Свободные

Глава 24

Мы сидим с мамой на берегу моря. Она со вздохом собирает свои густые волосы, однако уже через пару секунд отпускает их, позволяя ветру разбрасывать их из стороны в сторону.

– Интересно, как долго продлится шторм?

– Шторм? – Она обращает на меня удивленный взгляд. – Шутишь? Погода чудесная.

– Ветрено, – ворчу я. – Волны большие, да и солнце неяркое.

– Солнце всегда одинаковое. А тут уж твое дело: замечать тучи или нет.

– Мам, ты говоришь странные вещи. Может, пойдем уже? Мне очень холодно.

– Хватит жаловаться, Зои. Посмотри, как тут красиво. А запах какой! Если бы я не умерла, то определенно съездила бы на море. – На ее красивом лице вдруг появляется лукавая ухмылка. – Как очнешься, не теряй ни минуты. Собери все необходимое и отправляйся в путешествие. Возьми мой чемодан…

– Не хочу я просыпаться, – безразлично признаюсь я. Перебираю пальцами холодный песок и подтягиваю к груди ноги. – Зачем? Мам, лучше я с тобой останусь.

– И что мы будем делать?

– Какая разница.

– Огромная!

– Да ладно тебе. Ничем не заниматься – тоже занятие.

– Серьезно? – Мама переводит на меня суровый взгляд. – Зои, сколько можно бояться? Отказавшись от жизни, ты ее не наладишь. Наберись наконец мужества и открой глаза.

– Мужества? – Кидаю горсть песка куда-то в сторону с такой злостью, что вспыхивает все тело. – Когда мужество возвращало с того света близких? Когда мужество вытирало слезы и извинялось за нас перед родными людьми?

– А когда трусость была решением проблем?

– Люди всегда убегали от неприятностей, и никто из них от этого хуже жить не стал.

– За одним лишь исключением, что в твоем случае убежать – значит никогда больше не очнуться. – Мама недовольно покачивает головой. На ней легкое черное платье, губы – ярко-алые, как обычно. Она словно живая сидит рядом, и мне вдруг становится не по себе: кто же из нас все-таки мертв? – Зои, честное слово, хватит сводить меня с ума. Я знала, что мамаша из меня так себе, но неужели я совсем не научила тебя бороться, вне зависимости от паршивости ситуации? Ты слишком много думаешь. Расслабься!

– Ты шутишь наверное. Мам, пострадало столько людей! Ты всегда так. Рассуждаешь легкомысленно и беззаботно, будто ничего страшного не произошло.

– Я рассуждаю обычно.

– Нет! Ты должна была испугаться и хотя бы ради приличия построить из себя взрослого, ответственного человека.

– Если бы я знала, что в этом будет толк, то построила бы. Но обычно проблемы как раз оттого, что мы воспринимает вещи в совсем другом свете. Ты думаешь, хуже и быть не может? Правда? А как тебе то, что ты больше никогда не проснешься? Не откроешь глаза? Милая моя, солнце, вот от чего стоит сходить с ума. А не от вины и ужаса.

– Ты не понимаешь, ты…

– …слишком беспечная? Ну и пусть. Если бы я так страдала по каждому поводу, мы бы с тобой согнулись еще на втором году твоей жизни.

– Это неправильно! – вспыхиваю я.

– А кто осудит? Люди?

Вот моя мама. Та, которую я действительно помнила. Не женщина, сотканная мной из теплых и сокровенных воспоминаний, а легкомысленный ребенок, экстерном сдавший экзамен по материнству. Ее мудрость граничит с безумием. Каждая фраза – острие ножа. Я никогда не прислушивалась к ее заявлениям и каждый раз делала по-своему, от чего мы жутко ссорились и не разговаривали целыми сутками, но сейчас мне вдруг становится страшно: вдруг она права?

Вдруг я действительно должна очнуться?

– Там есть люди, которые тебе дороги?

– Там?

– По ту сторону, – поясняет она. – Если «да», чего ты ждешь?

– Я не жду, – оправдываюсь я, прижимая к вискам руки, – я просто не хочу возвращаться!

– Солнышко, никому не нравится, когда ему больно.

– Тогда почему ты заставляешь меня пройти через это?

– Потому что пусть из меня вышла никакая мамаша, я неплохой друг. – Она улыбается и взъерошивает копну моих и без того спутанных волос. – Согласна?

– С этим не поспоришь.

– Ты только что назвала меня плохой матерью?

– Ты сама так сказала, ясно?

– Иди сюда.

Мама крепко прижимает меня к себе и смеется. Голос у нее живой, мелодичный, и у меня сердце сжимается от родного звука.

– Думаешь, все уладится? – с надеждой шепчу я. – Я справлюсь?

– Справишься, конечно. Просто не сразу.

– И как долго придется терпеть?

– Кто знает. Я терпела всю жизнь.

Крепко зажмуриваюсь и неожиданно понимаю, что больше не слышу шума волн.

Что происходит? И запах пропал. Наверное, я уснула. Или нет? Открываю глаза и не вижу моря, маму, нет ни песка, ни горизонта. Передо мной белый потолок, а звук прибоя превращается в противный писк. Где я?

Собираюсь привстать, но меня останавливают чьи-то холодные пальцы.

Глаза с трудом подчиняются. Я пытаюсь сосредоточиться, но в висках жутко стучит, все прыгает, кружится. Мне не удается даже на сантиметр сдвинуться с места.

– Ты очнулась…

Что за кровать без подушек? И почему лампы такие яркие? Пытаются меня поджарить? Покачиваю головой и хриплю:

– Сервис – отстойный.

– Решили особо не тратиться, – подыгрывает знакомый голос. – Вдруг и смысла-то нет?

Наконец я вижу его лицо. Саша нависает надо мной, и в глазах у него не радость, а какая-то пугающая горечь. Погладив пальцами мое лицо, он, едва выговаривая, шепчет:

– Я жутко скучал.

Чувства реагируют мгновенно. Глаза наполняются слезами, вина подскакивает к горлу, и я изо всех сил стискиваю зубы, приказывая себе не плакать. Хватаюсь за его руку.

– Что происходит? Почему я… – моргаю, осматривая локти, – почему я опутана какими-то трубками? Зачем?

– Помнишь, как позвонила мне?

– Не особо, все в тумане.

– Когда тебя привезли в больницу, ты уже была без сознания. Доктора долго возились с твоей дырой в боку – я даже видел, как проходила операция через окно приемной.

– Серьезно?

– Да. Зрелище не из приятных. Они сказали, состояние весьма тяжелое. Ты потеряла много крови плюс наглоталась воды, подцепила какую-то заразу…

– Саш…

– Нам сказали, ты можешь не проснуться. – Саша похлопывает себя по щекам и дергано улыбается. – Я уж решил, ты струсила! Захотела уйти на боковую?

Едва заметно киваю. Итак, я выжила. Что теперь, что дальше? Смотреть на брата больно. Я внезапно начинаю сомневаться в правильности своего поступка. Может, стоило не открывать глаза?

– Надо найти отца! – восклицает Саша. – Никогда не видел его таким.

– Каким? – Любопытство перевешивает страх. Я вновь перевожу взгляд на парня и жду ответа. – Неужели сильно переживал?

– Шутишь? Он будто постарел на пару лет. И, кстати, наверное, ты должна знать.

– Что знать?

– Теслер.

– Теслер? – Я все-таки приподнимаюсь на локтях. Приборы начинают пищать так звонко, что голова взрывается диким треском. – Он в порядке?

– Зои, он здесь. В больнице. – Саша устало растирает ладонями лицо и смотрит на меня с сожалением, грустью. – Отец не пускает его, поставил охрану. И вообще… тут такой дурдом! Повсюду репортеры, снуют журналисты. Ты – новость дня, о которой даже в газетах пишут! Скандал надвигается – мама не горюй.

– Андрей правда здесь?

– Он тут каждый день.

– Каждый день?

– Я попробую найти папу, а ты – сиди смирно. Хорошо? – Брат обеспокоенно поглаживает мое запястье. Руки у него ледяные, будто он держал их в сугробе. – С тех пор как ты приехала, все с ног на голову перевернулось, и я… Я рад, что ты цела. Не знаю, что бы я делал, случись с тобой нечто необратимое. Ведь ты… – Брат запинается. Пытается скрыть свои чувства за тенью улыбки, но его выдают глаза. Он все подбирает слова, но я прерываю его думы.

– Я в порядке. – Если бы он только знал, чего стоило мое чудесное спасение. – Иди. Я никуда не денусь.

– Да. Скоро вернусь!

Когда он уходит, внутри у меня взвывает сирена. Я резко откидываю назад голову и зажмуриваюсь так крепко, что глазам становится жутко неприятно. Боже, как же сказать ему? Может, он уже знает? Нет, наверняка нет. Что же мне делать? Я не смогу признаться.

Это слишком.

За этапом самобичевания следует этап осмысления.

Неожиданно, совершенно случайно, до меня доходит суть того, что приключилось: меня пытались накачать наркотой, хотели продать. Мне стреляли в спину, даже ранили! И тот мост… я ведь сиганула в ледяную воду! О чем я только думала? Наверное, просто пыталась выжить.

Растираю пальцами лицо и, борясь со слабостью, встаю с постели. Приходится отлепить от рук все эти провода, прищепки. Бок жутко ноет, но я не уделяю этому должного внимания.

Пошатываясь, поправляю плотную накидку и плетусь к двери. Перед глазами все прыгает, каждый шаг отдается звоном, но мне необходимо выбраться на воздух. Я иду вдоль пустого коридора и удивляюсь: неужели Константин снял для меня целый этаж? Тут пусто и так тихо, словно я не в больнице, а в морге. Неужели он и правда волновался? Просто не верится, что я успела засесть в его мыслях. Прохожу еще несколько метров и замираю на повороте.

В приемной собралось все семейство. Отец, Саша и Елена. Они выглядят так… странно.

– Зои? – Константин вскидывает брови. Отходит от Саши и кидается ко мне, словно я могу испариться. – Почему ты вышла из палаты? Тебе надо срочно вернуться обратно! – Он обнимает меня, стараясь не навредить ране. Его руки дрожат, и я так тронута этой реакцией, что не могу сдержать улыбки. – Как ты всех нас напугала! Что произошло, как это случилось? Или нет, потом расскажешь. Сейчас тебе надо отдохнуть.

– Перестань. Со мной все в порядке.

– Надо вернуться в палату, – настаивает Елена. Она выглядит иначе. Но я никак не могу понять, что именно изменилось. Они кажутся такими заботливыми, что у меня ком застревает в горле. Неужели они действительно волновались? Но почему? Я ведь обуза. Обманщица! От меня столько проблем.

– Простите. – Мой голос предательски дрожит. Не знаю, что сказать. Как извиниться за испорченные нервы? – Простите, что сбежала. Мне просто надо было…

Слышу какой-то шум. Чьи-то глухие, недовольные крики. Смотрю за спину Константину и расширяю глаза.

– Андрей. – У меня подкашиваются ноги. Его удерживают сразу несколько человек, но он упрямо сопротивляется, испепеляя меня синим, бездонным взглядом. Не могу дышать. Тянусь к нему, но отец преграждает мне путь.

– Нет.

– Нет?

– Теслер работает на Болконского. Ты понимаешь, что он за человек?

– Понимаю. – Настаиваю железным тоном. – Но он не сделает мне ничего плохого.

– Он опасен!

– Вы его не знаете.

Я опять дергаюсь с места, но отец останавливает меня. Тут же чувствую головокружение. О нет. Все катится, все переворачивается и прыгает в немыслимых, удивительных кульбитах.

– Зои, тебе плохо?

– Я хочу… хочу поговорить с ним, – шепчу я, протягивая руку. – Пожалуйста.

С каждой секундой охранников становится все больше, они обступают его словно живая преграда. Но он продолжает бороться, будто выигрыш – последний глоток кислорода.

– Он не раз спасал мне жизнь, – говорю я, смотря на отца. – Андрей не опасен.

– Ты ошибаешься. – Константин непреклонен.

– Это ты ошибаешься. Поверь мне. Он ни при чем!

– Ты хоть понимаешь, как абсурдно это звучит? Лучший человек Болконского и никак не причастен к твоему похищению? К любому другому делу, приписанному Валентину? Теслер – наемник! Даже если тебя он и пальцем не тронул – он преступник. Его место за решеткой.

– У него не было выбора. А на что бы пошел ты, чтобы защитить свою семью?

– Прекрати его оправдывать.

– Я должна с ним поговорить.

– Ты уже поговорила с ним и чем это обернулось?

– Он не виноват!

– Но…

– Отпусти, – неожиданно твердо произносит Елена. Мы с отцом одновременно переводим на нее взгляд и замираем, словно увидели восьмое чудо света.

– Что? Лен, это же полное безумие!

– Взгляни. – Она кивает в сторону Андрея и надменно сводит идеально ровные брови. – Разве так смотрят, когда хотят навредить?

– Мы его совсем не знаем.

– Она знает. Костя, пожалуйста, – Елена устало покачивает головой, – пусть идет.

Отец колеблется. Смотрит на Теслера и не выпускает мою руку несколько долгих минут. Но затем его хватка становится слабей. Он поглаживает пальцами мое плечо и говорит:

– Это неправильно. И я против.

– Я все равно пойду.

– Знаю. Поэтому предупреждаю: если хотя бы один волос упадет с твоей головы…

Как мне кажется, немного поздновато для угроз. Но я киваю. Оказываюсь на свободе и тут же схожу с места. Охранники выпускают Андрея не сразу. Приходится прорываться сквозь них, тянуть к парню руки, но, когда мы наконец находим друг друга, весь остальной мир перестает существовать. Со всхлипом я кидаюсь к нему на шею.

– Андрей!

– Зои, – изо всех сил он прижимает меня к себе и выдыхает так громко, что содрогается все мое тело. Его губы касаются моих волос, шеи, подбородка. – Ты цела?

Я не могу стоять. Полностью повисаю в руках Теслера и начинаю плакать. Он обнимает меня невероятно взволнованно. Шепчет что-то на ухо, но я не могу разобрать слов, дрожа от страха, будто ничего еще не кончено, будто сейчас я открою глаза и вновь окажусь в камере.

– Прости меня, – его голос полон ноющей боли. Парень приподнимает пальцами мой подбородок и смотрит мне прямо в глаза. – Я должен был помочь.

Прикасаюсь ладонью к его заросшим скулам. Затем поглаживаю темные круги под глазами.

– Я в порядке.

– Я убью его.

– Кого?

– Если хочешь – всех! – В синих глазах парня проскальзывает дикая злость. Столкнувшись со мной лбом, он крепко зажмуривается и рычит: – Никогда еще я так не желал чьей-то смерти.

Тоже закрываю глаза и держу в руках его лицо, наплевав на слезы, которые так и катятся по щекам. Бывают люди, с которыми ты хочешь находиться рядом. А бывают и те, без которых ты попросту не можешь жить. И я не могу жить без Теслера. Со всеми своими недостатками и тайнами, он стал частью моих мыслей. И каким бы ошибочным ни был мой выбор – он сделан.

– Ты ведь не уйдешь?

– Нет, – отрезает парень.

Проходит несколько недель. Мне разрешают поехать домой, но я отказываюсь находиться в одной комнате с Сашей, отвечать на вопросы Константина. Мне нужно время, чтобы прийти в себя. Поэтому я решаю поехать вместе с Теслером. На сутки, на пару часов, я сгораю от острого желания хотя бы на несколько секунд притвориться, что весь тот ужас, который нам пришлось пережить, – жестокая иллюзия.

Мы покидаем больницу к вечеру. Саша кружит рядом, будто ворон, пытается поговорить, разузнать что-нибудь о Соне, но Теслер не позволяет. Постоянно находится рядом и следит за людьми, как за потенциальными врагами. Он практически все время молчит, но я вижу в таком поведении не холодность, а уязвимость. Мог ли он раньше подумать, что вскоре засыпать и просыпаться будет с мыслями об одном и том же человеке? Вряд ли.

В конце концов я оказываюсь в чьей-то широкой машине с откидным верхом и кожаными сиденьями. Теслер рядом. Не помню, как мы оторвались от отца, однако лицо Саши до сих пор стоит перед глазами. Он рвался ко мне, собираясь рассказать о чем-то важном. Но я не нашла в себе сил подойти ближе. Вряд ли мы избежим разговора о том, что происходило в камере.

И тогда…

Нет. Я еще не готова.

Андрей держится тихо. Сидит со мной сзади, разглядывая наши сплетенные пальцы.

За рулем неизвестный мне парень. Челка у него светлая и кучерявая, а нос горбатый, как у всех греческих военачальников. Присвистывая, он рассекает туманные улицы Питера, то и дело бросая взгляд назад и изредка нарушая тишину рассуждениями о том, как же хорошо провел выходные в горах Швейцарии.

– Зря ты отказался, – улыбается он, – погода – как ты любишь: морозно, воздух ледяной и свежий, будто пропущенный через фильтр…

– У меня были дела.

– Постоянно у тебя дела.

– Следи за дорогой.

– Как ты его терпишь? – светло-карие глаза смотрят на меня. Я стесняюсь, отвожу взгляд в сторону, а он усмехается: – Классно, что вы оторвались от эскадрильи судьи. Это твой папаша? Внушительная у него охрана.

– Стас, – Теслер шумно выдыхает и подается вперед, от чего воздух в салоне наполняется неосязаемым напряжением, – просто жми на газ.

– Как скажешь.

Светловолосый парень сдается, пусть и не скрывает легкую улыбку. Он сворачивает к одному из конусообразных коттеджей и ловко паркуется между черной «Камри» и шикарным «Мерседесом». Кажется, на первой из машин мы с Теслером ездили в Нею.

Выходит, этот парень – друг? Никогда бы не подумала, что у Андрея есть приятели.

– Ко мне нельзя, – неожиданно поясняет Теслер, помогая мне выбраться из салона. Бок до сих пор жутко ноет, и я выкатываюсь наружу, как неуклюжая бегемотиха. – Нас уже засекли там однажды, поэтому перекантуемся пока что здесь.

– Этот человек – твой хороший знакомый?

– Этот человек, – смеясь, отвечает Стас, – терпит Теслера с первого курса. Ты знала, что твой молодой человек окончил юридический? Да-да. Уверен, вам будет о чем потолковать.

Я перевожу взгляд на Андрея и вижу, как тот стискивает зубы. Видимо, раскрывать карты он не планировал. Ни сегодня. Ни когда бы то ни было еще.

Коттедж Стаса расплывается перед моими глазами словно мираж, и я плетусь к главной двери, изо всех сил стараясь удержать равновесие. Чувствую, как внутри растет шар из неприятных, колючих лоскутов, но упрямо игнорирую его, ссылаясь на недомогание после больницы. Разве логично сейчас рассуждать о чем-то другом?

Друг Теслера – довольно богатый человек. Весь его дом заставлен фигурками слонов из разных стран: Индии, Африки, Таиланда, Японии, картинами, скульптурами и старинными книгами. Я будто очутилась в логове юного археолога, одержимого желанием постоянно исследовать новое. Разглядывая яркое фланелевое полотно спрашиваю:

– А где ты работаешь?

Сложно представить, что Стас, как и Теслер, – жестокий наемник.

– В морге.

– Что? – У меня глаза на лоб лезут. Превозмогая боль, оборачиваюсь. – Серьезно?

– Да. Расчленяю трупы и отправляю официальные отчеты в прокуратуру. Сложно в это поверить? Эх, Зои, а разве по внешнему облику человека вообще можно определить, кто он?

Андрей ведет меня в просторную, уютную спальню. Квадратное окно распахнуто, и ветерок ласкает белые струящиеся занавески. Пахнет свежестью, мятой, и я почему-то думаю, что Теслер именно здесь проводил все те ночи, пока вынужден был скрываться от людей Болконского.

– Ты как? – спрашивает он, поглаживая мои плечи. Непривычно ощущать его заботу, но я киваю. – Все в порядке?

– Нет.

Мы молчим. Садимся на край мягкой кровати и глядим куда-то сквозь стены, думая каждый о своем. Мне вдруг становится так тошно, что руки безвольно падают.

Соня мертва. Болконский до сих пор на свободе, а я – единственный человек, который не просто знает, но и видел все деяния его черной стороны. Что теперь делать?

– Зои…

– Можешь отталкивать меня сколько угодно, Андрей, – шепчу я, поворачиваясь лицом к парню, – мне все равно.

– Я не хочу этого.

– Чего?

– Чтобы тебе было плохо.

– Тогда просто будь рядом. И я буду здесь.

Зажмуриваюсь, неожиданно вспомнив обо всем, что происходило в том ужасном здании.

Слышу, как вибрирует телефон. Не хочу брать трубку, но заставляю себя посмотреть на дисплей. Сообщение от Саши. Наверное, опять беспокоится. Или, может, узнал о Соне?

Открываю сообщение и цепенею от ужаса. Всего два предложения, а чувства во мне так и вспыхивают, и становится так плохо, что дышать нечем.

Подрываюсь на ноги. Нет, нет, нет! Не может быть! Что за… Грудь ошпаривает боль. Кидаю телефон на кровать, хватаюсь руками за лицо и хочу закричать во все горло, но ощущаю крепкие пальцы Андрея на своих плечах.

– Что случилось? Зои!

– Нет!

Меня ломает сразу на несколько частей. Я вспоминаю, как Саша бежал за мной следом и как пытался рассказать о чем-то важном, и оседаю в руках парня, скатываясь, как по горке. Кто бы мог подумать? Кто бы мог поверить? Я ощущаю такую дикую вину, что начинаю плакать и задыхаться от переизбытка смешенных, горячих чувств.

– Объясни! Что с тобой? Кто это был? – Андрей пытается дотянуться до моего телефона, но я перехватываю его руку и нервно мотыляю головой. – В чем дело?

– Он…

– Кто?

– Он ничего не сделал.

– О чем ты говоришь?

Слезы обжигают горло. Я замираю, вспоминаю лицо Димы, его светлые волосы, улыбку, надменный взгляд и зажмуриваюсь, не в состоянии нормально говорить. Что же я натворила? Он тянул ко мне руку, а я хладнокровно позволила ему умереть, потому что злилась, потому что искренне его ненавидела. Теперь все бессмысленно! Теперь я точно знаю, что Дима не хотел сделать мне больно. Он просто не мог иначе! Не умел!

– Черт подери, Зои! – Теслер легонько встряхивает меня за плечи. – Что происходит? Говори. Это Болконский? Что-то с твоим братом, отцом?

– Нет.

– Тогда что?

– Дима.

– Дима?

– Да. Саша прислал сообщение, и там… – Я запинаюсь. Поднимаю взгляд на Андрея и едва слышно продолжаю: – Там говорится о заключении врачей. Он хотел сказать раньше, но я не слушала, убежала, а теперь…

– Я не понимаю.

– В тот вечер Дима и пальцем меня не коснулся.

– Что?

– Он соврал. Он всегда так делал! – Я оседаю в руках у парня и начинаю плакать сильнее. Что же это такое! Нет, я не верю! – Дима сыграл со мной очередную шутку. Только на этот раз все закончилось совсем иначе. Тот вечер в коттедже, на вечеринке… Он не тронул меня… Дима меня не тронул.

Андрей замирает, а я сломленно горблюсь и упираюсь руками в его грудь. Почему же так больно? Почему так больно другим? Дима – мертв, Соня – мертва. Они погибли, потому что я оказалась на их пути. Но никто из них не заслуживал ничего подобного. Не заслуживал!

Да, я помню все, что сделал Дима. Но он сломленный мальчишка, живущий под одной крышей с монстром. Без настоящих друзей, без хорошего отца. Без мамы… Он жил так, как его учил жестокий Болконский, но при этом все равно боролся. Пусть по-своему, пусть не всегда с успехом. Но у него ведь был шанс. Я ведь видела просвет, я видела его!

Как же я могла позволить ему умереть?

Как я могла не протянуть руку?

Голова кружится так сильно, что я полностью повисаю в руках Теслера.

Парень нежно прижимает меня к себе.

– Зои, не надо.

– Я виновата.

– Ты не знала.

– Что же я наделала. Все они пострадали из-за меня.

– Все?

– Соня, – я вытираю ладонями мокрые глаза, – она погибла. Ее застрелили.

– Что? – Теслер растерянно замирает. – Она умерла?

– Я не выстрелила, о боже! Мне просто стало страшно! Я струсила и не успела. Мужчина опередил, понимаешь? Он убил ее. Теперь еще и Дима, и… Я не хотела! Я правда не хотела!

– Тшш.

Андрей аккуратно подхватывает меня на руки и несет к кровати. Уже через пару секунд на мне теплое одеяло, а лицо Теслера совсем близко. Нас отделяют несколько сантиметров. Меня все еще трясет. Смахиваю слезы и говорю паническим шепотом:

– Все вокруг меня умирают.

– Не говори чепухи.

– Так и есть!

– Зои, – Андрей прижимает меня к себе и выглядит совсем иначе. Это не тот парень, который позволил мне уйти. Это тот парень, который бежал за машиной до тех пор, пока она не скрылась из вида. – Все будет нормально. Но ты должна рассказать о Соне.

– Должна?

– Да.

– Разве это как-то решит проблему? Разве это избавит город от Болконского?

Перебираю в пальцах темные волосы Теслера. Затем касаюсь губами его колючей щеки и срывающимся голосом говорю:

– Что делать? Что мне делать, Андрей?

Парень немного отстраняется, чтобы мы могли смотреть друг другу в глаза. Никогда я еще не видела столько нежности и заботы в его темно-синем взгляде. Он исследует мое лицо, затем вытирает слезы со щек и отвечает:

– Сбежим.

– Куда?

– Куда скажешь.

– И ты бросишь все?

Андрей замолкает, а я серьезно хмурю брови.

– Почему ты работал на Болконского?

– Зои…

– Я должна знать правду.

– У меня не было выбора. Мне пришлось.

– Почему?

Парень переворачивается на спину и смотрит куда-то в полоток, положив руку на лицо. У него удивительно спокойный вид, хотя я чувствую, как тяжело поднимается и опускается его грудная клетка под моей ладонью.

– Я занимался боксом, а мой отец знал Валентина. Ему просто показалось, что спонсора получше мы не найдем. Сначала все шло гладко, потом Болконский начал ставить условия. Я понимал, что угодил в ловушку. Хотел отказаться, а он позаботился о том, чтобы моего отца уволили с работы. Нужны были деньги, и я согласился выбивать из его неприятелей правду, долги. Но потом… потом моя сестра попала в больницу. И тогда… тогда я согласился…

Андрей замолкает, а я расстроенно отворачиваюсь.

– Согласился убивать?

Парень долгое время молчит. Когда он вновь ко мне поворачивается, в его взгляде горят глубокое сожаление и решительность:

– У меня не было выбора.

– Ты хотел уйти?

– Каждый день. Он все обещал, что… еще одно дело, и оно последнее.

– И ты верил?

– Я хотел, чтобы моя сестра была здорова. Я хотел, чтобы мои близкие не голодали.

– Есть другие способы заработать денег.

– Нет, Зои. Ты не понимаешь. – Андрей стискивает зубы. – Если бы я ушел, он бы не просто лишил моего отца состояния, не просто бы перестал оплачивать счета из больницы.

– Он бы…

– …убил его или меня. Он замел бы следы и без моей помощи.

Сложно. Сложно поверить в то, что Андрей попал в безвыходную ситуацию, как и сложно поставить себя на его место. Что бы сделала я? Как бы поступила? Не знаю.

– Мне жаль.

– Вряд ли я заслуживаю сожаления.

– Но сейчас ведь ты даешь отпор.

– Сейчас у меня тоже нет выбора.

Он проводит пальцами по моей щеке, а я сосредоточенно изучаю черты его лица.

– Ты стал другим.

– Нет. – Парень поджимает губы и смотрит на меня пронизывающим, завораживающим взглядом, который подчиняет и обезоруживает. – Я просто понял, что не хочу тебя потерять.

Я не знаю, сколько мы молчим. В моей голове вертятся мысли о Диме, о том, чего-он-не-совершал, и я то и дело замираю, недоумевая: как так вышло? Он тянул руку. Он хотел, чтобы я была рядом, и я подвела его. А Соня? Я струсила, и теперь ее нет.

– Болконский должен заплатить, иначе все смерти бессмысленны.

«Они и так бессмысленны», – хочу воскликнуть я, но прикусываю язык.

– Что ты предлагаешь?

– Сейчас под угрозой не только мы, но и наши семьи. А попытки открыть дело лишь усугубят положение.

– То есть ты хочешь…

– …применить радикальные меры. Зои, – Теслер заключает мое лицо в своих ладонях и спрашивает: – Ты доверяешь мне?

– Конечно.

– Тогда нельзя бояться.

– У тебя есть план?

– Есть.

– Говори.

– Знаешь, – он заправляет за ухо локон моих волос, – иногда бороться и исчезнуть – одно и то же.