Свободные

Глава 20

Андрей стоит за спиной Димы, и его глаза прожигают меня недоуменным взглядом.

Эти синие глаза. Я смотрю в них и хочу провалиться сквозь землю, пусть и понимаю, что выдаю себя и свои чувства, даже не произнося ни звука.

Теслер не двигается, выглядит растерянным. А я хочу подойти к нему, но понимаю, что не должна двигаться.

– В чем дело? – рявкает Дима. – Кто он? Скажи его имя?

Не могу пошевелиться. Страх сковывает тело, и я лепечу:

– Это не важно. Он не…

Блондин замечает, как я кидаю взгляд ему за спину. Мой мир рушится, едва парень резко оборачивается и сталкивается лицом к лицу с Андреем. О боже. Рвусь вперед, хочу схватить Диму за плечо, повернуть обратно, ударить, оглушить, вновь поцеловать, лишь бы он не видел того, что видит, но происходит нечто удивительное.

Вместо злости на его лице появляется искреннее удивление и… радость.

Ничего не понимаю.

Дима, покачнувшись, хватается за плечо Теслера и провозглашает:

– Ты!

Андрей молчит. Продолжает испепелять блондина серьезным взглядом и держит ладонь во внутреннем кармане куртки, наверняка сжимая в пальцах рукоять «браунинга».

– Убьешь его! – Что? Диму жутко качает. – Услышал? Зои, подойти к нам. – Блондин хватает меня за руку и тянет на себя так грубо, что я едва не валюсь прямо к ногам Теслера. – Расскажи о том парне.

– Не понимаю…

– Где твой защитник? Как он выглядит? Думаешь, стоит прикончить его быстро или со вкусом? Давай только без сентиментальности. Куда более эффективен холодный расчет. Не будем говорить о зверских извалишествах… изволящиствах… Излишествах! – исправляется парень и усмехается: – Но непременно остановимся на невообразимых муках. Как считаешь?

– О ком идет речь? – спрашивает Андрей.

– О парне, – покачнувшись, отвечает Дима.

– О каком парне?

– О том, которого она любит.

Брови Теслера ползут вверх, а я вся вспыхиваю, багровею. Лепечу:

– Что за чушь.

– Что? – недоверчиво переспрашивает Андрей. Он вдруг меняется в лице. Скрещивает на груди руки и смотрит на меня так, будто я сморозила дикую глупость. – Любит?

– Я заплачу́, – рычит блондин. Достает из карманов смятые, скомканные деньги и отдает их Теслеру дрожащими пальцами. Затем свирепо выдыхает и говорит тихим, ледяным шепотом: – Никто не посмеет брать то, что принадлежит мне. Ни сегодня. Никогда. И ты убьешь его, едва я прикажу тебе это сделать. Услышал? Понял меня? Зои твердит, он не придет, его нет, все это абсурд и плод моего разыгравшегося воображения, однако она лжет! Мы всегда переступаем через себя ради тех, кого любим. Эта страсть в ее глазах и желание спасти того, кто засел в ее мыслях… – Дима прерывается и с горечью улыбается. Он оборачивается, смотрит на меня, а я попросту не могу пошевелиться. В его глазах столько всего, что я теряюсь, разрываясь на части от странных и противоречивых ощущений. В этот момент я вдруг понимаю: что бы он ни делал, что бы ни говорил, он не хотел сделать мне больно. Он лишь хотел стать ближе, что абсолютно для него противоестественно и чуждо. – Если я и понимаю, что шансов у меня нет, я все равно не отступаю. Потому что не могу иначе. Не умею. Я не умею, Зои. Никак, просто… никак, понимаешь?

Он делает несколько шагов вперед и слабо опускает голову на мое плечо.

Замираю. Чувствую его горячее дыхание на своей коже и не могу пошевелиться, окаменев от ужаса и смущения. Что он делает? Почему ведет себя так? Наверняка это таблетки. Да. Он просто пьян. Он ничего не понимает.

– Дима, – я пытаюсь приподнять его голову, – пожалуйста…

– Не отталкивай меня.

Грудь ошпаривает дикая вина.

Неожиданно я становлюсь не жертвой, а тем, кто причиняет боль, и это так странно, так немыслимо, что все мое тело превращается в один сплошной ком из спутанных чувств.

Мне трудно дышать. Глаза покалывает, и я порывисто смаргиваю с них слезы, стыдясь собственных ощущений. Почему меня вообще это трогает? Почему мне сейчас так нехорошо, неприятно? Не могу больше стоять здесь. Шепчу себе что-то под нос и срываюсь с места, по пути расталкивая толпы танцующих людей.

В голове все смешивается.

Захожу в туалет. Недоуменно оглядываюсь и замираю, уставившись на свое отражение в зеркале. Мне не по себе. Все слова Димы… он говорил так искренне, будто действительно что-то чувствовал. Но это ведь полный абсурд! Разве он вообще умеет чувствовать? Да и что это изменит?

Дверь открывается. Я не хочу оборачиваться, но все равно вижу его лицо. Андрей стоит за моей спиной и выглядит так, будто пришел разрешить очередную проблему. Но у меня уже нет сил с ним спорить или выяснять отношения. Я устала! Я хочу услышать хоть что-то, что заставило бы меня забыть о словах Димы. Заставило бы меня поверить вего чувства! В его эмоции, а не в чьи-либо другие!

– Не нужно было…

– …слать тебе сообщение? – Я оборачиваюсь. – Я не делала этого.

– Не нужно было убегать, – холодным голосом продолжает Теслер. Смотрит на меня так, будто я маленький ребенок. – Что это вообще было? О чем он говорил?

– Откуда я знаю. Сам у него спроси.

– Ты злишься?

– Нет. С чего вдруг?

Андрей недоуменно молчит. Кто-то пытается пройти в туалет, но он с силой захлопывает дверь и вновь обращает на меня свой ледяной взгляд.

– Что происходит? Почему он ведет себя так, будто находится под кайфом?

– Это единственное, что тебя волнует? Больше ничего не тревожит?

Теслер громко выдыхает.

– Сначала успокойся, – отрезает он, поворачиваясь к двери, – а потом поговорим.

Вижу, как он собирается уйти, и взрываюсь от безумной злости. Почему он отталкивает меня? Почему сначала дает надежду, а затем делает так больно?

Я вихрем рвусь вперед, оказываюсь прямо перед парнем и восклицаю:

– Неужели ты ничего не понимаешь?

– Что я должен понимать, Зои? Ты не в себе.

– Это ты меняешься день ото дня. Сначала отталкиваешь, потом становишься ближе. Мне надоело это притворство! Сколько можно? Ты пришел за мной, потому что волновался! Разве не так? Зачем ты здесь?

– Я думал, у тебя проблемы.

– У меня проблемы!

– Какие же? – Его глаза испепеляют меня черным взглядом. – Сражаешься с безответными чувствами? Борешься с пьяным мальчишкой, желающим тебя больше, чем очередную порцию крепкого спиртного? Это не проблемы. Меня это вообще никак не касается.

– Но яхочу, чтобы тебя это касалось! – Мой голос жалок. Я жалкая. Но в груди все так горит, что я не обращаю на это никакого внимания. – Хватит вести себя так. Пожалуйста. Скажи наконец о том, что чувствуешь!

– Что? О чем ты вообще говоришь? Вдохновилась речью своего нового друга? Я ничего не чувствую. По-моему, мы с тобой уже это обсуждали.

– Ты солгал. А потом…

– Нет никакого потом. Нет ничего. Забудь о вчерашнем дне, о нашей поездке. Это глупые случайности, стечения обстоятельств. Я был рядом – я помог. Но это ничего не значит!

– Ничего?

– Да, Зои. И я буду делать то, что посчитаю нужным вне зависимости от твоих слов и убеждений. Ты можешь считать меня ненормальным, можешь меня ненавидеть. Давай. Потому что это именно то, чего я добиваюсь.

– Ты хочешь, чтобы я тебя ненавидела?

– Да.

Мне вдруг становится очень плохо.

Опасно влюбляться. Но более того, опасно влюбляться безответно. Чувства ранят сильнее слов, поступков, физической боли. И главное – ранят только тогда, когда мы кого-то искренне и глубоко любим. А как же иначе? Как же без иронии в этой жизни?

Как же не обратить самое дорогое, что у нас есть, против нас же самих?

– Хорошо. – Я киваю. – Как скажешь. Пусть все будет по-твоему, Андрей.

– Я узнал кое-что о Соне.

– Правда? – говорить непросто, однако я выпрямлюсь. – Что именно?

– Человек, который пытался убить тебя в переулке, позавчера встречался на стройке с Игорем Ростовым. Стройка давно закрыта. А Игорь Ростов – не тот, с кем просто так решают увидеться.

– И что это значит?

– Это значит, что тебе лучше держаться как можно дальше от Болконских. Если они как-то связаны с деятельностью Ростова…

– А что у него за деятельность? – Парень стискивает зубы, а мне становится страшно. – Что такое? В чем дело?

– Они специализируются на продаже девушек, – наконец отвечает Андрей. – Люди Игоря уже несколько лет подряд похищают молодых девушек, чаще всего без родственников, а затем подсаживают их на наркотики или сильно действующие депрессанты.

– Зачем? Я… я не понимаю.

– Изначально похищали иностранцев, однако сейчас они поняли, что гораздо дешевле доставлять товар, не покидая границ страны. Они держат их где-то за городом, наверное. Я не знаю. Зарабатывают на проституции, подделывают документы… – с каждым его сказанным словом мне становится все труднее дышать. Теслер хочет подойти ко мне, но я пячусь назад. – Зои, – шепчет он, – держись от этих людей подальше.

– Ты хочешь сказать, что… – прерываюсь. Горло сдавливает ужас. – Что Соню продали?

– Я ничего не хочу сказать. Я просто сообщаю, что узнал.

– О боже. – Я хватаюсь руками за лицо. Комната кружится. Я неуклюже облокачиваюсь спиной о ледяную стену. – Что же скажет Саша? Что с ним будет? Надо срочно найти помощь у взрослых, привлечь кого-то. Я не знаю, но надо что-то делать. Она ведь…

– Это бессмысленно. Их система работает уже не один год. И единственный выход – просто держаться от них как можно дальше.

– Не может такого быть, чтобы не было способа вернуть Соню. Она ведь не исчезла. Она здесь, в городе, совсем рядом! Нельзя просто стоять в стороне сложив руки. Это неправильно.

– Неправильно – это когда тебя поймают и посадят в палату рядом с ней, – рычит Андрей. – Не ввязывайся.

– Нет. Теперь я буду делать то, что считаю нужным. А твое мнение пошло к черту.

Рвусь к выходу, однако парень ловко останавливает меня, схватив за руку.

– Отпусти! – рычу я.

– Нет.

– Зачем ты это делаешь?

– Что делаю? Пытаюсь сберечь твою голову?

– Мне ничего от тебя больше не нужно! – восклицаю я и вижу, как в глазах у парня что-то меняется. – Ты прекрасно знаешь, чего хочешь. Знаешь, что тебе нужно. Но ты боишься. И это просто омерзительно! Не чувствовать ничего, убивая людей, но дрожать лишь от одной мысли о близости с кем-то, кому ты дорог.

– Не пытайся сделать вид, будто знаешь меня! Тебе и половины неизвестно из того, что побуждает меня к моим поступкам! В моей жизни столько проблем, сколько тебе и не снилось, и я каждый день пытаюсь разобраться с ними. Каждый. День.

– Так расскажи о них. Расскажи хотя бы о чем-то! Я ведь хочу тебя понять. Знаю, что так нельзя, что это страшно и глупо, но все равно хочу!

– Зря ты в меня веришь. Я тебя разочарую.

– Надо принимать тех, кто хочет тебе помочь.

– Ты не можешь мне помочь.

– Но ведь ты помог мне! – Теслер бледнеет. Отходит назад и крепко зажмуривается, и я вижу, как ему плохо, но не подхожу ближе. – Я буду рядом, если ты этого захочешь. Но в противном случае…

Пожимаю плечами. Вырываюсь из туалета и обхватываю себя за талию, едва сдерживаясь от слез. Почему же так сложно. Почему так трудно. Меня покачивает, но я упрямо иду вперед и не оборачиваюсь.

Подхожу к Диме. Он лежит на диване, а увидев меня, счастливо улыбается.

– Моя маленькая лгунья! – протягивает он и привстает. Его тело вновь валится вниз, глаза мечутся из стороны в сторону. – Ты вернулась. Ты плакала? Тебя обидели?

– Тебе пора домой. Ты даже стоять не можешь.

– Не волнуйся за меня. Я – вольная птица. Я могу делать все, что захочу! И еще у меня богатый отец и крутая машина.

– О, это просто замечательно.

– Я завидный жених.

Дима усмехается, а я растираю руками лицо. Кажется наконец настал тот момент, когда он вообще ничего не соображает. Оглядываюсь. Его друзей нет рядом. Музыка громыхает так сильно, что у меня начинают болеть уши. Я вновь смотрю на парня, вздыхаю и вдруг понимаю, что не оставлю его здесь в таком виде. Не позволит совесть. Более того, не позволит ревнивая, обиженная сторона, которая, едва заметив вдалеке лицо Теслера, решает отомстить.

– Вставай, – устало приказываю я и помогаю парню оторваться от дивана, – надо уходить.

– Я думаю, ты права, но не признаюсь в этом.

Удивленно усмехаюсь. Общаться с Димой, когда тот пьян, гораздо приятнее, чем когда он соображает. Да, от него ужасно пахнет и его колени постоянно подгибаются, но тем не менее он хотя бы не стремится испортить мне жизнь.

Мы выходим на улицу, пройдя через все круги ада. Блондин падает каждые две минуты. Он слишком тяжелый, а я слишком слабая. Добираемся до выхода едва ли не к полуночи, и уже на парапете в нескольких метрах от собравшейся толпы Диму тошнит прямо мне на туфли. Я думаю, хуже и быть не может, однако он делает это еще раз.

– Хватит уже, – ною я, морщась от отвращения, – господи, ты просто невыносим.

– Мне уже лучше, спасибо.

– Я за тебя рада.

– Ты злишься, золотце? Я ведь не специально. – Дима вытирает руками лицо, и его глаза резко закатываются, будто он теряет сознание. Парень валится вниз, а я испуганно вскрикиваю.

– Эй! Ты чего? Эй! – Бью его по щекам. Колени неприятно обжигает холодный асфальт, но мне наплевать. – Дима, хватит меня пугать! Дима!

– Я тебя пугаю? – вяло переспрашивает он. Даже в таком состоянии у него находятся силы для того, чтобы нагло ухмыльнуться. – Это уже прогресс, лгунья.

– Где твоя машина?

– Бери любую. Тут все мое.

– Если бы, – вздыхаю я. Поднимаюсь на ноги и осматриваю парковку. Вокруг столько иномарок. Любой из этих автомобилей может принадлежать Болконским. – На чем ты приехал?

– Я прилетел.

– На чем?

– На крыльях любви.

Он перекатывается на спину. Смотрит на небо и выглядит так дико, что мне становится смешно. Люди за моей спиной шепчутся. Не каждый день сын одного из самых влиятельных людей Питера валяется в луже из собственной блевотины.

– На тебя смотрят.

– На меня всегда смотрят, – невозмутимо отвечает он. – Я не виноват в том, что сейчас я им не нравлюсь. Не волнуйся. Пройдет несколько дней, и они вновь меня полюбят. У них нет иного выхода.

В его голосе столько горечи. Удивленно хмыкаю и задумываюсь: почему люди способны говорить то, что думают, только тогда, когда ни черта не соображают?

Неожиданно ко мне подходит незнакомый мужчина в черном, идеально выглаженном костюме. Он останавливается около Димы и снимает очки так резко, что едва не задевает меня локтем и не выкалывает мне глаз.

– Я отвезу вас домой, слышите? – говорит он младшему Болконскому, однако тот лишь грозно сводит брови. – Вы в порядке?

– Как он может быть в порядке, – недоумеваю я, – он лежит в собственной рвоте. Едва соображает. Неужели это, по-вашему, «в порядке»?

Мужчина переводит на меня взгляд.

– А вы кто, можно узнать?

– Она – моя судьба, – пьяно отшучивается Дима. Пытается встать, но тут же неуклюже валится обратно. – Зои поедет с нами. Я хочу показать ей свой дом, свою комнату, свои вещи и балкон, и еще зал с книгами, она ведь наверняка любит читать, и кухню, там еда.

Обреченно ударяю себя ладонью по лбу. Кажется, он сошел с ума.

Мы едем минут двадцать. Все это время блондин лежит на моих коленях и мычит что-то невразумительное. Не понимаю, что делаю, почему вообще нахожусь рядом с ним, но почему-то не бегу с дикими воплями. Возможно, так на меня действует ссора с Теслером. А может, мне просто не хочется уходить?

Ворота послушно распахиваются, едва мы выезжаем из-за поворота.

С интересом осматриваю стеклянный роскошный особняк Болконских и вспоминаю, как хотела пробраться сюда тайком, дабы завершить коварный акт мести. Странно, что сейчас я приехала с совершенно иной целью. Как же быстро меняется жизнь.

Мы выходим из машины. Дима цепляется за мое плечо, а я устало выдыхаю, ощутив себя абсолютно опустошенной. Что я здесь забыла? Встряхиваю головой: я пытаюсь найти зацепки, связанные с исчезновением Сони. И дело не в том, что мне жаль Диму, и не в том, что я хочу заставить ревновать Андрея. Я здесь, потому что от меня зависит жизнь человека.

Внутри дом выглядит пустым. Стеклянные стены обдают холодом, а широкая мраморная лестница кажется огромным препятствием на пути к заветному спокойствию. Мы идем вдоль белых коридоров, завешанных картинами, где изображены не люди, а бесформенные фигуры, круги, треугольники. Охранник отстает, когда Дима указывает пальцем на одну из дверей. Я догадываюсь, что это его комната. Парень храбро выпускает из рук мое плечо, выпрямляется и врывается в свои покои, совершив самое длинное путешествие за весь вечер в четыре широких шага. Затем он падает на гигантскую, белоснежную кровать и громко выдыхает, испугав меня до коликов.

Осматриваюсь. Комната ледяная, одинокая. Здесь почти нет мебели, почти нет света. Белые стены, белый пол, белая кровать и лишь письменный стол и комод – темно-серого цвета. Как же не сойти с ума? Парень будто живет в больничной палате. Такой порядок свойственен параноикам. Никогда бы не думала, что Дима из их числа. На полках в ряд стоят книги. Аккуратно разложены на столе ручки, тетради. Я прикусываю губу и думаю, что блондин ни один вечер потратил на то, чтобы разложить все учебники в алфавитном порядке. Неужели это тот Дима, которого я знаю?

– Понимаешь, – шепчет он, вырвав меня из мыслей, – просто по-другому не выходит.

– Что? – недоуменно переспрашиваю я. – О чем ты говоришь?

– Он ведь бил ее каждый день. А она не кричала. Не жаловалась. Почему? Ей было плохо, но она молчала. Любила его? Нет, – он морщится, – не может быть. Его невозможно полюбить.

– Ты говоришь о своей матери?

– Вы с ней похожи. Не внешне. Какими-то движениями, мимикой, я не знаю. Тогда в отеле я увидел тебя и подумал: черт! Она же морщит нос и отводит взгляд прямо как моя мама! Разве это реально? Я думал, что спятил. А еще я думал, что тебя стоит прикончить за ложь. Но я не смог. Сложно. Сложно делать то, что делал обычно, когда жизнь в корне меняется.

– Наверное.

– Наверное – это не ответ, я хотел тебя убить, но не убил. Почему? Потому что не смог. Но теперь я жалею, Зои. Каждый день жалею, что вообще тебя встретил. Теперь я не представляю, как быть дальше. Я хочу тебя, но более того хочу сделать тебе больно, как мой отец делал моей матери. Ломать людей интересно. Это как игра, наркотик. Завязать сложно, а продолжать – опасно. Но я жил с этим, и мне было хорошо, пока не появилась ты.

– Ты – не твой отец, – говорю я и вспоминаю, как нечто подобное мне говорила Наташа – мой социальный работник, – ты не должен повторять его ошибки.

– Я не должен, но повторяю, потому что иначе не бывает. Мы – это наши родители. И ты. Ты такая же, как и твоя мать. – Дима хмыкает. – Сомневаешься? Нет, поверь мне, я не видел ее, но уверен, что уже ее знаю: ее манеру вскидывать подбородок, прикусывать губу и закатывать глаза, когда ее что-то не устраивает и жутко бесит. Зои, мы никуда от этого не денемся.

Задумчиво опускаю взгляд на свои руки. Не ожидала, что этот парень вообще когда-либо заставит меня остановиться на минутку и прокрутить в голове собственные мысли и убеждения, поставив их под огромный вопрос. Смотрю на него, вижу, как медленно закрываются его глаза, и растерянно потираю ладонями плечи. Становится не по себе. Я неожиданно вижу Болконского с совсем другой стороны, и это жутко меня пугает. Я не хочу замечать в нем светлых пятен, пусть почти в каждом человеке и присутствует хотя бы лоскуток добра. Но в этом случае, в этой ситуации, я бы хотела ненавидеть Диму вечно, столько, сколько тянется моя жизнь, чтобы оправдать себя, свое бездействие, чтобы скинуть вину на того, кто приложил усилия и испортил мне жизнь. Однако теперь память стирается. Медленно. Постепенно. Мне все еще неприятно его видеть, но я внезапно забываю о самом главном: о ненависти. Я заполняю голову новым содержанием, например историями о его тяжелом прошлом, о его тяжелом настоящем и наверняка не менее тяжелом будущем.

Дима засыпает, а я понимаю, что мне пора уходить.

Что ж, отличное вышло расследование. Вместо того чтобы найти ответы на интересующие меня вопросы, я лишь набралась новых проблем и тайн. Про похищение Сони я так ничего и не узнала, зато успела поссориться с Андреем, увидела пьяного Диму, едва не умерла от сердечного приступа и испортила дорогущие туфли. Блеск.

Выхожу из комнаты и устало плетусь по узкому коридору, вспоминая путь к главному холлу. Жаль, что я не отмечала дорогу хлебными крошками. Теперь шанс потеряться – просто катастрофический. Поправляю волосы, почему-то вспоминаю растерянный взгляд Теслера, его стиснутые зубы, ледяной голос и болезненно горблюсь. Может, не стоило уходить? Замкнутый круг. Если любишь – отпусти, еслине любишь – тоже отпусти. Так что же делать? Ты знаешь, что человек, который тебе нужен, причиняет тебе боль, и ты искренне не хочешь больше его видеть. Однако не хотеть и не иметь возможность – две абсолютно разные вещи.

Шумно выдыхаю и внезапно слышу чей-то голос. За поворотом открыта дверь. Я делаю несколько шажков вперед и через широкую щель вижу за столом старшего Болконского. Он говорит с кем-то по телефону и сжимает трубку в пальцах так свирепо, что она трещит, грозя рассыпаться на тысячи мелких частей.

– Что значит проблемы? – Он морщит узкий лоб, и даже с такого расстояния я замечаю, как чернеют его глаза. – Товар должен приходить вовремя вне зависимости от неприятностей. Меня не волнуют накладки. Делайте что хотите! Усильте охрану, наймите рабочих, мне все равно! Срок – два дня.

Болконский бросает трубку. Закрывает глаза и выдыхает, сжимая пальцами переносицу. Интересно, почему он так зол? И о каких именно проблемах идет речь? Проникнуть бы в его кабинет. Но как? Наверняка повсюду охрана, и едва меня засекут, тут же отправят в колонию для несовершеннолетних – и это в лучшем случае.

Тогда что же мне делать?

Неожиданно вспоминаю наставление Андрея: «Не ввязывайся».

Если бы все было так просто. Наверное, у меня есть козырь. Я ведь могу вернуться сюда, вернуться в то время, когда старшего Болконского не будет дома. А дальше… дальше его сын сделает все то, о чем я его попрошу. Он ведь послушный мальчик, он ведь хочет подружиться.

От своих же мыслей мне становится тошно, однако я отбрасываю все сомнения в самый дальний ящик сознания. Речь ведь идет о жизни Сони. Я должна попытаться. Пусть, возможно, после этого себя и возненавижу.