? Мне мама все про него рассказала. Я еще и в светской хронике покопалась. Роза Моисеевна внуков от него будет ждать очень долго. Раз до сих пор ни одна от него не смогла залететь, значит, воробей стреляный. А по-другому его за жабры не взять. Мне от мужика вообще другое надо.

Медведева закатывается:

— Ты в образ нитакуси вошла и выйти не можешь? Чего тебе такого особенного от мужика надо.

— В идеале? Чтоб не бесил, — обреченно вздыхаю я. — А Бергман бесит. Да все они меня бесят, поэтому я умерила аппетиты, и просто ищу покорного спутника на эту чертову свадьбу.

— Ну, если покорного… Дай объявление на тематическом сайте: «Ищу раба».

— Волчица ты… — ворчу я. — Дай еще колбасы.

— Слушай, но если все мужики тебя бесят без исключения, то бери Бергмана. Он хотя бы внешне ого-го, и лобзались вы с ним так, что я покраснела.

— Чего врешь-то? От тебя фиг дождешься. Покраснела она. Мне, мать, уже не двадцать, не двадцать пять и не тридцать…

— Тебе тридцать и два месяца, — поправляет меня Алка.

— Не душни, — фыркаю я. — Все ты поняла. Нету во мне уже нездорового оптимизма, идиотских надежд и разрушительных иллюзий. В двадцать я бы на Бергамана сделала стойку и, закусив подол, понеслась бы на амбразуру, заслонять его пушку своим телом…

— А там прям пушка? — заинтересовывается Медведева.

— Что надо там ствол, — припоминаю я, что в меня там упиралось. — А сейчас у меня кора на мозге толще, и я отдаю себе отчет, что этот хрен мне не по зубам. Могила горбатого справа, как говорится. А то втрескаться в такого, а потом читать в светской хронике уже про своего мужика, что его видели с очередной моделькой или студенткой… Увольте. Да и я не его формат.

— По-моему сегодняшний вечер показал, что ты в его вкусе. Не жалеешь, что устроила дурацкий маскарад?

— Ты знаешь, нет. Счастливым концом все равно не пахнет, а так хоть есть над чем поржать.

— Ну один конец ты могла бы осчастливить, — пошлит Медведева.

— Некогда мне, до свадьбы пять недель. Надо найти жертву. Ленчика оставим на крайний случай.

— А Артемьев?

— Это еще более крайний случай. Он в любой момент со своей стервой помирится, и я в последнюю минуту останусь у разбитого корыта. Ладно, погребла я домой, — я неохотно отлепляюсь от прекрасного стула, ставшего мне за последний час практически родным.

— Не останешься?

— Нет. Завтра выходной, хочу прочувствовать наконец, что это такое. Спать буду до упора. Из последних сил.

— А потом?

— Какое потом? — искренне удивляюсь я. — Потом надо будет готовиться ко сну. Это же ВЫХОДНОЙ!

И мне почти удается выполнить свой план.

Проснувшись ближе к полудню, я благодарю бога, что я пока бездетна и могу позволить себе нихрена не делать. Шляюсь по квартире с пучком на голове и в полосатом махровом халате, отжатом у отца лет семь назад, и нахожусь в совершенно расслабленном состоянии.

Телефонный звонок застает меня в благости с чашкой кофе, в которую я бухнула еще коньяку. Так я его пить не могу, когда им пахнет кофе, самое то.

— Левина, — вяло брякаю в трубку тоном «чтоб вы все там сдохли».

— Слышь, Кабалье, разговор есть.

Я с недоумением смотрю на трубку. Это что за гопота? У меня какое-то дежавю, и я вспоминаю, что с таким же чувством я уже смотрела на телефон вчера, когда звонил Бергман.

Черт, я не внесла его в черный список.

— Надо спеть? — мрачно интересуюсь я.

— Помилуй меня, помолчи. Я тут подумал. Ноги у тебя ничего, если тебя умыть, причесать, накрасить, сойдешь для сельской местности…

Я охреневаю от таких комплиментов.

— Вы все-таки будете свататься? — спрашиваю я. Ну а чего? Раз я такая завидная невеста.

Герман заходится кашлем.

— Ни за что! У меня есть к тебе деловое предложение. Очень выгодное.

— Я отдам свой цветок только единственному, — гундю я в трубку, опасаясь, что кофе с глотком пойдет у меня носом.

— Твоя икебана из сухостоя меня не прельщает. Я серьезно. Есть разговор.

Хм. Не, хамло, конечно, офигеннейшее, но меня начинает раздирать любопытство.

Бергман сам звонит, добровольно. И чего-то от меня хочет. Что ж там такое?

Блин, вот жопой чую. Не надо мне с ним ни о чем разговаривать, но я ж помру от любопытства, если не узнаю ничего.

— Ты там преставилась уже, что ли? — ворчит Герман.

Господи, прости рабу свою за слабость.

— Через три часа в буфете филармонии буду.

— Только оденься поприличнее.

— Обязательно, — обещаю я и кладу трубку.

Уж я тебя порадую.